Западный полюс

Глава XII

Стеров

1

Чтобы вызвать Асю пришлось очередной раз просить сестру позвонить Марине. Сама Лариса туда не звонила никогда: не желала наткнуться на Колю или его нынешнюю.

Ася откликнулась быстро: несмотря на то, что приходилось, по старой памяти, по-прежнему брать с неё гораздо меньше, чем с других заказчиц, которых у неё было предостаточно. Но многих из них обеспечила ей Лариса Алексеевна, и она это помнила.

Белая ткань, которую показала Лариса, сразу вызвала вопрос:

– Для свадебного платья?

– Ты угадала: не век же мне теперь одной куковать.

– Ну, конечно. Искренне поздравляю вас.

– Спасибо, Асенька.

И они принялись обсуждать фасон. Ася вынула взятые с собой журналы мод, блокноты с собственными зарисовками. Сделала очередной раз оригинальные предложения, которые сразу привели Ларису в восторг.

– Чего ты только теряла время в педагогическом? Ты же изумительный модельер: у тебя бездна вкуса.

– Что поделаешь, Лариса Алексеевна? Переучиваться поздновато: ребенок же у меня. И Игорь, хочу, чтобы тоже окончил институт.

– Много ему еще учиться?

– Почти два года.

– Не тяжело тебе на себе весь воз вести?

– Так ему ж тоже слишком нелегко: и работать, и учиться на заочном. К тому же, москвичей заставляют в обязательном порядке посещать вечером занятия. Ничего, он молодец: учится неплохо. Он у меня довольно способный.

– Как Женя или Юра твой бывший? Кстати, Женя в учебе хоть как-то помогает ему?

– Иногда. Он же был занят слишком: заканчивал кандидатскую диссертацию и работал старшим преподавателем.

– Не поняла: кроме основной работы? Он же у Николая в отделе работает.

– Нет уже: больше года не работает. Пришлось уйти – в институт, в котором учился. Тут такая история была: ему сменили тему и потребовали, чтобы он свою диссертацию передал кому-то. И он ушел. Правда, какую-то часть материалов пришлось ему отдать. Но ничего: уже защита у него вот-вот.

– А Николай как? Вроде он Женю собирался взять своим аспирантом когда-то.

– Женя и был его аспирантом – пока не перешел в свой институт.

– И Николай взял другого аспиранта?

– Насколько знаю, да. Только не того, кому передали Женину диссертацию: наотрез отказался его брать, хотя из-за этого его собственная защита оттягивается.

– Понятно: каким ты был, таким ты и остался. – “Но ты и дорог мне такой”, невольно зазвучали у неё в мозгу: не сразу удалось отогнать. – А остальное как у него: можешь мне сказать?

– Нормально, я думаю.

– Живет дружно со своей этой?

– Вы напрасно так, Лариса Алексеевна: Клава очень неплохая. Я понимаю, конечно, что вам её любить не за что.

– Еще бы! Приманила его своим Толиком, как будто при желании он своего ребенка не мог завести.

– У него уже есть: дочка.

– Да?! А сам он как: не изменился внешне?

– Коля? Ой, простите, Николай Петрович?

– Вы его Коля называете?

– Да, давно уже. Он не очень изменился – только поседел сколько-то после того, как Женю чуть не убил муж сестры Игоря.

– Что, как?!

Ася вкратце рассказала ей, как было дело.

– Да: что называется, в чужом пиру похмелье, – резюмировала её рассказ Лариса. – Скажи, а Гродов как?

– Сережа? Отличным детским врачом стал. Сын у него.

– Нет, отец его: доктор Гродов? Процветает?

– Сергей Иванович? Конечно!

– Не захотел меня, почему-то, к себе взять тогда. Да что об этом вспоминать: что было, то было – и нет ничего.

– Это правда: зачем?

– Ты Юрочку своего уже не вспоминаешь?

– Иногда.

– Сравниваешь Игоря с ним?

– Нет. Мы с Игорем гораздо больше друг другу подходим: понимаем один другого с полуслова. Мне с ним спокойней, чем было с Юрой: он гораздо надежней.

– Мне казалось, что ты Юру безумно любила.

– Прошло.

– Да?

– Да. По-моему, прошлым жить не стоит: его, всё равно, не вернешь.

– Так-то оно так, да…

– Ничего, Лариса Алексеевна: и у вас всё наладится. Ведь замуж снова выходите, новую жизнь, можно сказать, начинаете. О ней и думайте.

– Спасибо, Асенька: ты умная.

И они вернулись к обсуждению фасона свадебного платья.

На своей свадьбе, которую устроили в ресторане, Лариса выглядела ослепительно. Во многом, благодаря платью, сшитому Асей, которое та пошила очень быстро. И взяла, как всегда, недорого. Оно произвело фурор: многие из гостий просили дать телефон портнихи. Давая его, предупреждала, что шитье у нее недешево: так что Ася не останется в накладе.

Настроение было превосходным, и она все время расточала гостям улыбки. Среди них были не только её и Арсена родственники: она настояла, чтобы сегодня было как можно больше и нужных знакомых.

Спорить с ним, впрочем, и не пришлось: он уже в самом начале их знакомства убедился, что в таких вопросах она гораздо лучше разбирается. В результате было много весьма солидной публики, что и требовалось для успешного продолжения карьеры мужа. Он сидел рядом, тоже солидный, уверенный, с иголочки одетый. Внешне много интересней Николая с его кожей с собственной задницы на лице.

Настроение даже не могло испортить то, что одна из гостий была всё же красивей её. Явно моложе тоже. Брюнетка: похоже, еврейка. Лицо почему-то казалось чем-то знакомым.

– Кто такая? – тихонько спросила Арсена.

– Вон та, да? Инна, бывшая жена Захара Злотного. Наверно слыхала о нем: довольно громкий процесс был. Ворочал крупными делами, будучи всего лишь техноруком в одной из артелей, и схлопотал двадцать пять лет: спасибо, что смертная казнь была отменена.

А её отец, председатель артели, получил двенадцать. Даже начальнику снабжения удалось снизить срок лишь до пяти лет, несмотря на все мои усилия.

– Ты его защищал?

– Ну да. Я жену его знал, она меня попросила. Да ты, наверно, их тоже знала.

– Откуда?

– Ты ж мне говорила, что у твоего бывшего работает некий Вайсман: так это их сосед. Ты же была у него на свадьбе, кажется.

– А-а: Виктор и Тамара, насколько помню.

– Совершенно верно. Новиковы их фамилия.

– Понятно. – “Наверно, Тамарочка тебе не только деньгами платила”, подумала Лариса. – А эта Инна теперь что?

– Насколько знаю, сразу после процесса развелась с мужем. Жила с матерью. У них почти всё конфисковали, она сама зарабатывала пшик. И это после того, как ей только птичьего молока не хватало. Туго ей и её матери пришлось первое время.

– На что же они жили?

– Говорят, сдавали комнату какому-то инженеру, ушедшему от жены.

“Что?”

– И когда это было?

– В пятьдесят девятом. А что?

Всё сходилось: та самая, которую она видела как-то с Николаем, и на которую подумала, что из-за неё он ушел. Честно говоря, это было бы даже не так обидно: по крайней мере, молодая и с весьма хорошей внешностью – не то, что Клавдия с её жирами.

– А сейчас она с кем? – вместо ответа задала она мужу очередной вопрос.

– О, это человек особенный: Андрей Викторович Корунко. Неужели не слыхала? Адвокат, каких мало. Кстати, защищал этого самого Вайсмана и его друга Соколова, которых обвиняли в групповом убийстве.

– Их? Не может быть! Слишком интеллигентные мальчики.

– Тем не менее. Сосед Вайсмана, Фомин, в пьяном виде набросился на Соколова, приревновав к нему свою жену, и когда Вайсман стал защищать того, несколько раз всадил в него нож. Пытаясь спасти Вайсмана, Соколов ударил Фомина металлической трубой по голове, хотя удар пришелся уже после того, как тот был застрелен участковым милиционером Ледневым.

– Его не Аким Иванович зовут?

– Да: кажется, именно так. Ты его знала?

– Да: он тоже был на свадьбе Вайсмана. – Почему-то вспомнила ту свадьбу, а потом рассказ Аси. И Колю, о котором старательно не думала всё последнее время.

Впрочем, от этих мыслей вскоре отвлекло предложение пойти в общий зал танцевать. Кто-то из друзей Арсена подошел к оркестру, что-то сказал, и вскоре был объявлен вальс молодоженов. Лариса и Арсен пошли в нем внутри круга, образованного их гостями.

И вдруг, при очередном повороте она увидела Колю: это было слишком неожиданно. В чем дело: почему он тоже здесь – именно в день её свадьбы с Арсеном? Неужели специально пришел?

Что ж: пусть смотрит, что она и без него не пропала. Пусть видит её в этом потрясающем свадебным платье и лишний раз пожалеет, кого он потерял. Встретиться бы с ним сейчас с глазу на глаз и посмотреть ему в лицо!

Эта мысль захватила её. Едва кончился их танец, сказала Арсену:

– Займи гостей. Мне надо ненадолго отлучиться: слегка привести себя в порядок. – Он молча кивнул, и она направилась в сторону выхода из зала: во время очередного поворота в танце увидела, как Коля выходил из него.

Возле гардероба его не было: наверно, в туалете. Она уселась на банкетку возле входа в них, рассчитывая, что скоро он выйдет оттуда. Ждать пришлось дольше, чем рассчитывала, но она не уходила.

И когда он, наконец, появился, она встала: совсем не думала о том, что он не сможет не понять, что она специально ждет его. Как и то, что Арсен, забеспокоившись из-за её затянувшегося отсутствия, может неожиданно появиться и увидеть их вместе.

– Здравствуй, Медведев. Как ты очутился здесь: пришел убедиться, что я без тебя тоже смогу устроиться? – она торжествующе смотрела на него.

– Что ты, Лариса: я в этом нисколько не сомневался. Прими мои самые искренние поздравления: желаю тебе всяческого счастья, – спокойно ответил он.

– Но почему ты здесь? Скажешь, чисто случайно, да?

– Нет: сегодня здесь банкет по случаю защиты Жени. Надеюсь, ты помнишь, кто он?

– Еще бы не помнить: после его появления у нас с тобой всё и развалилось. Так, значит, он с твоей помощью уже стал кандидатом наук?

– Поднимай выше: его диссертация была признана достойной докторской степени.

– Ого? Шустрый мальчик!

– Просто талантливый.

– А ты?

– Что?

– Как, что? Ты тоже, всё-таки, стал доктором? Или нет еще? – она увидела, что он чуть побледнел: она таки задела его больное место.

– Я? Нет пока.

– Значит, нет. Пока: конечно. Без меня не получилось. И Женечка твой даже обскакал тебя. Прости, Медведев, но я кое-что знаю: ты из-за него перессорился с руководством института. Да нет, можешь мне не рассказывать подробности.

– ?

– Он бы тоже мог уступить: ради тебя.

– Я бы не допустил.

– Ну, еще бы: ты ведь такой благородный.

– Он для меня младший брат. В конце концов, я заплатил не такую уж высокую цену за собственную жизнь. По крайней мере, совесть моя чиста.

– Но ты-то сам? Почему ты о себе совсем не думаешь? И твоя нынешняя жена? Что она: может только рожать тебе?

– Не только. Мне, просто, не хочется объяснять тебе в день твоей свадьбы не совсем приятные для тебя истины.

– Но ты хоть понимаешь, что еще до сих пор отношусь к тебе, как не совсем чужому? Как никак, не так уж мало прожила с тобой.

– Что ж, спасибо за участие. Но ты напрасно беспокоишься: я сумею докторскую защитить. Думаю, скоро. А теперь, наверно, нам стоит возвратиться: мне уже неудобно. И твой муж, наверняка, беспокоится.

Арсен, действительно, беспокоился. Он танцевал с той самой красоткой, которую она тогда видела с Николаем, но голова его была всё время повернута в ту сторону, откуда она должна была появиться. Всё же он прежде дождался конца танца, отвел свою даму к ожидавшему её Корунко и только после этого подошел к Ларисе.

– Что ты так долго? Уж не случилось ли что? – тихо спросил он. – Понимаешь, твое отсутствие уже становилось заметным.

– По-моему, ты им неплохо воспользовался: танцевал с этой молодой особой, – вместо обороны перешла в наступление Лариса.

– О чем ты: об Инне? Лишь для того, чтобы завязать более тесное знакомство с Корунко: мне это очень не мешает. Как ты считаешь?

– Ты прав: как понимаю, он человек для нас нужный.

– Еще как! Так что с тобой, все-таки, случилось? Пойми, дорогая, я же уже начал беспокоиться.

– Ну, в общем, ничего особо для тебя интересного. Представляешь, встретила совершенно неожиданно Медведева, когда выходила из туалета. Оказалось, он здесь на банкете по поводу успешной защиты диссертации его дорогим Вайсманом. Даже слишком успешной: присудили сразу докторскую степень. А Коля… Медведев пока так и остался кандидатом. Впрочем, так ему и следует: думал бы больше о себе и не ссорился с кем не надо из-за своего обожаемого Женечки, он бы уже был доктором, а не тот.

– Тебя это сколько-то волнует?

– Ну, как сказать: я же в свое время таки немало сил вложила в то, чтобы он стал им. Сколько-то обидно, что мои труды пошли прахом.

– Ну, не скажи. Он же тебе прекрасную квартиру с таки тоже неплохой обстановкой оставил.

– И все-таки!

– Тем не менее, надеюсь, ты не жалеешь, что ты теперь не его, а моя жена?

– Естественно: ты же не блаженный, как он. Кстати… Да, кстати: ты можешь сообщить своему Корунко, то, что тебе только что сказала о Вайсмане. Ему это может быть интересно.

– Ты гений, радость моя: это весьма неплохая тема для разговора с ним. Знаешь, что: подойдем к ним вместе. Постарайся завязать контакт с Инной: может оказаться полезным.

– Даже для того, чтобы ненужный контакт с ней не завязал ты.

– Ой, ой! Ты уже ревнуешь!

– Как всякая нормальная жена. Я ведь уже не питаю лишние иллюзии относительно мужской верности. Тем более что она и сколько-то моложе и красивей меня.

– Зато никак не умней, как мне кажется.

… Да: Корунко сообщение о Вайсмане заинтересовало, и в результате между ними завязался разговор. Инна, правда, не очень принимала в нем участие – и была почему-то какая-то бледная, что, впрочем, делало её даже интересней.

Потом опять сидели за столом. Произносились бесчисленные тосты, пили за молодых и за их гостей. Свадьба, безусловно, удалась.

Перед тем как разъехаться, у гардероба столкнулись с другой компанией, в которой находились Николай и Женя с женой. Корунко сразу же направился к Жене: поздравить.

Инна стояла в некотором отдалении, дожидаясь, когда он вернется к ней, но Андрей Викторович вместо этого поманил её рукой. Он был в прекрасном настроении, и она не решилась испортить его ему нежеланием подойти.

– Разрешите вас познакомить… – начал было Корунко, но Инна его остановила:

– Мы знакомы.

– Да? Тогда ты не хочешь его поздравить? Евгений Григорьевич стал доктором наук.

– Да: конечно. Я поздравляю тебя, Женя – от всей души: всё получилось так, как предсказывал мой папа. Желаю тебе долгого счастья, – она подошла совсем близко к Жене и неожиданно для всех поцеловала его. Потом повернулась к его жене: – Простите, что не спросила ваше разрешение, – она смотрела с ненавистью на эту женщину с седой прядью в темных волосах, на месте которой ей больше всего сейчас хотелось быть.

Её поведение многим показалось странным: все стали поспешно прощаться. В последний момент, когда уже вышли из ресторана, Лариса успела сказать Николаю:

– Ты вполне уверен, что ВАК утвердит ему докторскую степень? Насколько знаю, это далеко не всегда бывает.

– Ничего, добьемся: утвердят.

2

В квартире было тихо: дети уже спали. Тамара и Виктор Харитонович не вышли, когда они втроем пришли. Клава сразу увела Колю, и Женя с Мариной тихонько, чтобы не разбудить ребяток, прошли в свою комнату.

Клава оставила гореть настольную лампу, и видна была сооруженная Женей двухэтажная детская кровать: так посоветовала тетя Дора. Гриня спал сверху; Рейзеле, как называл её дедушка, снизу. Одеяло она скинула, и Женя, накрыв, подоткнул его.

Ложиться не хотелось, хотя завтра вставать, как всегда, рано: отвезти с Колей ребят в садик. Уселись рядом на тахту. Молчали поначалу: устали после банкета, потребовавшего немало хлопот, и на который ушли все их, родителей и взятые взаймы у Коли и Гродовых деньги.

Конечно, расходы эти их не пугали: Женя станет зарабатывать куда больше. Как минимум двести восемьдесят рублей, если он станет даже лишь кандидатом наук. Но если ВАК утвердит его доктором, то он сможет участвовать в конкурсе уже на замещение должности профессора на кафедре Щипанова, о чем тот сказал в своем тосте на банкете. И тогда…

– Когда ты станешь профессором, появятся у нас шансы получить квартиру? – спросила Марина.

– Думаю, да. Только не знаю, насколько быстро. – Конечно, вчетвером в одной комнате тесновато. Главное, негде поставить пианино, чтобы Розочка смогла уже через пару лет начать заниматься музыкой: это их заветная мечта.

Просто чудо, когда их девуля, всего лишь четырех лет, с белокурыми локонами и черными глазами, прямо как у прабабушки Лии, взобравшись на стул, начинает петь песни, которым научили в детском саду. Людочка, у которой она в группе, без конца повторяет: музыкальный руководитель определил у неё абсолютный слух. Через два года её уже необходимо показать музыкальным педагогам. Так что пианино для Розочки – первым делом, а машину, о которой так мечтал Женя, уже потом.

Но почему вдруг замолчала Марина?

– Ты чего? Из-за её выходки? Это тебе испортило настроение?

Но она отвечает:

– Нет. Мне, почему-то, вдруг стало жалко её.

– Не думаю, что если бы она была на твоем месте, стала бы жалеть тебя, – он вспомнил о её попытке вернуть его.

– И все же…

– Что: все же?

– Она же не виновата, что ты оказался самым светлым воспоминанием в её жизни. Тем более что мужа, скорей всего, она совсем не любила.

– Насколько я знал, действительно – нет.

– И вот она снова встречает тебя: ставшего доктором наук, как предрекал её отец, мечтавший видеть тебя своим зятем. А она…

– Что она? Чем Андрей Викторович Корунко, её новый муж, уступает мне? Блестящий адвокат. Благородный человек: бесплатно защищал меня и Сашу: разве ты не помнишь?

– Помнить-то я помню, но почему ты решил, что она его жена? Ни на ней, ни на нем я обручальных колец не видела. Так что…

И знаешь, что: вблизи она необычайно красивая – гораздо красивей, чем показалась тогда на эскалаторе. Что я по сравнению с ней? Так что, дорогой мой, я не уверена, что ты не прогадал, предпочтя меня.

– Вы говорите чушь, мадам Вайсман, позвольте вам заметить, хотя вы и жена доктора технических наук. Вы абсолютно не правы.

– Права, Женечка. Уверена, она тебя любит до сих пор: иначе, почему внезапно поцеловала тебя – ведь ты же мне когда-то сказал, что ни разу не целовал её – и потом с такой ненавистью посмотрела на меня, свою счастливую соперницу?

Ты роковой мужчина, доктор Вайсман. Ты разбил сердце несчастной женщины – вместо того, чтобы сделать её счастливой.

– До чего романтическую историю ты сочинила! Не предложишь ли её в качестве темы домашнего сочинения своим ученикам?

– Гм, это мысль. Но почему ты так иронизируешь?

– Наверно, просто, больше знаю её. Ведь ей тебя совсем не было жалко, когда она… Я не хотел тебе это рассказывать, но вынужден.

Так вот: она сделала попытку предложить себя якобы во временные заместительницы, когда после рождения Гриньки ты оставалась у родителей. Наверняка, только для начала. Ни ты, ни он её при этом нисколько не волновали. Пришлось дать ей понять, что рассчитывать ей не на что, и попросить уйти. Так вот.

– А ты можешь быть и крутым, оказывается.

– Пришлось. Это было легче, чем потом скрывать от тебя. И зачем?

– Что: зачем? Хочешь сказать, зачем тебе еще одна женщина?

– Ну да: ты же знаешь.

– Знаю. Но чего ты смеешься? Что в этом смешного?

– Да я из-за другого. Гринька с Розочкой мне сегодня утром задали вопрос: “Папа, дядя Коля тете Клаве сказал, что ты стал доктором. Как дядя Сережа, да? Ты теперь будешь нас всех лечить – не он?”

Слушай, а не пора ли нам с тобой уже лечь спать? Такой нелегкий день был сегодня.

– Врун несчастный! Так бы и сказал, что тебе не терпится забраться в постель с женой доктора технических наук.

Марина была права: Инна женой Корунко не была. Даже гражданской, хоть и были на «ты», именно из-за чего Женя и решил, что она замужем за ним.

Близки они были уже больше года, но дальше дело не двигалось. Хотя пожаловаться, что он недостаточно внимателен к ней, было нельзя: она не нуждалась, как до встречи с ним.

Познакомилась, как всегда, с помощью Ляльки, которая пользовалась ей как красивой приманкой для завязывания необходимых знакомств. Он был очень обходителен, чем и понравился ей. Ухаживал красиво и не делал попыток сразу затащить в постель.

Сошлись они, когда она поехала с ним в Палангу. Но после того как вернулись, он не предложил ей жить вместе. Правда, встречались регулярно: шли в театр или консерваторию, в гости или ресторан. И после этого она, обычно, ночевала в его трехкомнатной квартире в Столешниковом переулке.

Но сегодня он ей это не предложил: довез только до дому и даже не вылез из такси. Правда, извинился при этом. Похоже, Андрею не очень понравился её поцелуй, который был сделан, чтобы позлить благоверную Жени. Кажется, и это ей не удалось: не похоже было, что ту это как-то задело.

Ну да, жена его отлично представляет, что она, Инна, для него ничего не значит. Наверно, он не преминул рассказать ей о том, как он выставил красавицу Инну, униженно просившую у него каплю ласки.

Конечно, дура была: попытку вернуть его надо было делать не тогда – было уже поздно, а гораздо раньше: после того нелепого вечера в “Пекине”, когда Захар ослепил её своим бриллиантом. А истинным бриллиантом оказался Женя: всё получилось как раз так, как предсказывал папа. И надо было тогда именно плюнуть на кольцо, которое одел ей Захар, не слушать маму и срочно рвануть или, хотя бы, позвонить Жене: вымолить у него прощение. И тогда стоять сегодня там рядом с ним как его законная супруга. Может быть.

Именно: только может быть. Слишком хорошо помнит, что было еще тогда. Да, она дура, но, всё-таки, не настолько, чтобы не понимать его отношение к ней, когда они встречались. Поэтому маме удалось убедить её сделать тот роковой шаг: мама сказала ей то, что она уже чувствовала, но боялась еще признаться себе.

Все равно, устроить маме очередную сцену, припомнив ей все события, приведшие её к злосчастную браку с Захаром? Зачем? Что это теперь изменит? Мама теперь жалкое подобие того, что была прежде – преданная самым жалким образом Ляльке и её матери, находящуюся полностью в их подчинении. Что толку мучить её упреками за то, какую роль она сыграла в её судьбе.

… Она спустилась вниз, схватила первое же такси и вышла на Бродвее, той части улицы Горького, где горели огни, и где жизнь еще, казалось, еще долго не собиралась кончаться.

Первый же, заговоривший с ней, смог увести её с собой: она без особых раздумий отдалась ему там, куда он привел её. Всё, что она запомнила, что его звали Виталий. Он записал ей свой телефон на обрывке бумажного листка.

По крайней мере, это помогло не наброситься потом с упреками на маму, которая сыграла слишком немалую роль в тех событиях. А та сразу напряглась, явно ожидая этого, когда Инна на следующий день, как бы, между прочим, припомнила во время разговора за ужином у Миррочки, что случайно столкнулась там же в ресторане с Женей: он устроил там банкет после защиты диссертации.

– Значит, кандидат уже? – спросила Лялька.

– Нет: доктор.

– Что, так сразу доктор?

– А что? При его-то способностях…

– Вот так! Эх, девочки, таки жаль, что он ни одной из вас не достался, - вздохнула Миррочка.

– А нужны мы ему были? Он же и к Инке серьезно не относился, пока встречался: не больно долго горевал, когда она за Захара выскочила.

– К тебе, Лялечка, тоже, хоть ты и пыталась его сразу же соблазнить своими сиськами. Думаешь, не помню?

– Ну вот: всё время так мирно жили между собой – просто душа радовалась. Инна, прошу тебя, прекрати: зачем ты так? – сразу отреагировала мама.

Конечно: боится Ляльку. Да и Миррочку тоже в какой-то степени: та насупилась.

Но Ляля не стала в ответ высказываться в адрес Инны и тети Лизы: ей сейчас было не нужно портить отношения с сестрой. В ближайшие дни нужно будет идти в ресторан на деловую встречу, и Инка с её красивой мордой будет очередной раз очень кстати. Да, собственно, и начхать ей на высказывания этой дуры.

– Ладно, сестренка, чего теперь считаться: поезд ведь ушел. Пойдем лучше, покурим на площадке: мне кое о чем с тобой надо посовещаться. Надеюсь, тетя Лиза, ты и без нашей помощи управишься.

– Конечно, Лялечка, – сразу откликнулась мама и стала собирать со стола грязную посуду, чтобы отнести на кухню и вымыть её. Миррочка уже редко помогала ей в этом, якобы из-за плохого самочувствия. Но сегодня она пошла с Лизочкой на кухню: обсудить новость.

… – Ну, в общем, ты уже всё поняла, что там потребуется делать. Пока один из них будет танцевать с тобой, я успею поговорить с другим. Ты должна поэтому удерживать своего партнера подальше от нас. Не думаю, что тебе это будет трудно.

– Всё ясно. Только…

– Что? Будешь занята?

– Еще не знаю. Но я постараюсь, конечно.

– Из-за Корунко?

– Нет: ему я всегда могу что-нибудь соврать. Просто познакомилась тут с одним: может позвонить.

– Неужели это настолько серьезно, что можно даже пожертвовать деловой встречей? Не ерунди, сестричка. Тем более, зачем тебе это: что если твой Корунко случайно узнает?

– Наплевать.

– Ты что: соображаешь? Он же…

– Да помню всё. Только пока он мне не предложил узаконить наши отношения, я не собираюсь быть ему по-собачьи преданной. А он что-то не торопится.

– Сомневаюсь, что тебе вдруг посчастливилось найти что-то лучше, чем он. Я таким, как он, не стала бы бросаться.

– Но он таки много старше меня. Даже старше Захара.

– И что? Зато он…

– Не может то, что мой новый знакомый делает великолепно.

– Да?

– Да: еще как. Даже при моем скудном опыте, могу тебе сказать это с полной уверенностью.

– А остальное?

- А черт его знает. Но может так и лучше: если надоест, легко брошу.

– Гм, не глупо. – “Начала чуть соображать, все-таки”. – А чего ты задумалась?

– Вспомнила вдруг, кого я там еще встретила. Никогда не догадаешься: Николая Петровича.

– Того самого, что снимал у вас комнату?

– Ну да. Причем держался с Женей как родной. Мой старик мне потом сказал, что Николай Петрович начальник Жени. А я-то перед ним еще распиналась, как была безжалостно брошена неким студентом по имени Женя, когда услышала, что он кого-то так назвал по телефону. Мне и в голову не могло придти, что это он и есть.

– Ага, – Лялька уже думала о чем-то другом.

3

Она ожидала что угодно, только не это, когда увидела как-то Инку с Виталькой Стеровым. С этим балбесом, которого ни в одной компании всерьез не воспринимали. Больше старались прокатиться за его счет: его отец был директором крупного продмага, и мать, не чаявшая души в собственном чаде, никогда не отказывала ему в башлях. Он и к ней попытался подкатываться, но ему ничего не обломилось: на таких, как он, у неё не стояло.

Сестричка стояла с ним в очереди у входа в “Арагви”, веселенькая и оживленная. Виталя ей что-то говорил, и она хохотала. Сразу замолчала, увидев её, и сделала глазами знак, чтобы не подходила. Но она это проигнорировала: решительно направилась к ним.

– Здравствуй, Виталя. А ты, оказывается, знаком с моей сестрой.

– О, Ляля. Здравствуй! Сколько лет, сколько зим. Страшно рад увидеть тебя.

– Как поживаешь? Процветаешь, надеюсь?

– Да ничего: не жалуюсь. Спасибо за внимание.

Не слишком было похоже, что и его обрадовало её появление. Он и Инна переглянулись, и Инна сказала:

– Сколько можно стоять в этой очереди? Знаешь, мне уже надоело. Пойдем, а? Просто погуляем сегодня.

– Наверно, ты права: сегодня мы сюда не попадем, – сразу согласился Виталий, но Ляля их остановила:

– Почему? Может быть, и попадете еще, – и она показала головой на идущего к ресторану Андрея Викторовича. Положение создавалось щекотливое: Инка побледнела. И Ляля взяла ситуацию в свои руки:

– Добрый вечер! Знакомьтесь: это мой давний знакомый Виталий Стеров. Он инженер, и у него сегодня произошло повышение по службе: он нас пригласил его здесь с ним отметить. Не присоединитесь ли нам? Ты ведь не против, Виталик, я думаю?

– Нет, конечно, – ответил сразу усекший, что что-то не так, Виталий. – Прошу вас, Андрей Викторович, присоединиться к нам.

– Вы разве знакомы? – спросили почти одновременно сестры.

– Да: еще с пятьдесят девятого года, когда я защищал Соколова и Вайсмана. Ну, того самого Вайсмана, которого мы с тобой встретили после свадьбы Оганова, – повернулся он к Инне. – И которого ты… Предложение ваше с удовольствием принимаю, хоть, честно говоря, у меня сегодня были несколько другие планы.

– Андрей Викторович, проблема только, что они уже долго никого не пускают, – вновь вступила Ляля.

– Ну, со мной пустят сразу, без всякой очереди. Минуточку! – и он подошел к запертой двери, постучал в стекло.

Виталий бросил вопросительный взгляд на Лялю.

– Это её муж: так что ты мой знакомый – и к ней не имеешь никакого отношения. Всё понял?

– Более чем.

Тем временем за дверью появился швейцар и, увидев Корунко, приоткрыл её и пригласил его войти. Корунко поманил рукой их. Кто-то из очереди выразил неудовольствие – швейцар не обратил на это никакого внимания.

Но когда уселись за стол, воцарилось молчание. Чтобы предупредить возможность каких-либо ненужных вопросов, Ляля решила начать разговор на нейтральную тему: о Жене.

– Виталик, ты откуда знал этого Женю?

– Да я же с ним в институте в одной группе учился все пять лет. А потом еще и вместе работали. А вы что, не слыхали, как его чуть не убили? Жуткая история.

– Нет: совершенно. Как это произошло, все-таки? Андрей Викторович, вы, вероятно, лучше знаете подробности? – отвлечь разговором в первую очередь было необходимо именно его.

– Наверно, да: мне его с его другом потом еще и защищать на суде пришлось. Из этого же пытались состряпать настоящий политический процесс, но нам удалось сорвать его. Кстати, Виталий… Простите, как вас по батюшке?

– Можно просто Виталий, – не спрашивая его согласия, ответила Ляля.

– Так вот он тоже сыграл в этом процессе несомненно положительную роль: помог сорвать некоторые ложные обвинения против Соколова, друга Вайсмана. Кстати, весьма талантливого поэта. – Он успел рассказать всё, пока они курили в ожидании закусок. Напоследок сказал:

– И несмотря ни на что, он достиг того, что далеко не все могут достичь.

– Вы имеете в виду, что он, можно сказать, сходу стал даже не кандидатом, а доктором технических наук? – спросила Ляля.

– Как: сразу доктором? – предупредил вопросом ответ Корунко Виталий.

– Именно так, – ответил Корунко.

– Вот это новость! “Семочка узнает – лопнет со злости”.

Наверно, рассказывая, Корунко перестал совсем думать, почему Инна согласилась пойти в ресторан не с ним. Во всяком случае, у Ляли сложилось такое впечатление. Поэтому она решила и дальше не слезать с этой темы, тем более что хотелось удовлетворить и собственное любопытство.

Следующий заход она начала вопросом к Виталию:

– Виталик, я думаю, ты тоже мог бы рассказать кое-что интересное об этой личности. Прямо, можно сказать, легендарной. – Она слегка толкнула его под столом ногой.

– Интересное, Лялечка? Еще бы! – и он стал рассказывать все обстоятельства ухода Жени из института. Конечно, совершенно не упомянул о той роли, которую сам сыграл в этом. – Наверно, Женя не отдал им всё: иначе как бы он успел закончить диссертацию так быстро.

– Да это же прямо уголовное дело. Вот мерзавцы! А как его руководитель диссертацией при этом реагировал? – спросил Виталия Корунко.

– Николай Петрович? Да он за своего Женечку глотку кому угодно мог перегрызть.

– Что так? – поинтересовалась Ляля.

– Женин брат ему жизнь спас во время войны и сам при этом погиб, насколько я знаю. Я же сам слышал, как Женя называл его по имени без всякого отчества и на ты. Да они даже в одной квартире живут с того времени, как Медведев ушел от прежней жены к Жениной соседке.

– Тамаре? – удивилась Инна. – Не может быть!

– Да не Тамара: её Клавдией зовут. Я не очень его понимаю: прежняя его жена была куда интересней.

– Ну, любовь зла – полюбишь и козла, - отозвалась Ляля. – Кстати, о любви этого Жени тоже. Кое-что до нас доходило от Тамары, но, я думаю, ты сможешь чуть дополнить.

– О, да это целая романтическая история. Она началась у меня на глазах, в нашем институте – на вечере незадолго до Первого мая. Я тогда на танцах обратил внимание на неё и направился, чтобы пригласить, только Женя успел меня опередить. Мне потом, все-таки, удалось её пригласить, но затем она уже танцевала только с ним. Он и провожать её пошел.

Я об этом, конечно, совсем позабыл, но в середине следующего семестра его друг, Юра Листов, тоже из нашей группы, попросил меня помочь им разыскать эту самую девушку. Женя, оказывается, постеснялся взять у неё телефон либо адрес. Ну, конечно: я убедился перед этим, что он, можно сказать, совсем как младенец в этих делах. Я согласился, хотя мы немного с ним перед этим поссорились: я на него зла не держал.

– И как вы её искали?

– Как искали? Да ходили буквально на все институтские вечера: все, что Женя знал, это её имя, и то, что она студентка. Ходили, ходили – и ничего не выходили.

И всё же Юра Листов каким-то образом обнаружил её незадолго до Нового года и привел встречать к Жене. Я ему тогда устроил всё для праздничного стола через отца. Потом её увидел уже, когда мы уезжали на практику: она его провожала. И потом еще раз помог ему в смысле всяких дефицитных продуктов – уже для свадебного стола. Вот, собственно, и всё.

– А как ты сумел помочь Саше на суде? – спросила Виталия Инна. Ляле её упоминание Саши по имени показалось не слишком уместным: лишний раз подчеркивало, что Инна была раньше чем-то связана с Женей и его друзьями. Совершенно ни к чему это делать при Корунко. Она еще раз легонько пнула Витальку под столом, хотя в этом не было никакой необходимости: ему никак не хотелось упоминать о Надьке в присутствии Инны.

– Если позволите, как-нибудь в другой раз, – произнес он, и Ляля сразу же сказала:

– Да, я думаю. Тем более что нам с тобой надо еще успеть кое-куда: надеюсь, ты помнишь?

– Да, конечно, Лялечка.

– Давай тогда, расплачивайся, и мы пойдем. А вы, Андрей Викторович, оставайтесь с Инной здесь, если не спешите, конечно.

– Нет, мы, наверно, тоже пойдем. Ты как, Инночка?

– Как скажешь, – ответила она.

Официант принес счет. Ляля не позволила Корунко заплатить половину:

– Что вы? Виталий пригласил – он заплатит за всё. Ведь это его повысили в должности. – И Виталий заплатил.

– Спокойной ночи, Андрей Викторович и тебе, сестричка. Спасибо за приятно проведенное время. Ну, вам тут недалеко, а мы пойдем до улицы Горького: возьмем такси.

… Но как только они отошли на достаточное расстояние, Виталий сказал:

– Конечно, огромное тебе спасибо, Лялечка, что выручила нас, только… Извини, но с такси не получится: рубль у меня только и остался.

Она резко повернулась к нему:

– Послушай, ты: Виталя! Моя сестра не для такого дерьма. Так что…

– Что?! Прости, Лялечка, но только ты им не меньше меня замазана. Так что тоже… Не строй уж из себя святую.

– Запомни, ты! Если я тебя еще когда-нибудь с ней увижу…

– То что? Ну, что ты мне сделаешь?

– То самое: скажу Андрею Викторовичу.

– Ну, и что? Что?

– А то, что при его знакомствах ему не слишком трудно устроить ревизию твоему папаше. Не думаю, что она не обнаружит ничего такого, за что, сам понимаешь… Так что, подумай. – И она побежала к остановившемуся такси.

– А, Лялечка! Наконец-то. А я не уходила, ждала. Сейчас быстренько ужин тебе согрею: наверно жутко голодная.

– Да нет, тетя Лиза: сыта.

– Где это ты успела поесть?

– В ресторане. С Корунко и Инной, – о Виталии до поры, до времени сообщать не сочла нужным.

– Что там: скоро думает он узаконить их отношения? Тебе хоть что-нибудь удалось выяснить? Я так из-за этого переживаю. Ума не приложу, что можно сделать.

– Что теперь сделаешь, тетя Лиза? Она же с самого начала себя неправильно повела. Зачем, спрашивается, надо было ехать с ним в Палангу и там дать ему авансом? Теперь ведь Андрею Викторовичу и не к чему жениться на ней: всё, что ему от неё нужно, он и так получает без лишних проблем. Он же слишком не глуп, чтобы не видеть, что представляет собой наша Инночка.

– Лялечка, но неужели мы ничего с тобой не в состоянии придумать?

– Что, тетя Лиза? Провернуть тот же фокус, когда вы разрешили ей встречаться с Женей и тем еще сильней раззадорили Захара? Едва ли пройдет. Наоборот: как бы Андрей Викторович не воспользовался этим, чтобы с ней расстаться. Боюсь, это слишком возможно: насколько знаю, он и так всё реже с ней встречается.

– Но что-нибудь еще? Придумай: ты же у нас умница.

– Просто, ваша школа, тетя Лиза: у кого еще я всему научилась?

– Ну, твоя учительница, в конечном счете, оказалась на бобах.

– Так ведь от ошибок никто не застрахован: Захар и мне казался настоящим орлом. И, в конце концов, если бы не вы, вся семья ваша не жила бы столько лет по-человечески. Наверно, жили бы убого, как мы до войны. Так что слишком не казните себя.

– Спасибо тебе, Лялечка: ты одна понимаешь, из-за чего я заставила твоего дядю рисковать. Если бы я еще не переборщила: бедный мой Марик!

– Но он ведь вернется. Наша с вами проблема сейчас: Инна.

– Если бы она слушалась тебя всегда! Я ведь ей столько раз говорила: “Слушай, что тебе говорит сестра: она ведь лучше разбирается в жизни”. А она… Прямо не знаю…

– Вы не плачьте, тетя Лиза: неужели, правда, не сможем что-то придумать? Да не может быть. Я в доску расшибусь, чтобы моя сестричка таки стала женой Корунко. – “Мне и самой это тоже ой как нужно. Мало ли что случиться может: иметь родственником такого адвоката…”

Но кроме этой мысли где-то гнездилась и другая: став женой Корунко, Инка снова станет, как прежде, драть нос. Она не так уж сильно изменилась, несмотря на всё произошедшее. И тетя Лиза уже не станет тогда пахать на неё с мамой, как прежде та на её семью: она и сейчас делает это со скорбным видом.

Но ей, зато, не слишком приходится объяснять, когда что-то нужно. Вообще, тетя Лиза понимает её, племянницу, много лучше, чем мама. Так что, конечно, каждая палка о двух концах.

Стеров дошел до метро, но вместо того, чтобы спуститься в него, пошел пешком. Никак не хотелось сейчас очутиться дома, имея в перспективе необходимость отвечать на мамочкины вопросы. Настроение и так было испорчено вдребезги.

Черт принес эту Ляльку! Что называется, пришла и всё опошлила, сучка. Мало того, что из-за неё пришлось выложить все башли, что у него были, так еще и угрожала ему. А она такая: может и сделать. Он ведь не догадывается – знает наверняка, что у папаши всё гладко быть не может. Только хрен ей: он тоже что-то сумеет придумать, но Инну увидит обязательно.

Подумаешь, деловая какая: строит из себя что-то. Как будто он не помнит, как и её трахали тогда. Так что…

Что она думает: он всё такой же, как был? Так ведь был студентом: на то и молодость дана. А сейчас… Повышение, ей казалось, придумала, а оно, в самом деле, у него на носу: вот-вот станет руководителем группы.

Фактически, он уже и так выполняет его обязанности – вместо Семки, который занимается исключительно связанным с его диссертацией. Группу Лепешкин довольно быстро перекинул на него, считая, что и так чересчур облагодетельствовал: может и за доской работать, и его работу выполнять. И пришлось пахать за двоих.

Но, как оказалось, у него неплохо получалось с организацией работы в группе: заниматься этим даже нравилось. Удавалось так распределить работу, что за доской самому уже стоять можно было меньше. Притом и для Семки кого-то в помощь освобождать: начертить графики, схемы.

Еще оказалось, что ему лучше, чем многим другим, удаются всякие согласования. Поэтому уже не только начальник отдела и Васин, но и директор, Владимир Павлович, считает ценным работником: скорое повышение у него, можно сказать, в кармане.

Кстати, и Николай Петрович начинает к нему уже иначе относиться. Надо с ним отношения как-то наладить. Наверно, из-за этого не стоит вякать Семочке, что Женя уже защитился. И не просто так защитился, а сразу на докторскую степень. Оно, конечно, посмотреть на выражение его рожи составило бы немалое удовольствие.

Но не стоит. Лучше поговорить об этом с Медведевым: сказать, что узнал, но не стал сообщать ничего. Может быть, и с Женей так удастся наладить отношения. Он же не чета этой компании: Семке с Васиным. Да хрен с ними: что о них сейчас думать.

… Об Инне надо: как снова встретиться. Ведь с ней у него, почему-то, совсем не так, как со всеми до того. Что за черт? Ну, вроде, познакомился, как обычно, и пригласил на квартиру приятеля, укатившего в командировку. Опять же, как обычно, там получилось быстро – и они разбежались.

Но через пару дней она ему позвонила: сама – свой телефон тогда ему не дала. Они тогда разошлись не скоро: было, почему-то, непривычно хорошо вместе. И она стала ему звонить почти каждый день, и каждый раз снова было так хорошо, как никогда раньше.

Уже просыпаясь, он начинал ждать вечера, когда снова увидит её, такую красивую. С которой ему было хорошо не только, когда они занимались этим самым. И весь день проходил в томительном ожидании: без конца поглядывал на телефон и сразу же бежал к нему, чтобы услышать её голос.

Появление её сестры сегодня осложнило всё. Но и сделало ясным, что не видеть её дальше он уже не может. Вот так! Что за чертовщина: ведь раньше он этим влюблятством и не пробовал заниматься. А теперь что: втюрился?

Плохо, конечно, что она замужем: с мужем её связываться не безопасно. Наверно, поэтому она и не дала ему свой телефон. И отыскать её, если не позвонит, будет неимоверно сложно. Но отыскалась же Женина Марина. Так что, может быть, и ему повезет.

Но она позвонила: почти в самом начале дня. Сказала, что сегодня, наверно, не удастся встретиться. А он попросил её телефон, и она сразу его дала: значит, действительно хочет с ним встречаться. И то, что она замужем, и дальше не будет препятствием. Просто, будут стараться не попадаться на глаза Ляльке.

Настроение резко улучшилось. И тут еще Семка попросил сходить к Медведеву за какими-то материалами: сам с ним встречаться не очень хотел.

Медведев принял его не враждебно. То, что он попросил, пообещал дать после обеда и поручил сразу подобрать их. Стеров решил поэтому поговорить с ним о Жене.

– Николай Петрович, Женю можно поздравить?

– Можно. А ты откуда знаешь?

– Он одной девушки: он с ней встречался когда-то.

– От Инны?

– Да. Вы её тоже знаете?

– Знаю. И что она тебе сообщила?

– Что он теперь уже доктор.

– Да, совершенно верно.

– Я рад за него. Он напрасно на меня тогда обиделся: мне ведь и в голову не могло придти, что Лепешкин задумал. Жалко, что так получилось. Вы от меня передайте ему поздравление.

– Лепешкин тоже посылает ему поздравление? – не сдержался от укола Медведев.

– За кого вы меня принимаете, Николай Петрович? Стану я ему говорить! Разве только, чтобы он от злости лопнул.

– Зачем? Не надо: это от него не уйдет. А пока не стоит дразнить гусей.

– Я понял. Так после обеда мне можно будет зайти?

– Да, уже будет подобрано.

… – Ну, что: дал? – встретил его в отделе Семен.

– После обеда получу.

– А сразу он дать не мог?

– Нет: подобрать надо.

Лепешкин продолжал ворчать, но Виталий не обращал внимания: повернулся к кульману и стал чертить ему график.

После обеда сходил за материалами. Возвращаясь в отдел, услышал:

– Стерова вам? Его сейчас нет, позвоните попозже.

Он рванул, успел перехватить трубку.

– Алло! Стеров слушает.

– Витя, – услышал он её голос. – Плевать на всякие дела – давай встретимся после работы.

… – Нет, наврала она тебе: не муж он мне. И пусть это тебя больше не волнует.

– А кто?

– Какая тебе разница? Только давай так: не расспрашивать друг друга ни о чем. Нам ведь хорошо вместе, правда? Будем считать, что всё, что помимо этого, не существует.

Он молча кивнул. Потом взял её за руку, и они пошли по бульвару. Спешить никуда было не нужно: близость сегодня, по известной причине, была невозможна. Но она была рядом, и это казалось главным.

4

– Лялечка, положить тебе еще?

– Ага, тетя Лиза: страшно вкусно. А ты, Инн, чего не ешь?

– Не идет что-то.

– Странно: ты ж это всегда любила. А сегодня только на соленое да кислое напираешь. Как беременная. Уж не подзалетела ли ты, сестрица?

– А что?

– Да то, что это было бы кстати. Правда, тетя Лиза?

– Что ты имеешь в виду, Лялечка?

– То, что в таком случае Корунко не отвертеться: женится, как миленький.

– Но она же не беременная.

– Сейчас выясним. Инк, отвечай честно…

– Да, – не дала ей договорить Инна.

– А серьезно?

– Да: я же сказала.

– Инна, дочка, не шути так!

– А с чего вы взяли, что я шучу? Врач сказал, что да.

– Да?! А ему ты уже сказала?

– Отцу ребенка?

– Ну да: Корунко.

– Он тут не причем.

– То есть, как?

– С ним я тщательно всегда предохранялась. Так что…

– Ни черта не понимаю. Другой?

– Именно.

– И кто он? Мы его знаем?

– Ты – да: Виталий Стеров.

– Да ты что? Я же ему велела за версту обходить тебя. И тебе говорила, что он такое: забыла?

– Ай, бросьте сказать, пожалуйста. Ничем не хуже нас: я-то знаю.

– Но не Андрея Викторовича. Он же его подметки не стоит.

– Но твой Андрей Викторович, Лялечка, на тридцать лет старше меня. И, кроме того, не шибко я была ему нужна в качестве жены, как понимаю. Впрочем, как и он мне в качестве мужа.

– Не ерунди, Инка. С ним ты будешь, как у Христа за пазухой.

– Уже было.

– Охота попробовать иного? Долго выдержишь? Ты же не очень-то у нас приспособлена к житейским трудностям.

– Не пугай, сестричка. Да, если разобраться, Виталий и обеспечен ничуть не хуже Андрея: сама, я думаю, хорошо знаешь, кто его отец.

– Он ведь не вечен.

– А Андрей?

– Тот всё оставит тебе. А этот, может, и нет: загребут в прекрасный момент, как наших. Не допускаешь такой возможности?

– Не каркай заранее.

– Да я не каркаю. Только стараюсь тебе обрисовать все нюансы. Тем более что я не слишком уверена, что Виталя, вообще, захочет связывать себя семьей. Я его слишком хорошо знаю. Не глупи, Инка: сделай так, как я тебе советую.

– Конечно, дочка: Ляля целиком и полностью права. Давай, сделай, как она говорит. Она же желает тебе только добра.

– Ты тоже тогда желала мне только добра. Нет уж: второй раз по-вашему не сделаю. Сама как-нибудь.

– Смотри, не ошибись.

– Думаю, не ошибусь: мне ведь хорошо с ним. Честно говоря, лучше, чем было даже с Женей: мы с ним понимаем друг друга. Я знаю, он будет рад, когда я ему скажу.

– А вдруг нет? Не боишься?

– Нет, не боюсь: я уже говорила ему, хотя и не была еще уверена. Теперь осталось только сказать ему, что врач уже подтвердил.

Знаете, что Витя мне сказал? “Правда: у нас тоже будет ребенок? Вот и хорошо: у Жени ведь их уже двое. И теперь ты уже точно со мной будешь”.

Ты, Лялечка, знала, только каким он был – а я, каким стал. Любит он меня – понимаешь, любит. А я его. И не надо меня отговаривать. Лучше тоже полюби, наконец, кого-то, а то мне так грустно смотреть, что ты до сих пор одна мыкаешься.

Ладно, надо позвонить ему: уже должен быть дома.

Елизавета Михайловна и Ляля напряженно прислушивались к тому, что она говорила: дверь в коридор Инна оставила приоткрытой.

- Да, Вить: я не ошиблась. Да, да. … Ну, конечно, не сказал: откуда он сейчас может знать, мальчик или девочка? А тебе разве не всё равно? … Мало ли что: девочка разве тебя не устроит? … Конечно, я тебя тоже. … Что, хочешь немедленно примчаться? Я у сестры сейчас. Тут и мама моя. … Да нет: приезжай, конечно. …Спасибо: я тебя тоже очень, очень люблю.

– Он сейчас приедет просить у тебя моей руки, – сказала Инна матери, входя в комнату.

– Ой, Инка! Ну, да ладно: где наша не пропадала. – Ляля сразу поняла, что существовавшая до сих пор ситуация уже изменилась. – Тетя Лиза, вы сможете его накормить, если он голодный? Одной любовью ведь сыт не будешь.

Он появился несколько позже, чем Инна ожидала, и она уже было начала волноваться. Зато явился не один: с родителями. Еще с огромными букетами и шампанским.

Елизавета Михайловна придирчиво рассматривала Виталия, его мать – Инну. Свое мнение при этом не высказывали. Зато отец его сказал:

– Ну, не ожидал, что у меня будет такая красивая невестка. И сватья, кстати, тоже, – чем сразу расположил к себе Елизавету Михайловну.

– Никак не ждала, что моя сестра влюбится в тебя, – не удержалась Ляля, поздравляя Виталия, но тоже поцеловала его.

– Всё меняется, Лялечка: ты отстала от жизни. – И добавил тихонько: – Андрею Викторовичу ты сама скажи: ей сейчас не стоит лишний раз волноваться.

– Ты прав, – согласилась она. Но тут же решила сделать это как можно позже: не сорвалось бы вдруг всё в последний момент.

Стали обсуждать, где и как нужно справить свадьбу. Потом, где будут жить молодые. Елизавета Михайловна настояла на том, чтобы у неё. Две комнаты, и она сможет быть с ребенком, когда он родится: Виталий сообщил родителям причину своей скоропостижной женитьбы. Тем более что узнала про не ахти какое здоровье своей будущей сватьи.

– Если бы не доктор Гродов, то, наверно, не дожила бы до свадьбы моего Виталика, – сказала та.

– Просто повезло тогда, – добавил её муж. – С ним в институте вместе учился такой Женя Вайсман – помню, страшно способный – так он меня с его женой познакомил. Как он сейчас, не знаешь? Вроде, ты говорил, что ему пришлось уйти из вашего КБ?

– Доктор технических наук уже.

– Ого! Не думаешь пригласить его с женой к себе на свадьбу? – неожиданно предложил отец.

Виталий переглянулся с Инной.

– Мы подумаем, папа. Ладно?

– Тетя Лиза, Инна, переночуйте здесь, а? Почему-то страшно не хочется сегодня одной оставаться, - попросила Ляля, когда Стеровы ушли.

- Конечно, Лялечка: о чем речь? Мне же, тем более, завтра надо пораньше в больницу: Миррочка больничное же ничего не ест. Может быть, когда расскажу про сегодняшнее, сколько-то воспрянет духом: поест у меня. – Потом задумалась. – А может быть, расстроится. Из-за тебя, – это была прежняя тетя Лиза, привыкшая командовать всеми.

– С чего вдруг?

– А из-за кого же? Я-то знаю, как она переживает, что ты до сих пор одна.

И чего спрашивается? Всё, вроде, при тебе: и мордочка приятная, и подержаться, слава Б-гу, есть за что. И неглупая тоже: замечательной женой могла бы быть. Так нет: одна до сих пор. Ну, куда это годится? Принца ждешь?

– Принца, не принца, но то, что меня бы устроило. Настоящего мужчину, в моем понимании, а не абы кого. Дождусь: пусть мама не горюет.

– Андрею Викторовичу ты скажешь?

– Да: Виталий меня об этом попросил. Не хочет, чтобы Инна сейчас волновалась.

– Правда? А он, я смотрю, довольно добрый. И Инну любит, кажется.

– Как ни странно. Честно говоря, никак не ожидала, что он станет таким. Похоже, здорово переменился. Возможно, таки окажется неплохим мужем. Только главное, чтобы Инна не была плохой женой: ведь избаловали вы с дядей Мариком её в свое время страшно, уж не обижайтесь.

– А то я сама не знаю? Ничего: буду восполнять, пока хватит сил, то, что она не сделает. В конце концов, ради кого мы с твоей мамой живем: единственно ради наших дочерей.

А Стерову эта идея тоже нравилась. С Женей, особенно сейчас, восстановить отношения было бы, несомненно, весьма полезно. Заодно, и с Медведевым. Не за Лепешкина же всю жизнь держаться.

Тем более, неизвестно, что может произойти в ближайшее время в их институте: уже неоднократно доходили до него слухи о том, что в министерстве не слишком довольны директором. Сорваны сроки выполнения институтом нескольких достаточно важных заданий. Удержится ли директор или слетит в скором времени?

Но если он слетит, то и положение Васина не будет уже таким. А потому и положение Лепешкина. Было бы неплохо: хамство Семки у него уже вот где. Но пока Семочка остается официально руководителем группы, которой давно уже руководит он, и повышение ему, как стало ясно, в скором времени не светит: директору сейчас не до него. Правда, в этой обстановке легко было сделать и неверный шаг.

Но Инна аж загорелась этим. И он, поколебавшись, решился: в конце концов, Лепешкину о том, кто у него был на свадьбе сообщать потом не обязательно. А Инна, в свою очередь, не стала возражать против приглашения и Николая Петровича с женой тоже.

Но начать, конечно, надо было с Жени. Решил, что лучше всего для этого будет встретиться с ним где-то наедине: не приглашать же его по телефону после всего, что между ними произошло в прошлом году. Наверно, удобней всего для этого попытаться это сделать в институте. Туда он и отправился в один из ближайших дней, записавшись в журнал, что поехал в смежную организацию.

Знакомый переулок, знакомое здание и вход в него. Только, к сожалению, в гардеробе никого из тех, кто были, когда учился: некого спросить, как найти Женю. Не очень хотелось и идти на кафедру Щипанова: лучше встретиться с ним без лишних свидетелей.

Доски с расписанием занятий на привычном месте тоже не оказалось, и пришлось обратиться к какой-то студенточке, проходившей мимо:

– Девушка, вы мне не подскажете, как я могу найти Вайсмана? Знаете его?

– Да: я с ним в одной группе. Да вон он. Изик, Изик! Тебя тут спрашивают, – и какой-то невысокий парнишка двинулся к ним.

– Нет, он не студент. Я с ним здесь учился.

– А-а, профессор: Евгений Григорьевич. Кто ж его не знает? Гордость нашего института. Изик, не знаешь, Евгения Григорьевича в какой аудитории этот товарищ может найти сейчас?

– На втором этаже, в большой аудитории. У него лекция там. Через десять минут кончается.

Олечка, а я билеты на три часа взял. Ты пойдешь? – спросил он, глядя на неё. Явно, к ней неравнодушен, хотя, как отметил опытным взглядом Стеров, ничего такого в этой пигалице не было, за исключением стройных маленьких ножек.

– Пойду, наверно. Только ты отведи товарища туда, – скомандовала девушка.

– Хорошо. Пойдемте: я вам покажу, – беспрекословно согласился парнишка.

– Спасибо, ребята, но я тут еще всё помню: найду сам.

На втором этаже тоже ничего не изменилось. Через двери большой аудитории, где читались лекции сразу для всего потока, доносится голос Жени. Стеров встал возле них, ожидая.

…Лекция уже явно кончилась, но никто не выходил. Слышались чьи-то голоса, потом голос Жени: очевидно, ему продолжали задавать вопросы. Так, помнится, было часто на лекциях Щипанова.

Наконец, двери открылись, и студенты повалили оттуда. А Жени всё не было. Виталий, не выдержав, заглянул в аудиторию: Женя стоял, окруженный студентами, у доски, глядя, как что-то пишет на ней один из студентов. Увидел Виталия и, не прерывая пишущего студента, знаком показал, чтобы он подождал.

Но студент, увидев, что Женю ждут, сам остановился:

– Евгений Григорьевич, я тогда напишу всё это в тетради и принесу вам на кафедру. – И студенты разошлись. Женя стал стирать написанное с доски. Виталий ждал.

Наконец, Женя повернулся к Виталию.

– Ты ко мне? Или пришел по делу?

– По делу: именно к тебе. Первое, хочу попросить у тебя прощения за то, что, хоть без умысла, поднасрал тебе.

– Ну! Кто старое помянет, тому глаз вон. Я уже как-то забыл. Да и Николай мне говорил, что ты, узнав про мою защиту, не стал об этом информировать Лепешкина, чтобы мне еще не подгадили как-нибудь. Так что…

Кстати, ты, наверно, лучше всех в курсе, как у него диссертация? Двигается?

– Еще бы! Благодаря Васину на него столько людей пашет. Сам бы он вряд ли что осилил, а так… Может, и защитится, если директор наш не полетит.

– Да, Николай мне говорил про ситуацию у вас. Но директор, он говорит, умеет и выворачиваться.

– Похоже, да. Так что, положение у нас не слишком ясно: никто точно не знает, как всё повернется.

– А ты сам как? Николай сказал, ты фактически группу Семена ведешь. И он считает, что довольно неплохо.

– Правда? Николай Петрович тебе так сказал?

– Не веришь?

– Верю, конечно. Понимаешь, насчет технических идей не считаю, что я очень, зато организовать и распланировать работу – это, оказывается, могу. И мне это интересно. Притом, что могу и понять, что за решения мне предлагают.

– Нашел себя, значит?

– Похоже, да. Но об этом, наверно, хватит: я к тебе совсем по другому делу пришел.

– Я тебя слушаю.

– Женюсь…

– Что ж: поздравляю.

– …и мы с Инной приглашаем тебя с супругой на нашу свадьбу.

– С Инной? Так зовут твою избранницу?

– Да. Ты её слишком хорошо знаешь.

– Ты хочешь сказать…

– Да: ты с ней встречался до того, как мы втроем начали искать твою Марину. Она очень хочет, чтобы вы были. Мы оба вас просим об этом.

– Ну, Виталя, что угодно мог ожидать, но такое… Дай-ка подумаю.

Он сказал через минуту:

– Знаешь, пожалуй: я не против. Только, как Марина.

– Уговори её. Очень прошу тебя, Вайс: ты же не раз выручал меня.

– Ладно, так и быть. Постараюсь.

– Еще мы хотим, чтобы и Николай Петрович с Клавой пришли.

– Передать ему приглашение?

– Зачем? Я сам его приглашу. Но только в случае, если вы с Мариной согласитесь придти: иначе он, конечно, не пойдет.

– Да: без нас – нет. Слушай, а ты не рискуешь испортить отношения с Лепешкиным? Или ты его тоже пригласил?

– Ты что: на хрен он мне еще на свадьбе нужен? Как, впрочем, и вообще. Ну, подумаешь, узнает, что тебя я пригласил, а его нет. Я, все равно, если директора не тронут, уйду оттуда. Чего мне бояться: это я раньше ничего не мог. – Это придумал на ходу, прямо сейчас, но потом уже считал, что он именно так и сделает.

… – Слушай, Жень, а я тут у вас твоего однофамильца обнаружил, - перед самым уходом сказал Виталий. – Изик Вайсман, знаешь такого?

– А как же! Кстати, он моим дальним родственником оказался.

5

Это было полной неожиданностью. Второкурсник из группы, в которой Женя стал вести практические занятия в качестве старшего преподавателя, когда Щипанов забрал его к себе, привлек внимание в первый же день. Что-то в нем сильно напоминало Сашу, которого так не хватало. Те же длинные ресницы, импульсивность; некоторая неуверенность в себе, наверно, как и у Саши, связанная с небольшим ростом и физической хилостью. Способненький достаточно, как быстро выяснилось.

Глаза парнишки чем-то особенно привлекли его внимание. Случайно услышал, как в коридоре студентка из той же группы, Оля Осинская, которая сидела на занятиях рядом с ним, и на которую он преданно смотрел, сказала:

– Слушай, Изик: а у этого Вайсмана и глаза точь-точь как твои.

Женя проверил в зеркале, висевшем в туалете: точно. Такие же: как у него. Темные. Унаследованные от деда, Мешулама-Зейдла Вайсмана, которого Женя видел лишь на фотографиях. Такие же были и у Толи.

Он спросил где-то на третий или четвертый день:

– Послушайте, откуда ваши родители?

– Из Гомеля: они там и родились. А что, Евгений Григорьевич?

– Мои предки тоже оттуда. Правда, не из самого Гомеля. Моя тетя говорила, из Тетерска. Знаете такой?

– Конечно. Это по Сожу пароходом плыть. Меня туда несколько раз возили. Родители моих родителей оттуда. Удивительный городок.

– Чем?

– А почти все – евреи, конечно – там наша родня.

– Правда?

– Да: просто невероятно. Стариков, правда, – Изик помрачнел, – мало там: всех, кто не успел уехать, немцы убили. Моих дедов и бабушек – тоже. Я их только по фотографиям знаю.

– Не расскажешь как-нибудь мне о нем? Мне было бы очень интересно.

– Конечно: когда захотите.

Только работа над окончанием диссертации почти не оставляла свободного времени. Но в какой-то момент Марина встревожилась:

– Женька, тебе отдохнуть хоть чуть необходимо: посмотри, на кого ты стал похож. В это воскресенье я тебе не дам ничем заниматься: будем гулять с детьми, смотреть телевизор и…

– Мариш, но я хотел как раз в это воскресенье…

– И не мечтай! Иначе маме напишу.

– Маме – не надо. Переживать ведь будет: зачем?

– Затем! Мне совсем не надо, чтобы ты из-за этой диссертации свое здоровье угробил. Так что это воскресенье будешь у меня отдыхать, слышишь?

Спорить с ней было бесполезно: в том, что касалось его здоровья, она была неумолима. И он только попросил разрешения пригласить придти к ним в этот день Изика Вайсмана: расспросить его, наконец, о местечке, о котором что-то, совсем немного, когда-то рассказывала Белла.

…Изика он с Мариной и детьми встретил у метро. Розочка, когда её знакомили с ним, сказала:

– А дедушка меня зовет Рейзеле: вот! – деда она обожала, и он был её главный авторитет.

– Правильно, – улыбнулся ей Изик. И посмотрев на её золотистые волосы в сочетании с большущими черными глазами, добавил: – Ду бист а зейер шейне мейделе[1].

– Ого: ду редст аф йидыш[2]!

– Конечно, Евгений Григорьевич. Вы тоже? А Рейзеле?

– Не слишком: так что не совсем поняла. И хорошо: а то еще воображать начнет – заметила Марина.

– Поняла, поняла, мамочка. Я очень шейне мейделе. Красивая девочка.

– Ты, правда, красивая девочка. Мама мне говорила, что у папиного отца был двоюродный брат, и у жены того были тоже белокурые волосы и черные глаза. Это, действительно, я гляжу, необычайно красиво.

– У моей бабушки были такого цвета волосы и глаза. А у меня глаза, как у деда Мешалама-Зейдла Вайсмана.

– У меня, мама говорила, тоже как у деда.

– Деда Вайсмана? – спросила Марина.

– Да.

– Ну что, пойдем домой? – заторопился вдруг Женя. Марина не спорила: кажется, поняла сразу, почему.

Изик с удивлением смотрел на фотографию, на которой были дед и бабушка Жени, его отец и тетя: Женя сразу, как пришел, вытащил заветный альбом.

– Не может быть! Я же видел точно такую в нашем альбоме.

Вот это деда Вайсмана двоюродный брат – имя его я не слишком помню. А про неё мама рассказывала, что она отказалась выйти замуж за сына богача, потому что любила этого брата моего деда. Её, по-моему, Лия звали.

Еще про этого, - ткнул он в изображение мальчика, сидящего на коленях матери, – мама говорила, что он потом сбежал из дома, чтобы участвовать в гражданской войне.

– Всё так. Это мой дед, моя бабушка – её, действительно, звали Лией. А это мой папа и моя тетя.

– Значит…

– …вы родственники, – сказала Марина. – Чудо прямо!

– Получается, братья. Какие же? Так: деды – двоюродные, отцы – троюродные, и, значит, мы – четвероюродные.

– В Тетерске – я вам говорил, Евгений Григорьевич – почти все примерно в таком мне родстве.

– Что ж, хоть и дальняя, но, все-таки, родня. А я думал… Твои родители живы, Изик?

– Да. Папа воевал, но вернулся, хотя и без одной руки. А всех моих дедушек и бабушек…

– Ты сказал.

– А ваши родители, Евгений Григорьевич?

– Женя – Евгений Григорьевич я для тебя теперь лишь в институте. Мои погибли – под Сталинградом. И Толя, сын тети Беллы, в последние дни под Берлином. А тетя Белла – мы с ней после этого остались одни – умерла в пятьдесят третьем.

И я думал, что настоящей родни у меня никого абсолютно не осталось. А теперь… Ребятки, бегите, посмотрите, кто дома, и зовите всех к нам: будем отмечать сейчас радостное событие. Есть у нас что-нибудь, Марина?

– А как же: при такой-то теще, как у тебя. Бутылка медицинского спирта – якобы на компрессы внукам. Ты пил когда-нибудь неразбавленный спирт, Изя?

– Нет, знаете, Марина… Ваше отчество, простите?

– Еще чего! Тоже только Марина. Не сразу дошло, кто мы друг другу?

– Ну-ка, показывай, знакомь, – Коля появился в комнате. – А то Гринька с Розочкой такой гвалт подняли: “Папа зовет: дядя Изя пришел!”. Кто такой? Вот этот? Ты и есть дядя Изя?

– Мы с Евгением Григорьевичем…

– С Женей!

– …оказались братьями, хотя и не близкими: четвероюродными.

– Так это же замечательно: найти, наконец, кого-то из настоящей родни!

…Изю приняли в их общий круг. И Соколовы, и Строговы познакомились с ним и порадовались за Женю. Приглашали его к себе, когда отмечали семейные события. Фрума Наумовна и не только на них: очень уж он напоминал ей Сашу, о котором имела лишь редкие известия, пересылаемые окольным путем через Дору и Рахиль.

Иногда он появлялся с Олей, но не часто: её не слишком почему-то тянуло к ним. Девушка она была неглупая, притом хорошо воспитанная, но держалась скованно, когда он приходил с ней.

Впрочем, её поведение в отношении Изи не напоминало что-либо большее, чем отношение к товарищу по учебе. Совершенно очевидно было, что он не герой её романа. Только он или не замечал, или не хотел замечать это, продолжая упорно за ней ухаживать.

Установилась переписка с его родителями. В основном, её вела Марина: Женя работал без продыха, форсируя завершение диссертации, и она освобождала его от чего только могла. И не только она: родители присылали деньги, Коля и Гродовы одалживали – лишь бы Женя не работал дополнительно еще где-то из-за них.

Свадьбу Стерова с Инной устроили в том ресторане, где прошел банкет по поводу защиты Женей диссертацией. На этом, не объясняя причин, настояла Инна.

Когда Вайсманы и Новиковы вручали подарки и цветы, она сказала Марине:

– Надеюсь, сумеем чуть позже поговорить с вами, – она улыбалась ей.

– Надеюсь, – ответила Марина. – Теперь мы ведь уже сможем делать это спокойно.

– Ну конечно.

Сегодня Инна тоже выглядела ослепительно, даже более чем когда они здесь же столкнулись совершенно неожиданно. Тогда на ней не было такого количества дорогих украшений, но главное было не в этом: не было выражения безнадежной тоски в глазах, как тогда – она сияла по-настоящему радостной улыбкой.

Отметила про себя, что Женя в том самом костюме, который пошил с её помощью – уже не такой модный, но по-прежнему очень красивый. А жена его одета весьма весьма: явно не в нашем.

И даже всё такая же полная Клава рядом с Николаем Петровичем выглядит вполне сносно. Только, все же, непонятно, как это он сменял на неё такую эффектную женщину, как прежняя его жена. О том, что Лариса, на свадьбе которой столкнулись они с Женей, была ею, она тогда и узнала.

Виталий, стоявший рядом, и отец его тоже уделяли этим гостям максимум внимания: ведь от них, не исключено, могла зависеть дальнейшая его карьера. А потом их окружили её родственники: мама и Ляля с Миррочкой.

– О, какая встреча! Николай Петрович, Евгений…

– Женя. Как и прежде.

– Что вы, что вы! Вы же теперь уже и доктор, и профессор. Примите наши поздние поздравления. Но мой муж предсказывал, что вы им непременно будете. А это ваша супруга? Очень, очень приятно. Мой муж так отзывался о вас!

– Спасибо. Я очень хорошо помню: он очень тепло поздравил нас после свадьбы – и меня, и Женю.

– Как он, Елизавета Михайловна? – спросил в свою очередь Женя.

– Ну, как вам сказать: конечно, он же не дома, но все-таки… Работает там фактически коммерческим директором: даже машину ему дают, чтобы успевал в нужные им организации. Но я каждый день считаю.

– Привет от меня ему передайте, когда будете писать.

– Спасибо, непременно. И сообщу ему, что его предсказание сбылось еще в большей степени, чем он ожидал: думаю, он будет рад.

– Да, конечно, мы все страшно рады за вас, – вступила и Мирра Ефимовна. – Мы и до того часто с Лялечкой вас вспоминали.

– Еще бы, – тут же отреагировала Ляля. – Какое чудесное время было. Помнишь, Женя, как мы студентами в театры на галерку ходили дружной компанией?

Наговорили комплиментов и Медведевым.

Они не скоро смогли оказаться вместе – поговорить без помех.

– Вы меня, Марина, простите за ту выходку. Так хотелось в тот момент оказаться на вашем месте!

– Я так и поняла.

– Глупо, конечно. Ведь даже встречаясь со мной, Женя думал о вас – не обо мне. Как он тогда на эскалаторе чуть не сбил меня с ног, увидев вас!

– А я, честно говоря, подумала тогда, что вы его жена, – улыбнулась Марина.

– Нет, к сожалению. А может быть, всё правильно: помимо того, что сделала тогда страшную ошибку, мы совсем друг другу не подходили. Я не чувствовала себя своей среди его близких друзей, а он…Не знаю, как к кому он ко мне относился, но он даже не разу не пытался меня поцеловать.

– Считаю, что за костюм, который без вас он бы никогда не пошил, он просто обязан был это сделать, – засмеялась Марина. – Я ему про это говорила.

– Он вам рассказывал обо мне?

– Да. Мы все, что было раньше, рассказали друг другу.

– Ну да, понятно.

– Разве вы всё еще жалеете, что его женой стала я, а не вы?

– Совсем немного, наверно. Мы же с ним не понимали друг друга так, как сейчас я и Виталик: скорей всего, долго вместе не прожили бы. Но, все-таки… Должно быть, поэтому мне и захотелось, чтобы вы оба присутствовали на моей свадьбе. – “Чтобы окончательно доказать себе, что то было – и прошло”, подумала Марина, но промолчала.

А Инна выказала восхищение костюмом и туфлями, в которых она была: такие можно увидеть лишь в зарубежных фильмах. Откуда они у неё? В какой комиссионке ей посчастливилось такие приобрести?

Это были вещи, подаренные тетей Дорой и Джудит, но хвастать этим перед Инной не было желания. Но и врать насчет комиссионки тоже: что она о них знала? И вместо ответа Марина посмотрела на часы.

– Вы что, спешите уже? – спросила Инна, не терпевшая разузнать, где можно приобрести подобные вещи: теперь снова есть возможность покупать себе такие.

– Наверно, нам скоро уже придется уйти. Ребята могут не заснуть без нас.

– Сколько их у вас уже?

– Двое: сын и дочка.

– Женя их очень любит, конечно.

– Да. И они его.

– А с кем вы их оставили?

– С соседями: Тамарой и Виктором Харитоновичем. Вы их, наверно, знали?

– Еще бы! У них в гостях я и познакомилась с Женей. Наверно, он вам про это говорил. Виктор Харитонович потом с папой работал: вместе они потом и пострадали из-за гешефтов моего тогдашнего мужа. Но он получил намного меньше остальных. Как он теперь – после того, как вышел оттуда?

– В каком смысле?

– Такой же, как был? Мне мой прежний говорил, что он не упускал возможности сходить налево. Впрочем, что и она ему успевала платить тем же. Они всё такие же?

– Не похоже: сидят дома по вечерам и смотрят телевизор. Ну, еще с детьми без конца возятся. Он из-за этого даже боится выпить лишнее, как раньше.

– Откуда у них? Помню, у них тогда детей не было.

– Это наши и Клавы с Колей. Гопкомпания под управлением Толика, общего старшего брата. К Новиковым заходят, как к себе: в любое время и часто даже без стука. Вообще, обстановка такая, что даже не представляю, как будем разъезжаться.

– Вас собираются расселять?

– Нет. Но мы надеемся, что сможем получить отдельную квартиру. Нужно: дети растут.

– Да, конечно. А Николай Петрович: он тоже должен получить?

– Не знаю. У него ведь она была: оставил прежней жене.

– Вот как! – О чем спросить её еще? О том, где достала эти дивные шмотки, Женина супружница, видимо, все равно не скажет: не хочет раскрывать секретный источник. Жаль, Ляльки сейчас нет рядом: вдвоем уж как-нибудь да раскололи бы её.

Вон она, Лялька: крутится возле приятеля Виталика, Стаса, разговаривающего с Женей. Что ей надо: заинтересовать Стаса своими ставшими более пышными, но всё еще привлекательными подробностями своих телес? Любит, сучка, попользоваться тем, что плохо лежит. Пришел бы Стас с женой, близко бы не сунулась.

Виталик познакомил её со Стасом только сегодня, но о существовании его она знала давно. Та квартира, куда Виталик привел её первый раз, принадлежала Стасу. Вернее, его жене, которая не пошла с ним на свадьбу из-за какого-то более важного для неё дела.

Виталик говорил, она не шибко интересная внешне: Стас женился на ней, как он думал, временно – только чтобы остаться в Москве. Но так и не ушел от неё до сих пор. Действительно, зачем: она толстая и спокойная, умная и деловая – дает, когда надо, толковые советы и готовит совершенно потрясающе. Еще и не очень обращает внимание, что где-то кого-то он может прихватить на стороне: считает, что свое она получает сполна.

– Так что может не изменять своим привычкам. А дурные привычки, сама понимаешь, бросить ой как трудно.

– Намек поняла. Но предупреждаю заранее, если ты…

– Да ты что! Тебе-то? Никакой причины беспокоиться: ну где я найду красивей тебя, моя единственная и ненаглядная?

– Смотри: я тебя предупредила.

Впрочем, на Ляльку Стас едва обращает внимание: ему достаточно было нескольких минут, чтобы сообразить, что просто так побаловаться с ней может и не удаться – еще вцепится потом, что не отвяжешься. А зачем ему: он предпочитает жить спокойно. Тем более что ему гораздо интересней с Женей поговорить.

– Знаешь, я теперь понимаю, почему ты тогда не поддавался на все наши уговоры, – сказал он первым делом комплимент в адрес Марины.

– Действительно твоя жена совершенно изумительная женщина. Я полностью согласна с вами, Стас, – тут же влезла Ляля. – Моей сестре, при всей её красоте, к сожалению, далеко до неё. Так что ты, Женя, сделал совершенно правильный выбор в свое время.

Стас на её поддержку старательно не реагировал. Она сделала еще несколько осторожных попыток влезть в их разговор и, убедившись в их безрезультатности, исчезла.

Вскоре Марина подошла к ним.

– Извините, что прерываю ваш разговор. Женя, надо бы позвонить домой: как там ребята?

– Хорошо: пойдем, позвоним, – ответил он. Но когда они уже отошли, спросил: – Ну, что ты беспокоишься? Спят уже, я думаю.

– Наверно. Но мне хочется домой: по-моему, свой гражданский долг перед не осчастливленной тобой женщиной мы уже честно выполнили.

– Понял: военная хитрость.

– Ну, а что делать? Тем более что по Клавиным глазам давно вижу, как ей хочется уже уйти.

– Да, совсем не то, – сказал Коля, когда они очутились на улице. – Вот у нас…

– Что тебе, муженек, не понравилось? Не стол же: чего только не было.

– У нас, всё равно, и стол лучше всегда. Ни тебе фаршированной рыбы, ни кулебяки с капустой, ни рубленой селедки, ни холодца.

И, главное, там все свои. И все поют застольную – “Давайте все вместе”. “Ломир алэ инэйнем”, правильно? А они? Инна ведь еврейка. Да и мать Виталия довольно сильно похожа тоже.

– Он как-то мне проговорился, что она еврейка по матери. Но от остальных он это всегда тщательно скрывал.

– Да, вполне в его стиле. Чего, спрашивается, пригласили они нас? Думаю, с дальним прицелом: Стеров, он ведь держит нос по ветру.

– Он сказал, что, если директора оставят, он уйдет: надоело терпеть Лепешкина.

– Трудно сказать, сделает ли. Директор наш тогда, очухавшись, может и повысить его: говорят, собирался. Просто, ему сейчас не до Стерова.

– Но Инне было важно пригласить Женю и меня не только поэтому, - добавила Марина. И повторила то, что подумала, слушая её: – Хотела себе доказать, что он для неё уже в прошлом.

– Примирение с ним? Прошлым, я имею в виду.

– Ну, да. Вы не согласны? Клава, ты как?

– Ну, не знаю: для меня это не имеет большого значения. Она вышла за человека, который ей нравится, и слава Б-гу: больше она в Жениной жизни не появится. Ведь как я тогда боялась за него – не передать.

6

Через две недели Медведева вызвали по его телефону в главк. Попросили при этом, почему-то, об этом никому, в том числе директору, не сообщать. И Николай понял, что надвигаются перемены в институте.

И в тот же день, почти в то же время, когда он уехал, Лепешкин вывел Стерова в коридор для разговора. По тому, каким красным было лицо Семена, Виталий заподозрил, что тот от кого-то узнал, кто был у него на свадьбе. Ведь он не предупредил ни о чем Николая Петровича.

Так и оказалось. Семен надвинулся на него и спросил, глядя с ненавистью:

– Что, снова переметнулся?

– Не понял.

– У тебя на свадьбе кто был?

– Кто был, тот и был.

– Медведев с Вайсманом-жидом? А меня пригласить не счел нужным, да? Понятно. Еще бы: все вы такие. Что, думаешь, я не знаю, кто твоя бабка? Тоже жидовка.

– Ты… Заткни-ка пасть, – не стал более сдерживать себя Виталий.

– Чего? С кем так разговариваешь? Забыл, кто тебя из говна вытащил: помог старшим инженером, наконец, стать?

– Причем с твоими обязанностями за те же деньги.

– Ну, и что? Значит, так надо было.

– Еще бы: чтобы защитить диссертацию, спертую у Вайса. Думал, что таким образом станешь кандидатом наук? Как же: с твоими-то свиными мозгами!

– Ну-ну, не очень!

– А что: не так? Вон Вайс, тот ведь сразу защитился на докторскую степень. Что, скушал?

– Врешь! Не может того быть.

– Не надейся: так оно есть. А ты, вот, хрен уже теперь защитишься.

– Так что ж ты, гад, до сих пор молчал?

– Что Вайс уже не только доктор технических наук, но и профессор? Берег до поры, до времени твои слишком слабые нервы: вдруг тебя удар хватил бы.

– Издеваешься? Ну, смотри, как бы я тебя…

– Чего? Да плевать я хотел с высокой колокольни: хоть сейчас могу написать заявление об уходе. Дальше пахать на тебя обрыдло.

– Так?! Ну, пиши – я подпишу не глядя. Ничего, не раз пожалеешь! На коленях еще приползешь ко мне

– Как же: не дождешься!

– Еще посмотрим.

Подписывая заявление Стерова, понимал, что теперь весь воз придется ему везти самому, но злость не позволяла показать вида. А Виталий сразу подписал его у начальника их отдела и отнес к секретарше директора. Та взяла, расписалась на копии и сказала, что передаст директору завтра: он сейчас занят и запретил ей его сегодня беспокоить.

С работы поехал вначале к отцу на работу. Тот удивился: сын не часто появлялся там у него. Виталий без всяких предисловий стал рассказывать ему о сегодняшнем событии.

– Может потребоваться твоя помощь на какое-то время, пока я подыщу что-то подходящее.

– Ну, на это ты рассчитывать можешь. Весь вопрос только в том, насколько легко тебе удастся найти.

– Посмотрим. Меня ведь кое-где знают: вел с ними всякие согласования.

– Ты уверен, что кто-то из них захочет взять тебя к себе? Может, ты поторопился? Не лучше тебе постараться помириться с твоим Лепешкиным и забрать заявление, а?

– Помиришься теперь: такого уже наговорили друг другу.

– Подумаешь! Пригласи его в ресторан; угости, как следует. А то и домой: с Инной познакомить.

Ты ему, вообще, можешь сказать, что только из-за неё пригласил их. Тебе и врать особенно не придется: расскажешь романтическую историю про то, как она Женю раньше любила, а он предпочел другую. Поэтому она специально пригласила его с женой к себе на свадьбу: показать, что может быть счастлива и без него. Получается?

– Получаться-то получается, только Медведев с женой тоже, почему-то, у меня на свадьбе оказались? Конечно, еще чего-нибудь сообразил бы придумать, но не знаю, стоит ли?

Я же говорил тебе, какая у нас там обстановка. А вдруг директора выпрут таки? Мне тогда дружба эта с Семкой Лепешкиным только боком выйти может. А удержится директор, Семка в отместку за сегодняшнее будет делать всё, чтобы меня не повысили. Я его знаю: злопамятный, сволочь.

– Смотри уж сам. Только, советую, еще раз подумай. Хорошо?

– Хорошо. Ты только пока никому не говори, пожалуйста. – Выпили коньячку, закусили зернистой икорочкой, и Виталий ушел, нагруженный всякими деликатесами, которые дал ему с собой отец.

А дома кроме жены и тещи их родня: Лялька со своей вечно ноющей матерью. Правда, и она повеселела, увидев деликатесы, которые он вытащил из сумки. То, что он сегодня в напряжении, заметила только Ляля:

– Виталечка, ты чего сегодня какой-то не совсем такой?

– Какой еще не такой? Да устал просто: неужели думаешь, филоню я на работе?

– А ты расслабься.

– Это и собираюсь сделать. Выпьем сейчас с устатку: такую закуску грешно есть помимо водки, как сказали Ильф и Петров. Женуле моей нельзя, но ты, надеюсь, не откажешься.

Она не отказалась, и они выпили прилично: Лялька даже окосела сколько-то, и пришлось вызвать такси, чтобы отправить её с матерью домой. А он почти не пьянел – только как-то успокоился. В конце концов, утро вечера мудренее.

Но ночью проснулся. Почему-то уверенности, что всё обернется благополучно, уже не было. Взять его, может быть, и возьмут – только в качестве кого? Значит, надо будет пахать за доской – а в этом он не силен: в смысле выдачи технических решений у него не шибко получается. Не говоря уже, делать прочностные и всякие прочие расчеты. Он мастак только руководить да согласовывать, но мало шансов, что возьмут руководителем группы: в трудовой книжке записано, что он лишь старший инженер.

Вот так вот! Наверно, он, таки, совершил преждевременную глупость, поссорившись с Лепешкиным и подав заявление об уходе. Семке вполне можно было подсунуть версию, предложенную папой: свалить всё на Инну.

Беспокойные мысли свербели голову, и он тихонько, не включая свет, выбрался на кухню. Достал из холодильника бутылку и налил себе. Выпил, не закусывая, и закурил. Сидел и думал: опасения не уходили.

Наверно, стоит попробовать завтра помириться как-то с этим боровом. Черт с ним, придется потерпеть: никуда не денешься. И когда остановился на этом, успокоился быстро, и захотелось снова спать.

А утром, уходя, выпил для храбрости.

Когда ехал на работу, обдумывал предстоящий разговор с Лепешкиным. С чего можно будет начать? Зависит, конечно, от того, насколько враждебно тот его встретит.

То, как тот это сделал, было неожиданностью.

– Слышь, Виталя, ну чего я на тебя вчера напустился? Стыдно вспомнить: обиделся, как ребенок, из-за того, что меня на свадьбу не позвал. Ведь я тебя на свою тоже не приглашал.

Ага: наверно, испугался, что без него ему трудно будет. Ну, что ж: это для начала мирных переговоров самое оно.

– Да, честно говоря, и я себя повел как мальчишка, что уж тут?

– Оба, прямо как петухи… Ну, а чего нам с тобой делить-то? Как-никак, за одной скамьей пять лет вместе просидели. И тут тоже: помогали друг другу. Без этого как же? Дружба, она… – он как-то заискивающе смотрел в глаза Виталия. Даже с испугом: таким Виталий его еще не видел. – Так что надо нам с тобой и дальше друг друга держаться, а не цапаться непонятно из-за чего. Может, пойдем, покурим, а?

Что-то, явно, было не то. Что именно, неожиданно стало ясно, когда услышал вдруг, как кто-то спросил:

– Из-за чего его сняли: что завалил задания?

– Говорят, полетел его покровитель в главке. А ты что, жалеешь? По-моему, без него станет куда лучше: Медведев ему не чета – крепкий специалист.

– Но его же, Галя сказала, сделали только врио директора.

– Думаю, он теперь сможет быстро защититься – и станет им.

– Как думаешь, он и Вайсмана обратно вернуться уговорит?

– Трудно сказать. Он ведь профессор уже, мне сказали.

Вот оно что! Виталий посмотрел на Лепешкина: тот сжался.

– Слышь, Семен, это ж когда случилось?

– Вчера. Я тоже не знал: сегодня только, здесь, мне сказали, – соврал Лепешкин: Васин еще вчера вечером позвонил ему.

– А что ж ты мне тогда сразу не сказал? Пудришь мозги насчет дружбы какой-то. Понятно, тебе радоваться нечего: теперь уж точно не защитишься. Да, тебе, конечно, не позавидуешь: как говорится, за что боролся, на то и напоролся.

– А ты и доволен? – не сдержался Семен.

– Ага.

Ха, он-то еще собирался перед ним капитулировать! Только вот оно как повернулось: лучше и ожидать было невозможно. И теперь, конечно, хрен тебе, Семка!

А тут еще и начальник отдела позвал к себе за загородку, спросил:

– Ну что, товарищ Стеров: не передумаешь увольняться теперь? Ты ведь пока имеешь право забрать свое заявление.

– Можно. Только…

– Что?

– Да Николай Петрович – и все – подумают: ловко же он. Вовремя с Лепешкиным рассорился: даже заявление об уходе подал. А ведь я, истинная правда, ничего и не знал.

– Ну, так никто не знал. Даже Галя, секретарша, в самом конце случайно подслушала. Хочешь, вместе пойдем за твоим заявлением? Ты же меня вполне устраивал. Думаю, смогу теперь от этого родственничка Васина избавиться, а ты займешь его место уже официально.

Галя сказала, что заявления она передала Николаю Петровичу: он сейчас у себя в отделе. Медведев был в своем кабинете: готовил материалы отдела для передачи Александру Михайловичу.

– Заявление? Сейчас найду: не смотрел еще. Ага, вот. Чего ты его подал: надоело работать у нас?

– Нет, из-за Лепешкина только. Вчера совсем допек меня: почему я его на свою свадьбу не пригласил. Орал, как бешенный, особенно после того, как я ему еще и сообщил, что Вайсман уже и доктор наук, и профессор: я еле сдержался, чтобы не двинуть ему. А он стал мне всячески угрожать, я и написал.

– Я уговорил его, Николай Петрович: он готов заявление забрать.

– Что ж, если вы считаете, что он вас устраивает.

– Почему нет? Работает фактически руководителем группы вместо Лепешкина, и неплохо. Люди в группе за его спиной чувствуют себя спокойно: планирует работу так, что им не приходится дергаться. В общем, организует её нормально.

А насчет Лепешкина, Николай Петрович, я бы хотел, чтобы меня освободили от этого балласта.

– Не всё сразу: дайте сначала принять дела у Владимира Павловича. Вот заявление: можете порвать и выкинуть. Идите и продолжайте спокойно работать, если у вас больше нет ко мне вопросов.

– Один только, если можно. Николай Петрович, а Вайсман не захочет вернуться к нам теперь?

– Да хотелось бы. Только как его уговорить: он теперь кто? Согласится ли?

– Почему ж нет? Он же доктор технических наук. Новые машины создаются в нашем, а не в учебном институте: здесь для этого куда большие возможности. Думаю, он это понимает не хуже других.

А работа здесь не помешает оставаться профессором нисколько. Ведь доктор Гродов, например, тоже профессор. Разве не так?

– На все сто.

…Стеров ушел, довольный собой: кажется, его последние слова произвели на Медведева неплохое впечатление. Отцу позвонил с автомата возле столовой, где никто, кому не надо, не слышал его.

– Папа, всё хоккей: забрал заявление.

– Помирился с этим своим?

– Нет: не потребовалось. У нас тут такое произошло: директора таки сняли. Теперь врио директора назначен Николай Петрович. И начальник моего отдела хочет избавиться от Семки и сделать меня рук группы. Представляешь?

– Ну, это, я тебе скажу… Как удачно, что ты пригласил на свадьбу Николая Петровича, а не Лепешкина этого! Пожалуй, даже и заявление совсем кстати подал: прямо как в воду смотрел. Молодчина, Виталик.

7

Женя, действительно, понимал, что работа в НИИ дает ему немалые возможности воплощения в жизнь собственных технических идей. Щипанов, со своей стороны, поддержал решение сочетать преподавание в институте с работой в НИИ.

И Женя через месяц возглавил вновь созданный комплексный отдел. Стеров со своей группой, как и еще несколько групп из других отделов КБ были переведены в него.

… Васин встретил Вайсмана не то что подобострастно, но, во всяком случае, весьма предупредительно: усугублять отношения с новым директором было нельзя ни в коем случае. И так пришлось для этого пожертвовать Семеном.

Сестра, конечно, до сих пор не верит, что он не мог ничего сделать, чтобы выручить её зятька. Но там, в райкоме партии, ему сказали:

– Как это вы допустили такую скандальную историю? Хоть понимаете, во что это выльется, если её попытаются раздуть?

Он попытался выкрутиться, но ему сказали:

– В ваших интересах, чтобы он исчез как можно скорей. Вы поняли? Иначе… – Еще бы не понять: шутить ведь они не любят. И пришлось сказать Семену:

– Необходимо тебе, Сеня, написать заявление об уходе. По собственному желанию. Сразу, сейчас: тянуть никак нельзя.

– Алексей Федорович…

– Нельзя: пойми, нельзя. Ничего не поделаешь.

– А диссертация моя?

– Забудь о ней: накрылась медным тазом. Ну, не получилось: что поделаешь? Тем более что на том же материале другой уже докторскую защитил. А ведь материал-то его – не твой, действительно: если помнишь.

– Но вы же, вы меня подговорили тогда!

– Так ситуация в тот момент совсем другая была. И грех было не попробовать ею воспользоваться: не каждый день ведь такая бывает. Поэтому и стоило рискнуть. Как говорится: кто не рискует, тот не пьет шампанское. Пиши!

– Чего: пиши? На кой мне это ваше шампанское? Вы ведь что обещали-то тогда? Вот не буду ничего писать, и точка.

– Только сам тогда потом всё и расхлебывай. И на меня уже не рассчитывай: я пасс. А так, всё-таки, помогу тебе не совсем плохо устроиться. Ты подумай хорошенько. – И Семен покочевряжился, но, в конце концов, написал.

В свой последний день работы в НИИ Лепешкин, получив деньги и трудовую книжку, еще раз зашел в отдел. Подошел к Стерову, положил на стол ему ключи от своего рабочего стола.

Был конец рабочего дня, все расходились. А Лепешкин всё не уходил: как сел за бывший свой стол, так и сидел, продолжая молчать. Только когда уже никого больше не осталось, кроме Стерова, он поставил на стол бутылку “Столичной”, стаканы и какую-то закуску.

– Что, Виталий Александрович: отметим напоследок твое повышение и мой уход? А? – вид у него был довольно жалкий, и Стеров не стал ему отказывать.

– Ладно: немного можно.

– Ну, не поминай лихом, – сказал Семен, первым опрокидывая водку в рот.

– Да чего там: я не злопамятный. Тем более, есть, за что быть тебе и благодарным.

– Ну да?

– Ты же мне руководство группой подсунул – я благодаря этому, что называется, нашел себя. Так что…

– Да ты пей. Я еще сейчас налью.

– Куда торопишься?

– Обидно же: обидно, понимаешь? Хреново ведь как вышло.

– Так а кто виноват? Ты же сам: уж не обижайся. Кто тебя, дурака, заставлял в аспирантуру соваться? Мог ведь тоже сообразить, что не для таких, как мы, это.

– А для каких? Как Вайсман только?

– Ну да. Как Вайс, как Юра Листов.

– Так обидно же было: почему ж для него всё, а для меня ни шиша?

– А что: всё? Ему ж не только мозги его достались, докторская степень с профессорской кафедрой, но и то, чего мы оба не знали.

Наши родители живы, а его? В восемь лет потерял их – погибли оба под Сталинградом. Брат его незадолго до победы погиб, спасая Медведева. А в пятьдесят третьем вообще оказался один.

Согласился бы с ним и на это поменяться? Еще и на то, что чудом в шестидесятом жив он остался? Я – точно – нет.

– Так я ж не один до этого додумался. Да, ладно: чего уж теперь, – спохватился он: называть имя Васина пока, наверно, не стоило. – Давай, знаешь, еще за что выпьем: за твою жену. Очень она красивая у тебя, говорят.

– Не врут.

– А моя – мымра настоящая: отворотясь не насмотришься.

– Ты на ней, как понимаю, только чтобы за Москву зацепиться, женился?

– А то! Только теперь, наверно, и без неё уж обойдусь. Брошу я её к чертовой матери, страшилу.

– И где жить-то будешь? Станешь снимать?

– Еще чего! Я ж там у них давно прописан: пусть разменивают – и мне мою законную долю дают. Даром я, что ли, с ней жил? Ничего: никуда не денутся – увидишь. А там, дальше, посмотрим.

“М-да, горбатого могила исправит: сволочь ты редкостная”. Всякая жалость к Лепешкину исчезла, хотелось лишь плеснуть в его свинячью морду водкой из своего стакана. Вместо этого сказал:

– Ладно, забирай всё, и пошли. Мне уже дома пора быть: жена ждет.

С момента появления Жени у него на кафедре, Щипанов очень сблизился с Медведевым. Николай Петрович нередко заезжал после работы за Женей, но не раз они сразу не уезжали: Медведев задерживался из-за разговора с Петром Федоровичем. Тот весьма охотно слушал его, подробно расспрашивая о работах, проводившихся в НИИ, давал советы.

– Я не злоупотребляю вашим временем? – иногда начинал извиняться Медведев.

– Что вы, что вы, Николай Петрович: мне подобный обмен живой информацией слишком необходим.

Как-то завел с ним и Вайсманом о своей задумкой: создании нового учебника. Тот, что сейчас, уже здорово устарел: фактически, основным материалом для студентов стали конспекты лекций.

– Вот, дорогой Николай Петрович, защититесь, и займемся этим с вами и Евгением Григорьевичем вплотную. Не откажетесь, я думаю? Надеюсь, теперь препятствия вам уже больше никто не чинит. Так что давайте уже, голубчик. Насколько знаю, у вас всё уже готово. А то: мало ли что может неожиданно произойти.

В какой-то степени Щипанов сам поспособствовал событиям, произошедшим в НИИ: своими выступлениями с обоснованной критикой руководства НИИ на совещаниях в министерстве. К нему там прислушивались.

Вообще, общение с Медведевым и Вайсманом доставляло удовольствие не только в плане работы. Хорошие люди во всех отношениях – в полном смысле слова. Чего только стоит благородство Медведева, пожертвовавшего для Жени своевременной защитой собственной докторской диссертации.

Невероятно понравилось всё их окружение, с которым он познакомился, когда после официального банкета по случаю защиты Вайсмана был приглашен с женой на устроенный по тому же поводу торжественный обед. Не сразу поверилось, что Вайсманы, Медведевы, Гродовы, Соколовы, а также Игорь со своей красавицей-женой, фамилию которых ему не назвали, не являлись ближайшими родственниками.

Произносились тосты. Татьяна Дмитриевна, его школьная учительница, в захлеб вспоминала о том времени, когда учились у неё трое “необыкновенных мальчишек”: Женя Вайсман, Сережа Гродов и Саша Соколов. А сухонький, невысокий Андрей Макарыч, о том, каким не только очень головастым, но и рукастым был Женя. И еще, каким уважительными людьми были он и его тетя, Белла Соломоновна, Царствие ей Небесное.

О тете Жени, с которой он остался после того, как погибли его родители, упоминал каждый, кто произносил тост, и Щипанов вспомнил, как в марте пятьдесят третьего, чтобы выяснить, почему уже так долго отсутствует Вайсман на занятиях, вызвал к себе Листова.

… – В чем дело? Ему же будет очень трудно нагнать потом. Нельзя устроить его тетю в больницу?

– Петр Федорович… Понимаете, она… умирает, – хрипло, с трудом произнес тот – и вдруг, опустив низко голову, не сдержался: заплакал.

Он пытался успокоить его, и Листов сквозь слезы говорил о ней.

– Она такой человек… – о том, как остались они вдвоем из всей их семьи; о том, как скрывали друг от друга приходившие похоронные извещения. О том, как отдала ему пальто своего сына, хранимое как память о нем.

– Теперь вот-вот Женя останется единственным живым из них.

Петр Федорович договорился с преподавателями, чтобы Вайсману автоматически зачли не сданные вовремя задания и чтобы потом были достаточно к нему снисходительны: парень ни в коем случае не должен остаться без стипендии. Только оказалось излишним: он выполнил всё положенное до конца семестра, и на экзаменах получил одни “отлично” без всяких скидок на обстоятельства.

… Петр Федорович, произнося тост, поблагодарил их обоих за то, как подготовили прекрасно к институту Евгения Григорьевича. Да, он был один из самых лучших его студентов за все время его преподавания: гордость института. Способный на редкость и невероятно упорный; серьезный и пытливый. Необычайно эрудированный и, еще, великолепный спортсмен. Активный член студенческого научного общества. Он, его декан и профессор, возлагал на него большие надежды, и Евгений Григорьевич оправдал их с лихвой.

В дальнейшем он и жена с удовольствием принимали приглашения на их общие семейные торжества, на которых всё более чувствовали себя своими.

Защиты Медведева ждали и большинство в НИИ: обстановка после ухода прежнего директора резко улучшилась, и хотелось твердой уверенности, что она не сможет измениться к прежнему. Получение Медведевым докторской степени, считали, является главной гарантией тому.

Бестолковщина, длительное безделье с авралами в конце, сменились, наконец, достаточно напряженной, но четко организованной и умело направленной работой. И результат этого был налицо: снова повысился престиж НИИ, увеличился объем внедрения разработок института – оттого и чаще стали премии. Поэтому коллектив вкалывал: знали, за что.

Стерову, подобная обстановка нравилась не меньше, чем прочим. Даже то, что Женя был достаточно требовательным начальником отдела, не вызывало недовольства: время, когда он предпочитал филонить, было позади. Теперь работать он не боялся: главное, у него получалось.

Конечно, чувствовал, что немало когда-то упустил, и многие, даже в его группе, технически его грамотней. Это, правда, не слишком смущало: в конце концов, как-то разобраться в том, что ему предлагается подчиненными, удавалось пока. Но в умении согласовывать он, по-прежнему, мало кому уступал – и знал, что руководство ценит его за это.

8

Защита Медведева почти совпала с рождением дочки. Решили с Инной назвали её Региной. Утром он забрал их из роддома, и в тот же день был банкет после защиты Николая Петровича. Организацию его Виталий предложил Жене взять на себя, и Медведев не отказался воспользоваться его услугами.

Из-за того присутствовал на банкете тоже, следя за его обслуживанием. Ушел из ресторана, уже когда все пришедшие на него разошлись.

На выходе его неожиданно окликнул кто-то:

– Виталя, друг! Привет! – Стеров обернулся: Лепешкин, хорошо теплый. И не один: с женщиной, которую Виталий сразу узнал.

– Вот, знакомься: Надя, моя жена. Что, нравится: не хуже твоей?

– Да я с ней знаком – даже слишком хорошо.

– Ну да? Откуда?

– Давно только уж это было, Виталя, – поспешила вместо Стерова ответить Надя: улыбка её стала строго-любезной. – Как говорится, что было, то сплыло.

– Это точно, – не стал возражать Стеров.

– Не совсем понял – ну, да ладно: потом разберемся. А ты чего в таком месте один: без приятелей и даже без бабы? Или завязал с этим? А?

– Именно. Зачем: у меня семья. Жена, дочь. Я здесь на банкете по случаю защиты Николая Петровича находился, – подсыпал Стеров соль на старую рану Лепешкина.

– И Женька Вайсман, конечно, на нем тут был?

– Евгений Григорьевич? Естественно. И Щипанов, декан наш. Вот так, Семочка! Ладно, бывайте: спешу я. – Он, действительно, спешил: хотелось очень увидеть свою Региночку.

Лепешкин смотрел ему вслед: откуда Надька знала этого кобеля? Он не просто так пообещал разобраться в этом: откладывать не стал.

– Так откуда ты его знала? – начал Семен тоном, не обещавшим ничего хорошего.

– Кого, Сень? Этого, что ли? – не смущаясь, ответила она. – Да мало кого я когда-то знала – всех даже не упомнишь. Ты-то его откуда знаешь?

– Оттуда: учились вместе. Он, правда, не столько учебой занимался, а другим: ни одной девки не пропускал. Вот я и хочу спросить: тебя тоже?

– Да ты что: как только мог такое подумать - обо мне. Да я… У меня же до тебя один лишь и был: воспользовался тем, что без памяти любила его. Что ему: еврей – им бы только нами, русскими дурами, попользоваться, а после бросить и жениться на какой-нибудь ихней Сарре. А я ведь…

– Да знаю, знаю. Маманя твоя мне расписывала, какая ты у ей благородная: пожалела его – не пошла рассказать на суде, как он тебя беременную бросил. А я скажу: зря. Нам их, жидов этих, щадить ни к чему.

– Да, Сень: так сама жалею теперь. Но не смогла: мы, русские люди, ведь не такие. Это они…

– Ну, уж они-то стесняться не будут. Вайсман этот как мою диссертацию увел, сволочь, – это была любимая тема Лепешкина в подпитии: давно уже верил, что так оно и было.

– Ничего, Сенечка, Б-г их за это непременно накажет. Того-то, который со мной так подло поступил, уже точно наказал.

– Чем?

– Жену ему такую послал – я его с ней встретила – ну, такая страшила.

– Ему – понятно, а мне-то за что такая тоже?

– Ничего, ты, Сенечка, не горюй: разделаешься с ней, и стану я твоей женой. Я-то ведь красивая, правда?

– Ну, да.

– И знаешь, как люблю тебя, – проникновенным голосом добавила она. – Как увидела тебя, голову потеряла: иначе ведь разве я что позволила бы? Слышишь, ты ускорь как-нибудь, а?

– Да я уж и так. Матильда моя уже сдаваться вроде начала – скоро, наверно уговорю её. Надо же, зараза, забеременела, как раз когда я намылился уйти от неё. Я её пугаю, что наверняка подзалетела, когда я здорово пьяный был, а от этого обязательно только придурки рождаются.

– Поверила?

– А я статейки в разных медицинских журналах для чего подсовываю? Да она дура: должна поверить. Ну, а пока: зачем, сама понимаешь, мне восемнадцать лет алименты ей платить?

– Само собой.

– Ну, что: прихватим еще бутылочку и покатим к тебе?

– Можно, только бутылку ни к чему: а то заснешь еще. А у меня тебе оставаться никак не стоит, пока аборт она не сделает. Уж потерпи.

– Ладно: уговорила.

Она положила глаз на него через некоторое время после того, как перешла на завод, где и он работал старшим мастером механического участка. Сама она стала кассиром в бухгалтерии.

Как и говорил один из очередных её кавалеров, устроивший её туда, место оказалось довольно хлебным. Конечно, и благодаря ей самой: быстро сообразила, что мелочь при выдаче зарплаты не обязательно давать самой – ставила тарелку с монетами в окошке – предлагала брать самим. ИТР, засранцы, те брали все, а рабочие-сдельщики, которым улыбалась особенно старательно, оставляли ей. И набиралось не так уж плохо.

Конечно, не так, как у мастеров: быстро выяснила, что рабочие отстегивают им определенную долю – иначе мастер может выписать ерунду. Больше всех, как узнала, Семен Лепешкин, над технической грамотностью которого хоть и часто подсмеивались за его спиной, но побаивались.

Он почему-то начал уделять ей внимание, но она поначалу на него не реагировала. Чем он мог понравиться? Лапоть деревенский, хоть и с высшим образованием: прост, как валенок – даже по сравнению со многими рабочими.

Но, на всякий случай, улыбалась и ему. В какой-то момент поняла, чего он стал её обхаживать: узнала, что жена его внешне, как обезьяна. А её какое дело? Но только после того, как встретила Лидку, переменила свое отношение к нему.

С ней она категорически не общалась после того, как та предала её, свою подругу, тогда в шашлычной. Даже когда случайно встречалась где-то, ни за что не здоровалась. Потом вообще потеряла её из виду.

Когда снова встретила, Лидку нельзя было узнать: так изменилась. Поздоровалась первая – Лидка нос воротить не стала.

– А тебя не узнать.

– Это меня после родов разнесло.

– Ты замуж вышла?

– Ага.

– И хорошо живешь?

– Нормально: не жалуюсь. А ты чего: всё еще не нагулялась? Вроде пора уже.

– Да так, понимаешь, как-то…

– А ты не шибко перебирай: тоже ведь не принцесса. Я, вот, за старше себя на сколько пошла, а не жалею.

Легко сказать, а где взять такого, кто захочет жениться: всем абы другое получить. Но можно попробовать хотя бы этого Лепешкина: явно недаром обхаживает её – конфетки, шоколад притаскивает. А что: сгодится!

Стала улыбаться ему приветливей, чем другим. Еще и блузку побольше расстегнула да наклонилась пониже, чтобы ему удобней заглянуть. Увидела, как он на это клюнул: схватил наживку сразу.

А вскоре был сабантуй на работе, и они сидели рядом. Уже под конец, когда все были теплые больше не надо, и водка заканчивалась, она дала ему понять, что он ей нравится, старым принятым способом: перелила ему водку из своей рюмки. А потом предложила проводить его домой: а то может и не добраться сам.

Только отвезла к себе. А утром – воскресенье было – лежала с ним рядышком, хоть и не было ничего: он спал еще по дороге. Не помнил, тоже, ничего, но против того, что она назвала Сенечка и ластилась к нему, не возражал нисколько.

Опохмелила его, потом добавили за завтраком, позвав мать. Когда мать отвалилась, довольная, дрыхнуть, уединилась с ним, обласкала со всех сторон. Но дала не сразу: чтобы инициатив исходила от него.

И пошло. Заявлялся он к ней часто, обязательно с пузырем, и мать в нем, поэтому, души не чаяла. Впрочем, как и он в ней: готовила для него именно те пироги, что он любил.

Главное, в отличие от матильды с мамашей её, никто рожу не кривил: пили за компанию. Да и она была не чета матильде – и рожей, и умением.

Характер у него, правда, оказался малость говнистый, но она быстро его укротила. Зато без особого труда удалось получить от него обещание жениться на ней, бросив жену, которую он иначе, как “матильда”, не называл.

Сам же и сказал ей через пару недель, наверно, когда она гнала его, разомлевшего после этого самого, домой, к жене:

– Да ну её в жопу, лярву. Тут мой дом.

– Но я-то не жена тебе.

– Покамест. На кой она мне, когда ты есть. – И остался у неё до утра.

Ночью, можно сказать, не слезал с неё – вроде как Виталька Стеров когда-то. Она не противилась: мужской инструмент был у него тот еще – ни разу такой не попадался. На её похвалу его размера он с гордостью ответил:

– Так мы, волгари, энтим и славимся. А у него, еврейчика того, не такой был, что ли?

– Да ты что: такой маленький – никакого тебе удовольствия, – приврала она. Удовольствие было: Саша был очень нежен с ней – как никто другой.

– Ага: пиписька.

– Ну да, – она засмеялась: – Наверно, оттого, что их обрезают.

– Чего? Ну, какая ты дура, Надюха. Ты, что ли, не видела, какой у него?

– Нет, конечно – ты что: стеснялась.

– Да ты хоть знаешь, что обрезают у них? Муде. Я ж видел, когда ссали вместе в уборной. Чего ему, вообще, целку дала тебе сломать?

– Дура совсем была, голову потеряла: он стихи мне свои читал. Ими мозги мне и заморочил, хотя невозможно было понять, про что.

– У нас в институте в группе тоже был один, Юрка Листов – мы с ним из одного села даже. Он тоже, зараза, стихами этими увлекался: знал их уйму. Но сам, вроде, не писал.

– А почему, зараза?

– Да он с этим жидом, Женькой Вайсманом, который у меня диссертацию спер, дружил, падла.

Теперь уже точно было понятно, кто этот Вайсман, который у него якобы спер эту, как её, дистиртацию. Слишком хорошо она этих ребят знала: умные – не то, что Сенька. Трудно как-то поверить, что Женя мог у него дистиртацию спереть – что-то не то. Не пиздит ли Сенька: не наоборот ли было? Сам, может, и попытался спереть её у Жени, да не получилось.

Ну, и хрен с ним. Только Сеньке знать про то, что она ребят этих ой как знала, совсем ни к чему.

– Слышь, Сень: а может, всё путем? Для того только и получилось, что не ты был у меня первым-то? Чтобы, значит, поняла, что настоящий мужчина, русский, есть? Ты, то есть.

Дома Стеров обнаружил всех: отца с мамой, Лялю и Мирру Ефимовну. Теща кормила всех ужином.

– А вот и папочка наш явился. Садись, поешь тоже, – встретила она зятя.

– Что вы: я же с банкета.

– Хорошо прошел?

– Да. А где Инна? С ребенком?

– Кормит её сейчас. Ты лучше подожди, когда она закончит.

Но ему не терпелось:

– Я тихонько.

Приоткрыл еле слышно дверь. В комнате горело только бра, прикрытое пеленкой. Инна сидела в кресле, держа ребенка у груди. Кивнула ему: можешь зайти. Он на цыпочках прошел и сел рядом.

Не говорил ничего, только смотрел на дочь. Было так, как сказал ему вчера Женя, когда он отпрашивался на сегодня в первой половине дня: маленький человечек заполнил собой всё.

Дочка вскоре кончила сосать, и Инна положила её головку себе на плечо, чтобы отрыгнула лишнее. Региночка не спала, глазки были открыты, и Виталий старался как можно лучше запомнить все черточки её еще недостаточно знакомого лица. Потом осторожно взял дочь у жены и осторожно положил её в кроватку, в которой она занимала до смешного мало места.

Они не сразу ушли: стояли у кроватки. Виталий обнял жену за плечи. Выглядела она необычно: в байковом халате, какие никогда раньше не носила; волосы повязаны косынкой. Еще бледная и какая-то похудевшая. И, всё равно, еще более красивая.

Всё произошедшее помимо утра, когда он забирал их, и того, что сейчас – банкет, встреча с Лепешкиным и Надей – совершенно куда-то ушло, забылось полностью.

9

Вспомнил Стеров о Семене, лишь когда утром Женя спросил его, как дочь. Рассказал ему со всеми подробностями. И уже уходя, добавил:

– Кстати, я после банкета там встретил – кого бы ты думал: Семку Лепешкина. С Надей – помнишь такую, конечно. Представил её как свою жену. Значит, таки бросил жену, поддонок!

– А может, просто путается с ней?

– Знаешь, не исключено. Мне, почему-то, это в голову не пришло. В любом случае, наверно, стоит Васина об этом спросить.

– Тебе это нужно?

– Немного интересно, всё-таки. Да и Васину не лишнее приятное сделать.

Женя поморщился: Стеров явно старался таким образом лишний раз угодить Медведеву и ему. Но Виталий не видел: уже вышел.

… – Алексей Федорович, прошу меня извинить за не совсем скромный вопрос: Лепешкин разошелся с вашей племянницей? – без лишних предисловий спросил Стеров. Как нарочно встретил Васина, выйдя покурить.

– Что за странный вопрос, Виталий Александрович? Не понимаю. С чего это вы взяли? – удивленно спросил Васин.

– Встретил его вчера в ресторане после банкета по поводу защиты Николая Петровича. И…

– Он вам сказал об этом, да?

– Не совсем так: он был с женщиной, которую представил мне как свою жену.

– Не может быть! Наверно, что-то не так. Насколько знаю, он от неё уходить не собирается – тем более что моя племянница в положении. Возможно, вы слегка приняли лишнего по поводу радостного для вас факта, и вам показалось, - он, конечно, намекал на защиту Медведева, а отнюдь не рождение у Стерова ребенка.

– Ни в коем случае: я был занят проведение банкета по просьбе Николая Петровича – и никак не мог себе это позволить.

– Допустим. Но не наговариваете ли вы, просто на него? Может быть, он отмечал с друзьями что-нибудь там, а ту женщину представил вам исключительно в порядке шутки.

– Зная эту женщину, едва ли.

– Так вы её знали?

– Да. Давно, когда еще был студентом – исключительно по молодости лет. Она была это самое – баруха.

– Что? Не понял, что?

– Ну, которая дает сразу – шлюха, для ясности. К сожалению, не только. Еще и стерва та еще.

– Это всё, что вы хотели мне сообщить?

– Наверно, стоит и другое. Был у нас разговор с ним в последний день его здесь.

Очень уж хотелось ему выпить, и под это дело он мне выложил, что женился на вашей племяннице исключительно, чтобы за Москву зацепиться, а теперь она ему больше не нужна. И хочет он её бросить, но не просто так, а еще заставить её с матерью разменять жилплощадь и дать ему его законную долю, как он сказал.

Конечно, вы можете продолжать мне не верить.

– Как зовут эту…? Ну, вы понимаете, – по тому, насколько Васин был красный, Виталий понял, что тот уже не сомневался в сказанном ему.

– Её? Надя. Фамилию не помню, но если вам потребуется, посмотрю в старых записных книжках. – А чего там: сохранился у него, оставил на память тот документик. Если отдать его Васину, он такой шухер устроить сможет, что мало этим двум сукам не покажется.

Но не стоит: Инне-то ни к чему знать, что он сам с этой Надькой путался. Хотя, честно, о том не жалел и сейчас: она в этом самом была ой как неплоха.

– Что ж, Виталий Александрович, я это обязательно проверю. Если даже какая-то часть этого подтвердится, я ему не завидую. А вам спасибо за информацию.

Выяснить, кто такая эта самая Надя, не составило большой проблемы: на заводе был у него знакомый. Тот сразу сказал, что такая у них работает: кассиром в бухгалтерии. Ничего себе на морду, но довольно нахальная. Да, еще до него доходило, что у неё шуры-муры с родственничком Алексей Федоровича.

В принципе, и черт бы с ним: жена в положении, так почему и не сходить налево – не смылится, в конце концов. Но слишком беспокоило то, что Стеров сказал напоследок: про желание Семки, бросив Алевтину, прихватить часть их жилплощади. Просто ли спьяну болтал или, в самом деле, давно задумал это – кто его, сукина сына, знает.

Дуры они обе: не слушались его – чуть ли не сразу тайком прописали Семена, хоть он и велел им сделать ему лишь временную прописку. А сейчас эта деревенщина может на законных основаниях требовать свои квадратные метры. Если уж до того дойдет, останется только тянуть с разводом до рождения ребенка – пусть хоть тогда получит не треть, а четверть лишь. Да и то не скоро: пускай побегает, пока что-то отсудит.

Не сразу решился поговорить для начала с сестрой: вдруг еще может и обойтись. Алевтина, если бы Семка вдруг откуда-то не появился, так и осталась бы в старых девах – при её некрасивости да робости. А этой, с которой он путается, мало ли что он мог пообещать, чтобы дала ему.

Но сестра ему сама позвонила: Семен, оказывается, Алечку аборт уговаривает сделать. И ему стало ясно, из-за чего. В тот же вечер приехал к ним для серьезного разговора.

Семена не было: сестра сказала, что он почему-то всё чаще стал приходить поздно, а иногда вообще не являться – оставаться у каких-то своих друзей.

– Надей зовут этих его друзей. Сказали мне люди.

– Да ты что?! Неужели?

– А чего, ты думаешь, он Алю на аборт стал подбивать? Чтобы алименты не платить, когда от неё к этой паскуде уйдет.

– Да как это можно?

– Он сможет, будьте уверены. Что он, по любви, что ли, женился? В Москве захотелось пожить, вот и женился, хоть ты, Аленька, его на пять лет старше.

– На шесть почти, дядя Алеша. Только я, наверно, не пошла бы за него, если бы вы с мамой не стали меня уговаривать.

– Разве ты не специально забеременела, чтобы крепче привязать его?

– Да нет: случайно. Пьян он был, вот и получилось. Что мне его привязывать к себе: что он за муж мне? Ласку я от него когда-нибудь видела?

Ишь ты, статейки мне подсовывает, что от пьяного отца может неполноценный ребенок родится! Будто я сама не знаю, что от пьяного придурка скорей всего такой же придурок и родится. Зачем это мне? Сделаю аборт: пусть не волнуется.

И потом катится к этой своей крале – держать не стану.

– Ты что, Аля: это же твой ребенок – грех говорить так! Какой ни будет, а твой. Скажи ей, Алеша.

– Скажу: он этого только и ждет. Чтобы заодно еще и площадь побольше у вас оттяпать. Сказали, он и это задумал.

– То есть, как? Мы же его на своей площади прописали – он раньше тут и не жил.

– В том и дело, что теперь это не имеет значения. Прописан – значит, часть площади уже его.

– И ничего, значит, не поделаешь?

– А это мы еще посмотрим.

… – Спасибо, что предупредили, Виталий Александрович. К сожалению, всё подтвердилось.

– Не стоит благодарности, Алексей Федорович: это был исключительно мой долг. Ведь от него можно ожидать что угодно. Если пытался украсть диссертацию у Евгения Григорьевича, так что ему стоит оттяпать и площадь у вашей родственницы.

А ведь член партии. – Удивился, как внезапно обрадовался после этих его слов Васин. Даже как-то совсем по-приятельски хлопнул по плечу, чего никогда не делал.

– Вот именно! Еще раз спасибо вам. - “А он таки здорово не дурак, этот Стеров: до чего кстати упомянул партию. Как я сам сразу об этом не подумал: ведь еще как можно его припугнуть партийным взысканием за моральное разложение”.

Ну, что с ним делать? Приперся среди ночи, можно сказать – два часа уже было, и она спала. Ввалился с огромным чемоданищем и первым делом спросил, нет ли выпить. Сразу заглотнув стакан, закурил и стал материться.

– Ты чего, Сеньк, совсем?

– А что, радоваться, да? Выперли, заразы, да как: и алименты платить буду, и хрен что из жилплощади получу. А всё дядечка, мать его!

– Ладно, не талдычь: толком объясни.

И он выложил: как пригрозил ему этот гад, что или он сделает всё, как они скажут, или… Или пойдет Алевтина на завод в партком и такое ему там устроит.

– Ух, ты! Ты разве партийный?

– А то ты не знала?

– Нет: ты, вроде, и не говорил. Да: это конечно ни к чему. Еще попрут тебя с завода. Заодно и меня могут. Так что, плохо твое дело: куда ты денешься? – Ни фига себе: вместо того, чтобы всё ей тащить, матильде этой четверть зарплаты отдавать должен будет столько лет. Да и метры тоже не лишние были бы: сменяли бы жилье на большее с меньшей доплатой. – А откуда они про меня пронюхали? Уж не Виталька ли твой дядечке этому доложил? Зачем только ты тогда его окликнул?

– Да нет, Надь: думаю, не он. Они с ним враги: у нового директора там зуб на Алексей Федоровича, а Стеров – он прихвостень директорский. Точно, не он. Может, видел кто из них нас вместе случайно. Или кто на заводе у него знакомый.

– Да теперь один хрен. Что мне с тобой только теперь делать?

– А что? – видно было, что он испугался. – Ты что: не примешь меня к себе, да? А говорила, любишь. Да как же так?

А она тем временем думала. То, что он сейчас такой вот жалкий, это хорошо: легче управляться с ним будет, а то иногда вдруг залупаться начинает. Алиментами, тоже, когда никогда можно попрекнуть будет. Хоть платить их придется только с его зарплаты, а она не самая большая часть того, что он имеет сейчас. Метры – да, жалко больше, но если они его у себя сейчас пропишут, на него тоже получат, когда и их хибару ломать будут – уже ведь начали.

Может, правда, даже хорошо, что так вот получилось. Ведь как еще могло повернуться: что не смог бы он от своей матильды уйти почему-то. А ей, уж действительно, пора мужем обзаводиться, а то как бы поздно не было. Тем более, вроде, месячные у неё тоже чего-то задерживаются этот раз.

А он сидит, опустив голову: ждет её ответа. Ноги по своей деревенской привычке широко раздвинул. Она улыбнулась: среди них выдается бугор – великий и могучий. Самое, что ей надо.

– Ладно, Сень: давай допьем, что осталось, и в койку. А там: утро вечера мудренее.

Стеров доложил Вайсману о своих разговорах с Васиным, о реакции того.

– Тебе это очень нужно было?

– А что: почему ж нет? Разве не полезно, чтобы пауки в банке перегрызлись, а? Я же прав, согласись.

Женя пожал плечами: не очень, по правде говоря, верил, что Виталий сделал это из подобных побуждений. Наверно, еще старается загладить перед ним свою вину. А может быть, на всякий случай, заручиться и расположением Васина. Тем более, было совсем не до этого: надо было идти к Медведеву – вызывал на совещание.

… Обедать после него пошли вместе – в столовую другого НИИ в двух кварталах от их здания. Открыл её всё тот же Стеров и повел Женю туда на следующий день. Еда там оказалась необыкновенно вкусной, и Женя уговорил Николая сходить с ним туда.

Того сразу удивило, что в кассе предложили вначале поесть и потом уже расплатиться. И на раздаче предложили вместо выбранного им шницеля антрекот.

– Пока вы будете есть первое, мы его пожарим. Вам, наверно, тоже? - обратилась раздатчица к Жене

– Конечно. Я ни в одном ресторане таких не ел. – Раздатчица улыбнулась в ответ.

Антрекоты, действительно, были потрясающие: сочные, наперченные. К ним жареная картошка и хрустящие соленые огурчики. А стоило не больше обеда в их столовой, считавшейся дешевой из-за дотации НИИ.

– Нам бы подобную тоже не мешало, – сказал Медведев, когда расплатились и вышли оттуда. – Надо будет этим заняться.

– Поручи Стерову: он в лепешку разобьется. Из кожи вон лезет, лишь бы мы забыли его участие в той истории. – И он рассказал про сегодняшний разговор с Виталием.

– Правильно сделал: Лепешкин – это же такая мразь. А у меня тоже новость: Лариса мне сегодня позвонила. Поздравила с тем, что защитился.

Звонок через пять минут после начала работы был совершенно неожиданным.

– Коля? Здравствуй, это я – Лариса. Вчера только узнала от Аси все новости о тебе: что ты теперь и доктор технических наук, и директор института.

Очень рада за тебя – поздравляю от всей души. Ну, конечно, желаю тебе успехов и в дальнейшем. Только почему ты мне сам сразу не позвонил: мне же всё это не безразлично?

– Прости: ты права – я должен был позвонить тебе. Каюсь, – он, действительно, чувствовал себя виноватым. – Спасибо тебе за поздравления.

– А как у тебя всё остальное? В семье всё в порядке? Дети растут?

– Да, спасибо. А ты как?

– У меня тоже всё слава Б-гу. Новым мужем довольна. Только Арсен, всё-таки, восточный человек: потребовал ребенка -- во что бы то ни стало. Так что…

– Скоро?

– Уже да.

– Ну, я рад. Желаю тебе, чтобы всё у тебя было хорошо – тоже от всей души.

– Спасибо: я постараюсь. Слушай, мне небезынтересны и твои будущие планы. Творческие, конечно.

– Да влез уже в одно дело. Профессор Щипанов привлек нас с Женей к созданию нового институтского учебника.

– Кто это такой?

– Женя у него учился: и как студент, и как аспирант. А теперь он профессор на его кафедре. И, кстати, начальник отдела у меня.

Через него я с Петром Федоровичем Щипановым и познакомился. Тот мне и помог немало в том, что меня сделали директором института еще до моей защиты.

– Прекрасно! Рада всё это слышать. Ну, что ж: пока. Звони мне хоть изредка: не забывай совсем.

… – Хорошо: теперь ты уже не будешь больше чувствовать себя виноватым перед ней.

– Что: заметно было?

– Иногда.

---

[1] Ты очень красивая девочка.

[2] ты говоришь на идиш (идиш)

[Up] [Chapter I][Chapter II] [Chapter III] [Chapter IV] [Chapter V] [Chapter VI] [Chapter VII] [Chapter VIII] [Chapter IX] [Chapter X] [Chapter XI] [Chapter XII] [Chapter XIII] [Chapter XIV] [Chapter XV] [Chapter XVI] [Chapter XVII] [Chapter XVIII] [Chapter XIX] [Chapter XX]

Last updated 05/29/2009
Copyright © 2003 Michael Chassis. All rights reserved.