Западный полюс

Глава VIII

Ася

1

Тот день, когда бабушка Фира не смогла приехать вместе с остальными, чтобы попрощаться с родителями Марины, был началом ухудшения её состояния. Неутомимая прежде, она стала быстро уставать.

– Ничего, я прилягу, и всё пройдет – быстро встану и начну себе делать, что надо, – успокаивала себя и других она. Но быстро вставать ей удавалось всё хуже, а делать что-то по хозяйству – тем более. Всё больше времени она проводила в постели, а за неделю до дня рождения Саши уже почти не вставала с неё.

Но тем ни менее предложение дочери ничего не устраивать в этот день категорически отвергла.

– Чего это вдруг? Всегда справляли – и в этом году тоже справим. Пригласи, как всегда, всю нашу гоп-компанию. Справишься с Сонечкой и без меня. А я посижу с вами за столом: наверняка от этого почувствую себя лучше.

И день рождения прошел в том же составе, что и в прошлом году. Не было только Юры: уже две недели не являлся в Москву. Бабушку Фиру одели в праздничное платье, но идти ей было трудно: посадили её в кресло и вместе с ним перенесли к столу.

– Прошу не слишком обращать на меня внимание и веселиться, как положено, – заявила она. – И чтобы пили и ели не меньше, чем всегда.

Она тоже выпила рюмочку и оживилась, повеселела.

– Хорошие внучата у нас, Антоша, – сказала она сидевшему рядом Деду. – Большие уже, умные – только почему-то не всё делают как надо. Вот смотри: Женя и Сережа каких жен себе отхватили, а Саша холостой до сих пор. Привык отставать, как и раньше, – и она спела старую свою дразнилку: – А у Жени усики, а у Саши трусики. Чтобы немедленно мне нашел себе девушку не хуже, чем у них, и тоже женился. И к тебе, Игорек, это относится. А Женя с Мариночкой и Сережа с Людочкой пусть постараются, чтобы я могла подержать на руках ваших маленьких.

– Но мы же учимся еще, – сказала ей Марина.

– Учитесь, но и об этом не забывайте тоже.

И она сидела со всеми до конца: казалось, немощь оставила её. Но к тому моменту, когда все подошли прощаться, видно было, что она уже чуть ли не засыпает.

…А на следующее утро бабушка Фира уже не проснулась.

Но одно из её последних пожеланий вскоре сбылось.

… Женя пришел домой: Марины еще не было. В ожидании её он занялся готовкой: придет, и они смогут сразу сесть за стол. Но всё сварилось, а её всё не было. Он вышел на площадку и закурил.

Внизу хлопнула дверь: кто-то поднимался вверх. По шагам узнал: это она, и стал спускаться навстречу.

– Где ты задержалась? Я уже начал волноваться, – сказал он. Она молча улыбнулась в ответ и, взяв его за руку, потянула за собой наверх.

– Так где ж ты была? – повторил он вопрос, когда они вошли в комнату.

– У врача, – она почему-то продолжала улыбаться.

– У врача? Зачем? – он вдруг подумал, почему она улыбается, придя от врача. Но так ли это? Он посмотрел ей в глаза: – Он что-то сказал тебе?

– Да, – ответила она. – Нас уже трое.

Он не переспросил, правда ли это; не бросился к ней – лицо его вдруг окаменело. Ничего не сказав, повернулся к фотографиям на стене. Когда обернулся к ней, она увидела, что он большим усилием сдерживает слезы.

– Спасибо, – сказал он, протягивая к ней руки.

– Ты рад? – спросила она, прежде чем подойти к нему. Он кивнул, молча, в ответ и сам шагнул к ней. Обнял осторожно.

– Сейчас буду кормить вас обедом: всё готово.

– Молодец! Хочешь выпить по этому поводу?

– Нет: один не хочу. А тебе теперь нельзя.

– Ого! С этого момента сажаешь меня на строгий режим? – улыбнулась она. – И что заставишь меня делать?

– Правильно питаться: есть побольше витаминов. Вовремя ложиться спать. Не переутомляться. Ни в коем случае не поднимать ничего тяжелого. Пока это всё, что знаю, – он задумался. – Да: еще гулять обязательно. Давай сейчас поедим, потом ты отдохнешь, пока я помою посуду – и пойдем.

– Просто по улицам?

– Нет: сначала надо на телеграф – послать телеграмму нашим.

– Хороший зять! А остальным: пока не скажем?

– Скажем в воскресенье: пригласим к себе на чай. Хорошо?

Ася смотрела, как бросились Валентина Петровна и Фрума Наумовна к Марине и Жене, только что с гордостью заявившему, что они ждут ребенка.

– Вот молодцы! – Валентина Петровна расцеловала обоих. И тут же повернулась к своим: Ежу и Люде. – Видите? Людка, – она впервые так назвала невестку, в которой души не чаяла, – чтоб ты мне тоже поскорей внука подарила.

– Но мне еще сколько надо учиться, мама, – попыталась та защищаться.

– Я это уже слышала. Как будто она не учится? Подумаешь! Роди мне только – с остальным я уж как-нибудь сама справлюсь.

– Уверена, что даже лактация у тебя начнется? – попробовал отшутиться Еж.

– Просто беда мне с твоей грамотностью: сколько еще ждать из-за нее придется? – она продолжала шуметь, но Людочка только улыбалась в ответ. И Валентина Петровна быстро успокоилась: хорошо знала, что по наиболее важным вопросам невестушка уступала редко. В подобных случаях мягко, в привычной манере, высказывала свои аргументы, достаточно разумные. А в остальных случаях почти всегда сразу уступала, за что Валентина Петровна и любила её.

Клава, которая водила Толика в тот же детский сад, где работала Людочка, говорила, что она и на работе ведет себя подобным образом. Мягкая и ласковая с детьми, она была достаточно требовательна к ним – но дети беспрекословно, с охотой слушались её. Могла также в нужный момент добиться необходимого от заведующей или родителей. Вообще, считалась великолепной воспитательницей: Клава очень жалела, что Толик не в её группе.

И Сережа говорил, что ребята в группе любят её. Видел это, заходя за ней. Они и его встречали охотно: он с удовольствием разговаривал с ними, смешил, приносил показать своих зверюшек. Общение с ними еще более подкрепило его решение стать именно детским доктором.

Он и Люда подтвердили правильность того, что Женя ежедневно водит её на прогулки по вечерам, но не одобрили его попытки полностью освободить её от домашних работ.

– Наоборот: она должна как можно больше двигаться, – поддержала их Тамара. – И хорошо, чтобы ты делала необходимые упражнения для укрепления тазовых мышц: тогда роды пройдут легче. Я покажу их тебе.

Клава принесла Марине все оставшиеся у неё книги по уходу за детьми первого года жизни. Предложила свою помощь и консультацию в любое время.

Им еще надавали кучу всяких советов.

Только Ася ничего не сказала. Как лучшая Маринина подруга, она узнала, что та беременна уже на следующий день. Так же, как и Медведев, которому Женя сказал об этом тогда же.

Может быть, именно поэтому Марина могла думать, что Ася не улыбается, как остальные, именно поэтому. Отчасти – да, но в основном по другой причине. Глядя, как сияет Женя, как радуется Марина, острей ощущала неопределенность своей ситуации.

Юрочка тогда, после свадьбы ребят, был как в пору самого начала их знакомства, и это вдохнуло надежду на то, что всё повернулось к лучшему. Но приезжать в Москву каждую неделю перестал. Правда, проводил, приезжая, всё время с ней: вместе ходили по продуктовым магазинам, покупая ему то, что можно было купить лишь в Москве, гуляли, а вечера в воскресенье проводили в той же компании у Жени с Мариной.

Последний раз он не уехал поздно вечером в воскресенье – остался в Москве до утра: сказал, что будет отрабатывать опоздание тем, что задержится после работы. Он радовался, что может больше времени провести среди друзей; был рад, что видит её. Ночевал он у Жени с Мариной, на тахте за ширмой, которую притащили от Клавы. А Асю, чтобы Юрочке не надо было ехать провожать её в общежитие, Клава уложила у себя. После этого она, задерживаясь у Марины, ночевала у неё.

Но сегодня она не останется: хочется очутиться там, в общежитии, где так не хватает ей теперь Марины, но где сегодня никто не станет обращать внимания на выражение её лица.

…Клава удивилась, что она не хочет остаться у неё ночевать, и пришлось сказать, что там остались тетради с конспектами, необходимые для завтрашних занятий. Марина и Женя поехали провожать её, хотя она сказала, что не настолько еще поздно, и она сама прекрасно доедет. Но они настояли: всё равно, Марине требуется прогулка перед сном. Игорь, похоже, тоже хотел поехать проводить, но предложить не решился.

Женя проснулся ночью: показалось, что в коридоре кто-то разговаривает. Он осторожно повернул лицо к двери: снизу из-под неё пробивался свет. Потом услышал, что голоса не только Новиковых, но еще чьи-то. Если бы не это, вставать не стал бы: рядом сладко спала Марина, прижавшись к нему. Накануне они допоздна смотрели телевизор у Новиковых, и она сразу после этого крепко заснула

Стараясь не разбудить жену, Женя одел в темноте брюки и вышел. Звук голосов доносился из комнаты дяди Вити, и через неплотно прикрытую дверь был виден горящий там свет. Приоткрылась Клавина дверь, и она молча поманила его.

– Пришли за кем-то из них, – прошептала Клава, когда он вошел.

Они сидели в темноте, прислушиваясь к звукам из комнаты Новиковых. В какой-то момент Женя вышел в туалет. Он был занят, и потом оттуда вышла мать Игоря.

– Беда-то какая, Жень: за Виктором ведь пришли, – не дожидаясь вопроса, сказала она. – Меня среди ночи вот подняли: в понятые взяли. – И Нюра спешно ушла.

– Вот так вот! Радовались: новая дорогая мебель, хрусталь, золотые побрякушки, шуба. А чем кончилось? – в голосе Клавы не было злорадства, хотя отношения с Тамарой у неё так до конца и не наладились.

Они сидели долго и продолжали прислушиваться. Звучали голоса, но из комнаты Новиковых никто несколько часов не выходил. Потом голоса зазвучали в коридоре.

– Ладно, Том, ты не волнуйся. Сама знаешь: ни в чем я не виноват.

– Конечно, Витенька: разберутся и отпустят тебя.

Входная дверь хлопнула негромко. Женя и Клава вышли в коридор. Тамара стояла там – с окаменевшим лицом. На вопросительные взгляды их не ответила ни словом: ушла к себе и закрыла за собой дверь.

Женя тихо вошел к себе в комнату. Марина продолжала крепко спать: её, к счастью, то, что происходило в квартире, не разбудило. Он снова лег рядом с ней, но уже больше не заснул.

Утром приготовил завтрак и тогда только стал её будить. Они быстро поели и вышли из дома. О происшедшем ночью решил ей пока не говорить.

… Тамара вечером сказала, что одновременно с Витей арестовали Марка Анатольевича, Захара и главного бухгалтера артели. Ляля, которая тоже с ними работала, получила повестку явиться к следователю.

2

Листов не появлялся в Москве уже месяц, и Ася не знала, что и подумать. Чтобы отвлечь её немного, Марина стала привозить её к себе в течение последней недели и оставляла потом ночевать. Правда, в их комнате Ася не спала: уходила к Клаве.

Приближалось воскресенье: если в субботу Юра не приедет, она решила сама поехать туда. Он не приехал, и сколько её ни отговаривали Клава и Марина, она уехала к самому раннему поезду.

Все два часа она так и не раскрыла учебник, который прихватила с собой, чтобы время в дороге прошло незаметней. Какой там: мысли грызли – что с ним? Отгоняла затаившуюся в глубине души мрачную мысль, что он просто старается избегать её: вроде, не похоже по нему, когда он приезжает. Но готовилась к неожиданному: потому, наверно, и взяла с собой всю стипендию, полученную накануне.

На станции узнала, как пройти к экспериментальным мастерским, в которых он работал. Можно было доехать автобусом, но на остановке никого не было и нельзя было спросить, сколько его придется ждать. Пошла пешком по дороге, а когда появлялись машины, сходила на обочину. Было ясно, но дорога была в грязи и лужах после вчерашнего дождя.

Дежурной сторожихе, которую не сразу нашла на территории мастерских, сказала, что разыскивает инженера Листова.

– Юрия Степановича, что ли? А вы кто ему будете: родственница?

– Да. Он уже пять недель не появляется в Москве, и мы стали беспокоиться.

– Так он в больнице лежал: простыл сильно. Вчера, говорят, уже выписался: может, дома сейчас.

– А как найти его?

Дежурная показала. И Ася пошла, ступая по шпалам железнодорожного пути, отходящему от пакгауза.

Юра страшно удивился, когда она постучалась и вошла, не дожидаясь ответа:

– Ты?! – вид у него был неважный: бледный, осунувшийся. Он подошел, но не обнял её: кроме него в комнате была еще какая-то кряжистая старуха. – Я, вот, понимаешь…

– Я уже всё знаю. Ты позвонить Жене оттуда не мог? Мы же уже беспокоиться начали о тебе.

– Нет: связи с Москвой оттуда не было. Да ты проходи! Сейчас соберусь: сходим куда-нибудь. Я мигом – ты подожди. Алевтина Федоровна, разговор небольшой к вам есть.

– Ну, пойдем, коль разговор-то есть, – не слишком любезно ответила она, но, всё-таки, вышла. Он вышел вслед за ней, и вскоре Ася услышала:

– Да нет у меня денег: чего просишь?

– Не будь ты вредной! Говорил же, что мне обещали завтра выдать: сразу же отдам.

– Нету у меня денег – тебе давать: нету! И не приставай больше: всё равно, не дам.

– Эх ты! – он появился в комнате, смущенно улыбаясь.

Но хозяйка вскоре появилась.

– На, – положила она на стол деньги. – Я щас уезжаю, так ты с барышей своей, ежли куда уйдете, дверь запереть уж не забудьте. И дом мне чтоб до завтра не спалили, слышь? – и ушла к себе.

– Что ты ей спасибо даже не сказал? – спросила Ася.

– Разозлила: прежде, чем что-то тебе сделать, оборется. Я же знал, что даст. Ладно, пойдем ко мне.

Он увел её к себе в каморку. Убожество его жилья убивало: даже койки простой нет – стоит широкий топчан, еще не застеленный после сна. Деревянная тумбочка с горой книг сверху и пепельницей, набитой окурками; маленький стол и табуретка – всё некрашеное. Занавеска с фестонами, вырезанная из газеты на единственном окне с явно давно не мытыми стеклами. Не мытый и пол. На стене у двери на гвозде его костюм, в котором он приезжал в Москву, повешенный на плечиках, на другом гвозде пальто. Зато несколько бумажных репродукций на стенке над топчаном.

– Не ждал, Юрочка? А я, вот, приехала. Значит, так вот живешь. Ты завтракал уже?

– Нет еще: совсем недавно встал.

– Я тоже еще ничего не ела. Давай позавтракаем с тобой.

Он смущенно выложил на стол полбуханки черного хлеба, несколько вареных картофелин в мундире, два яйца и почти пустую бутылку подсолнечного масла.

“Не густо”, подумала она, но говорить ему ничего не стала. Выложила на стол сверток с бутербродами, которые приготовил ей Женя, специально встав для этого одновременно с ней.

– Чай можешь вскипятить? И картошку хорошо бы зажарить, яичками сверху залить.

– Это мигом. Я на кухню пойду, а ты подожди. Вот: можешь пока посмотреть, – сунул он ей несколько книг.

– А помочь тебе нельзя?

– Если хочешь. Бабы Яги моей уже нет: никто не помешает – на кухне и позавтракаем.

– Трудно тебе с ней?

– Трудно было, пока не раскусил её. Она горластая только – не вредная. Вчера, вот, я с больницы пришел, она вареной картошки, яиц мне принесла. Просто, поменьше обращать внимания надо, когда орет. Не всегда, правда, получается.

Ася быстро очистила картофелины, он зажег примус, стоявший на дровяной плите. Картошка с яйцами была вкусная: он ел и нахваливал, и она перевалила ему еще со своей тарелки. Сейчас особенно было видно, как похудел он за время болезни.

– Нормально хоть кормили в больнице? – спросила Ася. Он засмеялся:

– Ну, уж не сказал бы. Такой вкуснятины, как эта, не было. Да и наесться их порциями нельзя.

– И как же ты выкручивался?

– Давал деньги тем, кто приходил в палату – просил принести чего-нибудь. Да что они могли принести: здесь не Москва. Так: хлеб, сахар, молоко, вареные яйца. Ну, и сигареты, конечно.

– Долго там пролежал?

– Почти две недели. Дернуло меня выскочить во двор к сварочному стенду без телогрейки – на минуту, думал, а меня там задержали – ну, и продуло.

– С высокой температурой тебя забрали?

– Ага, – беспечно ответил он. – Тридцать девять и четыре. Но она упала быстро. А вот гнилая – тридцать семь с небольшим – держалась потом аж неделю. Тоскливо там: читать нечего совсем. Да ладно об этом. У вас там новости какие?

– Сейчас. Чайник закипел?

– Пыхтит.

– Тогда наливай, и расскажу. Бутерброды бери: с любительской.

– Я уж по запаху чувствую. У-у! – восхищенно сказал он, откусив от бутерброда с колбасой. – Так какие новости?

– Одна хорошая, и одна плохая. С какой начать? Хорошая – больше.

– Тогда с плохой.

– Виктора Харитоновича, Жениного соседа, арестовали.

– Да ты что?! Когда?

– Почти две недели назад. За что, Тамара не говорит.

– Жалко: неплохой мужик. Чувствовал, чувствовал он, видно, что висит это над ним: недаром так пил последнее время. Тамара как?

– Железная женщина. Звонит, поднимает на ноги всех, кого можно.

– Да, он говорил: она такая. Жаль, конечно. Хотя, это, наверно, было неизбежно, судя по тому, как они стали жить.

– Тебе видней. А теперь вторая: Марина уже в положении.

– Да ну?! Вот здорово! Вайс, я думаю, на седьмом небе теперь.

“Еще бы! Вообще теперь сдувает пылинки с Маришки. Будешь ли ты такой счастливый когда-нибудь, если я тебе скажу, что жду от тебя ребенка? Ох, Юрочка: ты ведь даже еще не поцеловал меня сегодня”. Вместо этого сказала:

– Возьми еще один бутерброд.

– Давай пополам.

– Нет: мне одного достаточно. А ты наешься надолго: пока-то я приготовлю обед.

– Зачем? Поедим на станции.

– Представляю, чем там кормят. Пойдем-ка и купим, что для обеда нужно. Покажи мне только, что у тебя есть, – сказала Ася тоном, не допускающим возражений.

Да он и не возражал: настроение после вкусного завтрака повысилось. Показал на одну из кухонных полок:

– Здесь моё. – Там оказался один рис – и больше ничего.

Пошли с ним к станции: там находилось большинство магазинов. Только шли не как она к нему – через железнодорожные пути: так оказалось вдвое короче. Но выбор в магазинах Асю не устраивал: никакого мяса. Но купила сахар, хлеб, вермишель, пачку сливочного и бутылку подсолнечного масла, плавленого сыра, баночку шпрот, банку варенья, полукопченную колбасу, яйца: на это ушла большая часть Юркиных денег. Купила еще и кусок хозяйственного мыла.

– Рынок у вас есть? – спросила она.

– Есть – небольшой: но только там страшно дорого.

– Ничего: посмотрим.

Рынок был рядом со станцией. Мяса и там не оказалось, но одна женщина продавала живую курицу. Ася сразу направилась к ней и тут же, поторговавшись, купила. Юркиных денег на неё уже не хватало: Ася достала свои. Потом, несмотря на возражения Юры, взяла еще квашеную капусту, антоновские яблоки, корень петрушки.

На этом не ограничилась: зашла еще раз в магазин – купила печенье и четвертинку водки. И пошли обратно: Юра тащил сумку, Ася несла под мышкой курицу.

– Сможешь зарезать её? – спросила она. – Приходилось?

– Редко. Но было. Предпочитал отрубать голову, чтобы не мучалась.

– Только потом дай сойти крови.

Когда он принес ей уже убитую курицу, на примусе стояла большая кастрюля с водой.

– В этой варить нельзя: Алевтина в ней кур ошпаривает, когда режет свою.

– Совсем хорошо: в ней тогда и ошпарю. Так, Юрочка, скажи: у тебя своя кухонная посуда?

– Откуда? Бери здесь любую: она разрешает.

– Ладно. А плиту можно зажечь? Не будет ругаться, что дрова её пожег?

– Нет: я с работы ей чурбаки и деревянные обрезки часто приношу. Так что не бойся.

– Еще ведро или таз мне нужны. И тряпки.

– Будет тебе: сам завтра порядок у себя наведу.

– Не уверена. Ты лучше плиту мне разожги и воды натаскай побольше. – Когда примус был убран, огонь разгорался в топке плиты, и рядом стояли четыре ведра с водой, она погнала его в баню.

– Взбодришься после больницы – и, заодно мне мешать не будешь.

Действительно, после парилки ушло отвращение к своему немытому телу, и он весело шагал домой.

Ася встретила его на кухне, стоя за корытом, полным пеной. Лицо её раскраснелось, волосы были растрепаны. На кухне было жарко, и она была без блузки. Плита заставлена кастрюлями, из одной из них соблазнительно пахло куриным бульоном. Рядом с кастрюлями стоял бельевой бак с вываркой.

– Ну, что: чистенький? – улыбнулась она. Он подошел сзади, поцеловал её в голое плечо. Она повернула к нему сияющие глаза:

– А раньше что: боялся?

– Да: что испачкаю тебя. Теперь нет.

– Ты вовремя пришел: притащи-ка еще воды – нечем полоскать. И давай сюда грязное белье, что принес: сразу и постираю.

Потом он еще вынес мыльную воду, пока она промывала сваренные рис и вермишель. Помог ей снять выварку с плиты и стал отжимать отполосканное белье. Вместе развесили его во дворе.

Сюрприз ждал его и в его комнатушке: вытерта пыль, вымыт пол, сложены аккуратно книги, опорожнена и вымыта пепельница. Топчан застелен одеялом в чистом пододеяльнике. Окно протерто от пыли.

– Аська, когда ты всё успела? Я же часа два, от силы, отсутствовал.

– А чего тут возиться? Первым делом убралась, потом курицу ощипала и поставила варить, а сама стирать начала. А чего там стирать: много ли у тебя белья да рубашек? Когда ты начнешь обзаводиться необходимым вместо того, чтобы тратить деньги на книги? – это был вопрос в её духе, но сейчас он не вызвал в нем никакой досады. – Ну, что: можно обедать. Ты уже проголодался?

– Не очень, – соврал он, наверно.

– Ничего: налью рюмочку – захочешь.

Притащили с кухни кастрюли, поставили на стол четвертинку и стопки, а к ним и закуску: капустку, колбаску и шпроты. Он принес еще одну табуретку, и они сели.

Конура его казалась Листову даже уютной. Особенно после стопки водки за Асин приезд. Капустка была замечательная, шпроты страшно вкусные, и даже колбаса казалась неплохой. А потом божественный куриный бульон с вермишелью и после него курица не просто с рисом, а с рисом и размятым вилкой крутым яйцом. И Ася рядом – подкладывает ему, радуется, глядя, как он наворачивает приготовленное ею.

И ей его конура не казалась уже убогой. Наверно, такого еще не было: только он и она – вместе, и никого больше. Он здесь – ест и хвалит, и наверно, что ей еще нужно? Она и сама ест с удовольствием рядом с ним.

Они закончили обед яблоками: на чай уже не хватило сил – отяжелели оба. Она, не раздеваясь, прилегла на топчан; он через некоторое время попросил разрешения тоже лечь рядом, и она дала его.

Собирались только совсем немного отдохнуть и пойти в клуб – на танцы. Оттуда Ася и уедет в Москву. Юра сказал, что она приедет тогда слишком поздно, но она ответила, что ничего страшного. Потом не заметили оба, как заснули.

Юра проснулся и не сразу понял, отчего так тепло ему. За окном уже стемнело, и не сразу он сообразил, что Ася рядом: прижалась к нему. Глаза различили в полутьме её лицо – красивое, с классически правильными чертами. Вспомнилась, почему-то тут же, она, стоящая над корытом: её точеные плечи, которые он поцеловал, полные округлые руки, длинная шея, напряженная в повороте лица к нему, и сияющие радостью глаза.

Потом вспомнил весь сегодняшний день. Как она приехала, а он обрадовался, но боялся приблизиться к ней: казался себе нечистым, с мерзкими запахами больницы и пота. А она будто совсем не обратила на это внимание: соорудила тут же вкуснейший завтрак из того немногого, что у него было и своих бутербродов. А что было-то у него? Несколько картошек да два яйца и половина буханки черного: стыдно вспомнить – так еще встретил свою девушку! Хорохорился, чтобы хоть не показать виду, насколько скверно смотрится себе самому.

А что он мог? Вчера, пока добрался домой из больницы, сумел попасть в мастерские лишь незадолго до конца дня, в бухгалтерии денег не оказалось, и пообещали только в понедельник съездить в банк за ними. Дома ничего, кроме риса и капли подсолнечного масла. Оставшихся у него денег хватило лишь на буханку хлеба и пачку самых дешевых сигарет. Алевтина, спасибо, притащила ему горячей картошки и пяток яиц.

Он и навернул вечером; глазунья из трех яиц показалась до того вкусной после унылой больничной еды. А аппетит после болезни был какой-то зверский. И после ужина сразу завалился и встал буквально за полчаса до её неожиданного приезда. Планировал занять у Алевтины сколько-нибудь и первым делом сходить в баню.

Да и не только это: еще и состояние своей конуры. Пол немытый, стекла пыльные – не только грязные. Даже старые окурки из пепельницы не удосужился выкинуть прежде, чем завалился спать. Позор, конечно! У Вайса сроду такого не было. И ведь главное, что не потому запустил комнату, что лень было – не было никакого желания из-за хренового настроения всё последнее время.

Для этого были слишком серьезные причины. В основном, конечно, неожиданно низкий уровень зарплаты: она никак не оправдывала его надежды на возможность достаточного обеспечения себя и мамы после получения диплома инженера – невозможность выбиться из унизительно низкого уровня колхозной жизни. Пока был студентом, была надежда на это, и можно было как-то мириться с материальными трудностями, не казалось унизительным, что ему когда-то чем-то помогают или подкармливают Белла Соломоновна или мамы Жениных школьных друзей. Но эта надежда оказалась иллюзией: получаемых денег за вычетом того, что необходимо посылать маме, едва хватало на самое необходимое.

Попытки подработать где-нибудь еще, как удавалось в студенческие годы – главным образом благодаря Жене, пока давали мало результатов. Если кто-то и предлагал такую работу, как геодезическая съемка или оформление чертежей, платил мало, да и эти предложения были чересчур редкими. Он не чурался поэтому и таких работ, как разгрузка с железнодорожных платформ бутового камня или что-то подобное с кое-кем из рабочих своих мастерских, но потом приходилось пить вместе с ними – иначе они не стали бы приглашать его с собой на такую работу. С редких студентов-заочников, которые обращались за помощью в выполнении контрольных заданий, он, видя их возможности, и сам не считал возможным запрашивать много. Премия на работе была лишь один раз, но его как новенького в список на неё не включили; командировками с дополнительными суточными и не пахло.

Перейти куда-нибудь, где будут платить больше, тоже невозможно: обязан отработать здесь три года – до этого не имеет права уволиться отсюда сам, хотя, наверно, кто-то из местных охотно занял бы его место. А перейти в цех мало что даст, если не начать, как некоторые мастера, брать с рабочих за приписки им.

В общем, перспектив пока никаких. Даже через три года здесь не светит абсолютно ничего – даже повышение в должности: оклады почти у всех в мастерских не велики. Остальных предприятий тут не много, и по уровню они мало от его мастерских отличаются. Нужно будет уезжать, но куда? Не плохо бы, конечно, в соседний городок – на большой номерной комбинат: тогда зарплата его была бы намного больше. Можно было бы там и получить жилье от работы: забрать тогда уже маму к себе. Но, наверно, не так-то просто устроиться туда.

Ну да: всё не просто. А жить как-то, тем ни менее, надо. И одному, без чего-либо, что могло бы поддержать, пока он сможет вырваться отсюда, ой как трудно. Правда, есть она, Аська – красивая, дышащая на него. И, похоже, её не пугает, что он пока ничего еще может предложить ей в смысле нормальных материальных условий.

Она не впала в панику, увидев своими глазами, как и где он живет. Ведь не только накормила его отличным завтраком, но и потащила его купить всё, чтобы приготовить ему домашний обед. Не найдя в магазине того, что искала для этого, пошла на рынок, и потратила, не думая, и свои деньги, когда не хватило его, чтобы купить неимоверно дорогую, по его понятиям, курицу, чтобы накормить его как следует.

Потом погнала его в баню, и он пришел оттуда чистым и бодрым и застал её над стиральной доской с его трусами в руках. Она казалась ему в тот момент красивей, чем когда-либо раньше. Опять вспомнились её прекрасные обнаженные руки и плечи. И еще – верх аккуратных маленьких грудей, выступающих из комбинации.

А в комнате у него уже была чистота и уют. И потом был великолепный обед, приготовленный её руками, и они пили за её приезд и своих друзей, уже ждущих ребенка. Ему было легко и хорошо: ушли куда-то мрачные мысли, мучившие его. Они еще собирались пойти на танцы в клуб. А сейчас она лежит здесь с ним рядом, и он слышит её легкое дыхание и не ощущает тяжести своего одиночества.

Может быть, он напрасно колебался столько времени – смогут ли они быть счастливы вместе? Собственно, из-за чего: что не совсем совпадают их интересы – что он может забыть обо всех своих трудностях и чувствовать себя счастливым, когда попадается ему очередная интересная книга, а она нет? А может, так и надо: чтобы рядом была такая? Не витающая в облаках: крепче, чем он, стоящая на земле? И иначе ему не удастся одному достичь чего-либо? Николай Петрович ведь рассказывал, насколько помогла ему его жена. Тоже красивая, хотя, конечно, не как Ася.

Да, вместе, наверно, они скорей сумеют справиться со всеми трудностями. Мама тоже, конечно, будет рада видеть своей невесткой такую хозяюшку и чистюлю. И самому ему будет хорошо с ней – как сегодня, как сейчас. Наверняка! Всё: хватит откладывать!

Он протянул руку – притянул её к себе и прижал свои губы к её. Она проснулась и не отняла их. Они уже не пошли никуда.

… Уехала Ася утром. Она еще успела накормить его завтраком и оставила ему деньги, которые у неё остались: себе оставила совсем немного. На его возражения ответила:

– А если они тебе деньги сегодня почему-то не дадут? Ты же обещал ей сегодня отдать: что тогда? Бери: я хочу быть спокойна. А мне есть, у кого занять на время.

Он провел её по путям на станцию. Но до поезда ждать не мог: надо было на работу.

– Ничего, – сказала она. – Беги: я и одна подожду.

Он поцеловал её и ушел, а она дождалась поезда и поехала в Москву. Ехала и всё время улыбалась: теперь у неё с Юрочкой всё будет хорошо!

3

Юра, однако, на следующий выходной в Москву не приехал, и Ася снова насторожилась. Но успокоилась, когда он появился, весело возбужденный, в следующую субботу у неё в общежитии. Отдал ей первым делом деньги и предложил пойти с ним в ресторан. Она удивилась: откуда у него на это деньги взялись?

И тогда он выложил свои новости. Кто-то из тех, кому он делал чертежи, направил к нему главного инженера соседнего заводика: сделать курсовой проект. Мужику этому уже за пятьдесят, но он вынужден учиться в заочном институте, чтобы сохранить за собой должность.

Много заплатить не мог, зато, когда они разговорились, упомянул, что на почтовом ящике в соседнем городе у него немало знакомых. Юра сразу навострил уши. Спросил тут же, нельзя ли через этих знакомых выяснить, есть ли какая-то возможность перевестись туда. Тот пообещал узнать, но засомневался, что можно уйти туда переводом: мастерские, в которых он работает, и ящик относятся к совершенно разным министерствам. Но попытка – не пытка.

И обещание свое выполнил: в прошлое воскресенье Юра ездил в тот городок на встречу с начальником одного из отделов КБ этого завода – прямо к нему домой. Поэтому он поехал туда при полном параде и заранее: там можно было купить что-то более стоящее, чем в его дыре – чтобы явиться не с пустыми руками. Удалось купить коньяк и торт – средней паршивости: по крайней мере, было не совсем стыдно явиться с ними.

Разговор состоялся в кабинете этого начальника, в его квартире – довольно, таки, неплохой. Посмотрел его красный диплом, стал расспрашивать, где сейчас работает, чем там занимается, и чем занимался прежде, чем стал там работать – выяснял, что Юра может.

Потом перевел разговор на общие темы, и оказалось, что тоже любит поэзию, и Юре удалось блеснуть перед ним. В общем, родственные души оказались. Повел Юру показывать стеллажи со своими книгами, потом открыл принесенную бутылку коньяка. За коньяком вернулся к делам Листова.

– Из-за денег, как я понимаю, хотите перейти?

– В основном, конечно. Хотя, наверно, уровень производства у вас намного выше.

– Естественно. Так, а сколько вам там сейчас платят?

Юра на всякий случай не стал врать – ответил:

– Девятьсот ре.

– Не густо, конечно. Семейный?

– Нет еще.

– И определенных планов на этот счет тоже пока нет?

– Есть. – Ася при этих его словах сразу засияла.

– Понятно. У нас вместе с прогрессивкой смог бы иметь тысячи полторы. Понимаю, по собственному желанию вы пока права увольняться оттуда не имеете. Но попробуйте: может быть, через какие-нибудь знакомства. Если удастся, звоните мне: вы меня вполне устраиваете. Буду ждать.

Ася бросилась ему на шею:

– Молодец, Юрочка. Позвоним Николаю Петровичу: неужели он откажется как-то помочь. Но почему ты мне не сообщил, что не приедешь?

– Асенька, да я пытался, начиная с той субботы, звонить Жене – и потом тоже. Только глухо – занято всё время.

– Ну, ясно: Тамара не слезала с телефона. Валентине Петровне, что – не догадался позвонить? Эх, ты! – но больше его не упрекала: слишком обрадовала новость, которую он привез. А он еще не рассказал, что тот старый главный инженер совсем не случайно сказал ему, что у него знакомые на почтовом ящике: Юра после отъезда Аси расспрашивал всех и каждого насчет этого – появилось настроение, и стал действовать активно.

– Ну, так что: идем?

– Куда?

– В ресторан: я же говорил тебе.

– А с какой стати? Просто, деньги девать некуда? Ты что, уже работаешь в этом ящике? Не радуйся раньше времени! Сейчас пойдем с тобой звонить.

– Вайсам?

– Нет: Николаю Петровичу.

– Удобно, думаешь?

– Вполне. Я позвоню: Ларисе Алексеевне. Спрошу про материал: я ведь обещала платье ей сшить.

…– Лариса Алексеевна, добрый вечер! Это Ася. Я хотела узнать, купили вы уже себе материал на платье?

– Ой, Асенька, как ты кстати: сегодня как раз купила. Не сможешь подъехать, если ты сейчас не занята? Посмотришь материал, и вместе обдумаем фасон. А потом поужинаем втроем.

– С удовольствием. Но только Юра приехал: не помешает он нам?

– Нисколько. Николай Петрович мой дома: сунем Юру ему, чтобы не скучал.

… – Ну и хитрая ты, Анастасия, – усмехнулся Юра, когда она пересказала ему свой разговор с Ларисой.

– Так надо, Юрочка. Ей не всегда нравится, когда Николай Петрович что-то делает для Жени или тебя.

– С чего ты взяла?

– Успела подметить пару раз. А так много лучше: я отвлеку её платьем, и сможешь без помех поговорить с ним. – И они поехали к Медведевым, позвонив предварительно еще и Жене с Мариной.

Материал был красивый: Ася и Лариса крутили его и так и этак, соображая, какой фасон из лежащего на столе журнала подойдет больше всего. Договорились, что Ася в ближайшие дни приедет и скроит платье. Лариса за это время должна приобрести пуговицы и кусочек парчи на отделку.

А потом, увидев, что мужчины играют в шахматы, решили их не трогать, пока не кончат, и стали говорить на другие темы.

– Как у тебя с Юрой? – спросила Лариса, закурив.

– Хорошо, – улыбнулась Ася.

– Не передумала выходить за него замуж? – вопрос был для Аси неожиданным.

– Нет: я же люблю его, – ответила она. Лариса поморщилась:

– Понимаешь, это, к несчастью, не гарантия для будущего: когда-нибудь можешь и пожалеть, что поддалась своему чувству. Мужчины далеко не всегда ценят то, что мы делаем, и чем жертвуем для них, поверь мне. Беда в том, что они слишком часто не знают, что им надо, – она нахмурилась и выпустила дым. Похоже, только недавно ссорилась с мужем и еще не отошла. – Послушай, с твоей внешностью ты можешь выйти замуж куда выгодней. Поэтому не торопись. Говорю тебе это по-дружески. Знаешь: умные учатся на чужих ошибках, а дураки на своих.

– Спасибо за дружеское предупреждение, Лариса Алексеевна. Я, всё же, надеюсь не ошибиться.

– Что ж: блажен, кто верует. Смотри сама: мое дело было сказать. Ладно, – погасила она сигарету в пепельнице, – помоги мне накрыть на стол, и будем звать наших мужчин ужинать.

… Когда Листов с Асей ушли, Лариса спросила мужа:

– О чем выговорили, пока мы занимались женскими проблемами? Это не секрет?

– Почему секрет? Расспросил его о его делах.

– И что?

– То, что у него есть предложение перейти на большой номерной завод. С ощутимой прибавкой заработка, разумеется, и перспективой получить жилье. Сейчас, конечно, с его девяноста рублей в месяц ему приходится довольно туго.

– А он что, хочет сразу получать, как ты? Мы как с тобой жили вначале?

– Значительно лучше, чем он сейчас. Так что, не надо.

– Не надо – так не надо: пусть себе переходит, раз ему везет с самого начала.

– Есть препятствие: он вначале должен три года отработать в нашей системе после распределения. Просто так он уволиться пока не может. Перевод сделать неимоверно сложно: совершенно разные министерства. Придется поломать голову.

– А зачем это тебе? Ладно, я еще понимаю – Женя: тебя всё мучит совесть, что его брат погиб за тебя. Но Юра этот тебе кто?

– Его отец погиб на фронте, а я остался живым. Я и обязан позаботиться о нем.

– Так в чем проблема? Раньше времени ему уйти с ваших мастерских нельзя?

– При желании, я думаю, всё можно. Только, наверняка, наш начальник кадров опять полезет на дыбы.

– Ну, так и незачем тебе с ним ссориться: думай лучше о себе. Ты, как я поняла, уже успел испортить с ним отношения?

– Да пришлось. Хотел он, понимаешь, Женю оформить не инженером, а старшим техником – как этих двух, Стерова и Лепешкина, своего родственника. Ну, я и не дал: пошел к начальнику. Еще чего: Женя уже инженер в полном смысле, а эти – полнейшие слабаки. Стерова, кроме девок, мало что интересовало, а Лепешкин жуткий дуб.

– Этот дуб работает не у тебя – ну и пусть работает. Нечего тебе из-за этого портить на работе отношения: как бы не отрыгнулось потом. О себе подумай: ты же докторскую начинаешь делать. И собираешься снова сцепиться: теперь из-за этого Юры. Я считаю, что и Ася сделает ошибку, если когда-нибудь пойдет за него: легко может найти себе куда лучше.

– Ты ей, конечно, сказала об этом?

– Да: а что такого? Пусть подумает.

– Они любят друг друга, собираются пожениться: чего ты лезешь в их дела? Помочь им надо, а не мешать.

– Помоги, помоги. А меня больше ни о чем не спрашивай: я же для тебя никто и ничто.

Лариса ушла в спальню. Медведев уселся с сигаретой в кресло, задумался: вечера всё чаще кончались подобным образом.

Медведев начал необходимые переговоры насчет Юры с начальника экспериментальных мастерских. Позвонил, якобы насчет опытного образца – когда будет точно готов, чтобы потом уже перейти к разговору о Листове. Но тот сам упомянул его.

– Он посмотрел ваши чертежи, а через неделю пришел к главному нашему инженеру с предложением упростить кое-что. Так что на пару недель раньше срока сможем управиться, если что-нибудь нам вне очереди не сунете.

– Значит, доволен им?

– А почему нет? Тянет неплохо. Первый месяц мы его особо не заваливали, так он из цеха не вылезал: смотрел что как. Теперь уже и в технологии разбирается как надо. Идеи всякие толкает, когда наше оборудование не позволяет сделать так, как по вашим чертежам.

– Рад слышать.

– Ты, может быть, и рад, а я-то знаю, что он у нас, конечно, не удержится. Три года отработает, и поминай, как звали. Как все до него. Чем я их могу заинтересовать? Должности у меня все забиты – повысить не смогу; премии у нас не частые.

– Не получал он их еще?

– Нет пока. Но опытный образец вам сдадим, обязательно включу его в список.

– Прибавить ему сможешь?

– Не сейчас: слишком мало еще работает. Когда год отработает, постараюсь. Но это еще сотня. У нас не густо – не то, что на номерном комбинате одна станция от нас. Тот, кто до него работал у меня, туда и ушел: там и деньги другие, и ведомственное жилье.

– Вообще-то, он тебе очень нужен?

– А что: хочешь его к себе забрать? Бери: мне и техника хватит, я думаю.

– Был бы москвич, сразу так и сделал бы. А так: где он жить будет?

– Пусть найдет москвичку с жильем.

– У него уже есть – только не москвичка: иногородняя студентка. У них очень серьезно. Слушай, как я понял, ты не будешь его удерживать, если ему представится возможность перейти куда-нибудь?

– Я – нет. Тоже понимаю: на такие деньги жить трудно. Тем более, я слыхал, он еще и матери должен помогать. Возражать не буду, если переведете куда-нибудь.

– А сам: сможешь уволить его по собственному желанию?

– Что нет – то нет. Распределен он не непосредственно к нам.

– Понятно. Ну, ладно, будь здоров. Позвони обязательно, когда образец будет готов.

Так: хорошо, что позвонил туда раньше. Ведь сам он не очень помнил, что всех четверых из их института непосредственно распределили даже не в ПКБ, а в НИИ. Значит, можно как-то обойти их старшего кадровика: тот наверняка постарается помешать – чтобы навредить не Листову, а исключительно ему самому.

Надо было сразу поговорить насчет Листова с начальником отдела кадров НИИ, но помешала необходимость участия в научной конференции, из-за которой Медведев появился в отделе только в следующий понедельник.

– Ничего тут без меня произошло? – спросил он Александра Михайловича.

– Пока ничего, - ответил тот. – Слухи только пошли, что Васин наш скоро станет уже не старшим кадровиком ПКБ, а начальником отдела кадров всего НИИ.

– А нынешнего куда?

– Говорят, собирается на пенсию.

Вот тебе на: кто знает, сколько тот еще останется на своем месте. Если Васин уже принимает у него дела, то, конечно, гроб с музыкой: опоздал. Но, может быть, еще нет.

И Медведев, не откладывая, позвонил в отдел кадров НИИ. Начальник отдела предложил подойти к нему через полчаса.

… Медведев изложил ему свою просьбу. Не скрыл ничего: в том числе, почему обратился напрямую к нему, минуя Васина.

- И правильно сделали, Николай Петрович. Считаю этот порядок с отработкой срока после распределения совершенно дурацким. Поэтому охотно помогу этому Листову: оформлю его переход на этот почтовый ящик в порядке перевода.

Вы, наверно, слышали, что меня уже уходят на пенсию: кому-то в райкоме понадобилось мое место для Васина. Но это еще не завтра: я думаю, успеет ваш Листов, пока я здесь, пройти там проверку особого отдела и уйти туда. А Васин и знать не будет, что это по вашей просьбе. Незачем вам с ним еще более обострять отношения: может оказаться небезопасным. – Он хитро улыбнулся и поднял телефонную трубку:

– Алексей Федорович, послушайте. У меня тут такое дело: я пообещал кое-кому помочь в ответ за прежние услуги. Короче говоря, ему требуется инженер – желательно, молодой. Я думаю, мы можем пожертвовать каким-нибудь из наших молодых специалистов этого года. Кого бы вы могли предложить?

– Можно Вайсмана, – сразу ответил тот.

– Вы что: Вайсмана! Да за него директор нам обоим головы снимет. Никак не годится! Тем более, он москвич – работает в отделе у Медведева.

– А вне Москвы один только у нас и работает.

– Как его фамилия?

– Листов. Юрий Степанович Листов.

– Листов так Листов. Как себя зарекомендовал?

– Кажется, неплохо. У него, кстати, диплом с отличием.

– Это меня очень устраивает. Принесите мне его папку через час: я посмотрю.

Придя в отдел, Медведев вызвал Женю и велел ему передать Асе, что дело на мази.

4

Юра приезжал регулярно – каждую неделю. Ася радостно ждала его. Настроение у обоих было чудесное: проверка на почтовом ящике уже шла, и впереди светил скорый переход туда. Будет больше денег, а потом и собственное жилье. Поведение Юрочки – то, каким веселым был он, приезжая, давало уверенность, что и их свадьба не за горами.

Они не спешили ехать сразу же к Вайсманам. Шли туда, где можно вкусно, но недорого поесть: это была чебуречная. Потом уже заходили в магазин, покупали продукты, чтобы взять ему с собой и для того, чтобы не придти к ребятам совсем с пустыми руками.

В воскресенье шли вместе с ними куда-нибудь, а вечер проводили так же, как и в прошлом году – в привычной компании.

… В эту субботу Ася ждала его с особым нетерпением. Когда в понедельник он уехал, она пошла не в институт, а к врачу, гинекологу: надо было проверить, из-за чего у неё произошла задержка менструации. И подозрение подтвердилось: она беременна.

Она не сказала никому – даже Марине, самой близкой своей подруге. Юрочка первым должен узнать это! Что у них будет ребенок – его и её. Ведь они собираются пожениться, и какая разница, когда он зародился – до или после их свадьбы. Представляла, как он приедет, и она ему скажет об этом. Он бросится к ней, радостно сожмет её руками. И, наверно, будет потом, как Женя с Мариной: сдувать с неё пылинки.

Но когда он приехал, они провели время сначала, как обычно. Поели чебуреков, зашли в магазин за продуктами. Ей не хотелось говорить ему, пока они на людях. Только когда они оказались на площадке перед дверью квартиры Жени, она повернулась к нему.

– Мне надо что-то сказать тебе, – она замолчала: кажется, кто-то вошел в подъезд. Нет: наверно, показалось.

– Что? Что-то важное? – продолжая думать еще о чем-то своем, спросил он.

– Очень важное, Юрочка, очень. Я… У нас с тобой будет ребенок, Юрочка, слышишь? – она счастливо улыбалась. Сейчас он бросится, обнимет её крепко, улыбнется счастливо, как она, и прерывающимся голосом спросит:

– Да? Правда?!

Но это не произошло сразу. Она ждала, но это не произошло и потом. Он будто окаменел – смотрел ей в лицо, и в глазах его читалась не радость – испуг. И лицо его было совершенно бледным.

Радость её померкла. Значит… Значит, всё, что она себе представляла, не было таким. Не было! Она думала, что он её любит. Как она его. Может быть, не так сильно, как она, но любит. Но если бы любил, разве испугался бы он, узнав, что любимая его ждет от него их ребенка? Да никогда!

– Вот так вот, Юрочка, – усмехнулась она горько. – Не выдержал ты мое испытание – не выдержал. Испугался: вижу.

А ты не бойся: я ж пошутила. Дай, думаю, проверю тебя. А ты испугался – не обрадовался. И, значит, ясно: не любовь это была – иллюзия одна. А раз так, то незачем дальше головы друг другу морочить. Так что, прощай! – она опустила на пол сумку с продуктами и побежала вниз по лестнице.

Внизу, у самого выхода, стоял кто-то, но ей некогда было разбираться, кто: толкнула дверь и выбежала на улицу. И тот, кто стоял там, выбежал за ней. Миновав арку, увидел её, бегущую по улице, и побежал вслед. Подобрал на ходу её варежку.

Она пробежала немало, пока почувствовала, что кто-то преследует её. Обернулась резко: Игорь.

– Что тебе надо? – крикнула она бешено.

– Ничего, – ответил он и подал ей варежку. – На, одень: замерзнешь еще.

Ася покорно натянула варежку и уже пошла шагом. Игорь молча шел рядом.

– Откуда ты взялся? – наконец спросила она. – Ты что: подслушивал?

– Прости: так получилось. Я зашел и услышал сверху ваши голоса. Не хотел вам мешать говорить и потому стоял внизу. Хотел подняться, когда вы уже войдете.

– Наверно, не врешь. Ладно, иди к Жене или домой.

– А ты?

– Я? А я в общежитие, куда ж еще?

– Я провожу тебя.

– Как хочешь.

… Никто из них не произнес и слова, пока шли до метро и потом ехали на нем. По дороге от него к общежитию она поскользнулась на наледи – он подхватил её и дальше уже шел, держа под руку. Ася не пыталась освободить её.

Уже перед самым общежитием она не удержалась: заплакала, схватив его за пальто и уткнувшись в грудь. Он не пытался успокаивать: держал за плечи и молчал.

Она успокоилась сама. Отпустила его и сказала:

– Всё: больше не буду. Можешь ехать домой.

Он отрицательно покачал головой:

– Тебе не стоит сейчас оставаться одной.

– Чего ты боишься? Я из-за этой глупой истории не собираюсь вешаться. Ну, подумаешь: ошиблась. Кто ж не ошибается? Ты – никогда не ошибался?

– Было, конечно. Но не сегодня.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты вначале сказала ему правду – не потом.

– Почему?

– Потому что считаю, такими вещами невозможно шутить.

Ася посмотрела на него: он, почему-то понял то, что не понял – или не захотел понять Листов, её кумир, для которого она была готова на что угодно до сегодняшнего момента. Знала, конечно, что Игорь нисколько не глупей остальных ребят их компании, в тени которых он находился. Просто не успел еще прочесть столько, сколько они: поэтому во время общих разговоров предпочитал больше слушать, а не говорить. Как и она.

У него, вообще, было много общего с ней. Она почувствовала это давно, в прошлом году еще, когда Игорь поехал вместе с Женей провожать её и Марину. Листов тогда не смог поехать из-за какого-то важного разговора с Сашей: наверно, из-за той неприятной девки, Нади. Женя с Мариной ушли тогда вперед, а она шла рядом с Игорем, и они разговаривали.

– Ты не бойся: это никто не узнает, – сказал он. – Можешь положиться на меня. А сейчас пойдем в общежитие: замерзнешь – простудишься. А тебе не только о себе надо теперь думать.

Но перспектива очутиться одной страшила Асю – она спросила:

– Зайдешь тоже? Попьем чаю.

– Конечно, – успокоил он её.

В комнате не было никого: девочки, наверно, где-то гуляли или веселились. Она взяла чайник – он пошел за ней, но на кухню не стал заходить: прошел к окну в конце коридора – надо было срочно закурить. Она вышла с кухни, подошла к нему, попросила:

– Дай и мне.

– Тебе нельзя, – возразил он.

– Можно. Неужели думаешь, я оставлю его?

– Конечно. Будет прекрасный ребенок: его отец, как бы то ни было, очень способный. Он должен появиться на свет во что бы то ни стало.

– Легко говорить: ребенок без отца. Как я смогу одна, без всякой помощи, здесь – если только мне позволят здесь остаться – жить, когда он появится? А уехать домой, страшно и подумать: что я скажу своим родителям?

– Я же сказал: ты можешь положиться на меня.

– Но что ты можешь?

– Всё, что потребуется. Сделаю.

– Бросишь из-за этого вечернюю школу, когда тебе остался последний год учиться? Расстанешься с мечтой поступить в институт, чтобы сравняться с нашими ребятами? Что, тебе больше всех нужно? И ради чего? Ради чужого ребенка?

– Нет: твоего ребенка. И давай, уйдем в комнату, а то может кто-нибудь услышать, – он прошел с ней на кухню и забрал кипевший чайник. Взял у неё в комнате заварку и сам заварил чай. Пододвинул ей налитую кружку:

– Выпей и успокойся. И поговорим заодно, пока никто не пришел.

– О чем?

– О конкретных деталях. Как действовать, чтобы он мог появиться.

– О конкретных? Как будто ты уже можешь предложить что-то конкретное!

– Попробую. Ведь, кроме тебя, я один знаю о нем: пусть и дальше мы только будем знать, почему он должен появиться. Первое, что мы можем сделать – расписаться как можно скорей, и вопросов больше не будет: все будут знать, что это наш с тобой ребенок. Я буду его отцом, если позволишь.

– Значит, это правда?

– Что?

– Что я нравлюсь тебе? Марина мне сказала, что ты, как ей кажется, неравнодушен ко мне? Это так?

– Да: так. Но можешь не беспокоиться: я не пытаюсь воспользоваться обстоятельствами, чтобы заполучить тебя. Наши отношения будешь определять ты. Твердо обещаю, что если в твоей жизни появится он опять или кто-нибудь другой, я не встану на вашем пути.

– А ради чего тогда ты это сделаешь?

– Чтобы быть рядом с тобой: для меня это достаточно много. Правда. И об этом больше не думай.

– А о чем думать?

– О том, где жить сможем. Как понимаешь, у меня нельзя будет: там не та обстановка. Две комнатушки: в одной отчим с матерью спят, я в другой – вместе с сестрой и её мужем. Он и отчим меня побаиваются, но если приведу тебя, могут пытаться отыгрываться на тебе. Никуда не годится! Но за девять месяцев, пока родишь, что-нибудь удастся придумать. А до того сможем жить там, где сейчас. Видишь, и эту проблему решить как-то можно.

– Игорек! Ну, зачем тебе всё это? Ну, понимаю, нравлюсь я тебе...

– Ну, да! Даже более чем нравишься. Так что…

– Погоди. А ты подумай, что смогу я тебе взамен дать? Могу пообещать, что когда-то полюблю тебя? Я ведь не знаю. Понимаешь: не знаю.

– Понимаю. Всё равно: ты нужна мне. И я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо.

– Я должна тебе дать ответ сейчас?

– Нет, конечно. Не раньше, чем убедишься, что вы не будете уже вместе. Ведь ты могла и ошибиться, и он может придти к тебе и сказать, что всё не так. Может быть, даже завтра.

– И ты тогда безропотно уступишь меня ему?

– Да. Ты же любила его – наверно, и сейчас любишь. Есть за что. Он же такой: деревенский парень, а знаний не меньше, чем у наших ребят из интеллигентных семей. Я ведь смотрел на него и думал, почему я не могу стать таким же.

– И потому ни словом, ни пол словом не пытался никогда намекнуть, что и тебе я нравлюсь?

– Он был моим другом. Отец мой, когда приезжал, заметил, как я смотрел на тебя – он сказал мне: “Не потеряй таких друзей”.

– Но он не побежал за мной: это сделал ты. Поэтому, если он утром уже не придет ко мне, пойдем подавать заявление.

– Не спеши так.

– Хорошо: дадим ему неделю. Ровно – но не больше.

Девочки пришли только под утро. Игорь спал одетый на одной из их кроватей, и Ася предложила той, чью кровать он занял, лечь на её. Ей не возражали: девчонки были первокурсницами, и её авторитет в комнате был непререкаем.

… Они позавтракали вместе яичницей, которую приготовила Ася, и Игорь уехал, обещав вернуться к двенадцати. Он поехал домой, но пошел не к себе – к Жене. Там немного удивились, неожиданно увидев его с утра – почему-то искавшего Юру: он не очень понятно объяснил, зачем тот ему нужен.

– Он, наверно, не приезжал вчера. Иначе и он, и Ася ночевали бы у нас, – сказал ему Женя. Игорь больше ни о чем не спрашивал: было ясно, что Юра после вчерашнего у них не появлялся.

В общежитие постарался придти не раньше назначенного. Ася ждала его: Листов не приходил в его отсутствие. Он в свою очередь сообщил ей, что и у Жени его нет.

– Значит, укатил обратно, – сказала Ася. Девочки занимались, кто, сидя за столом, а кто, лежа на кровати. А Ася была не в состоянии: оделась, и они ушли.

Долго шли по улицам, почти не разговаривая. Когда замерзли, спустились в метро, и ездили, пока Игорь не проголодался.

– Вылезем здесь: тут недалеко чебуречная. Поедим с тобой там, – предложил он.

– Ой, не хочу их, – сразу почему-то нахмурившись, ответила Ася. – Да мне и есть совсем не хочется. Если ты хочешь, то пойдем, но только куда-нибудь еще, ладно? – Он повел её в какое-то кафе на Арбате. Ела она с трудом.

Потом опять кружили в метро. К вечеру решили пойти к Вайсманам – но зашли порознь.

Странно было очутиться в привычной обстановке и впервые чувствовать себя отчужденно от неё. Кроме них пришли Сережа с Людочкой и Саша. Листов отсутствовал, и это никого не удивляло: он появлялся не каждый выходной. Так же, как не удивило большее, чем обычно, молчание Аси и Игоря: они ведь и всегда были наименее многословными в их компании.

Юра не появился и на следующей неделе.

– Неделя прошла. Ты не передумал? – сказала Ася, когда Игорь появился у неё в воскресенье утром.

– Ты же знаешь, что нет. Только, если хочешь, можешь дать ему еще время.

– Нет: незачем. Я думаю, и недели было много. Если у тебя паспорт с собой, то мы можем ехать.

Поехали в тот же ЗАГС, где расписывались Женя с Мариной. И как тем, им назначили тоже почти через три недели: на субботу.

– Пойдем, скажем Жене с Мариной, – предложила Ася, когда они вышли из ЗАГСа.

– Может, повременим: скажем за день до этого?

– Зачем? Чтобы дать ему лишний шанс?

– Да. Если он появится, и ты всё переиграешь, никто не будет знать и задавать ненужные вопросы.

– Игорек, давай-ка присядем на минуту.

– Что такое? Тебе не хорошо? – встревожился он. Она улыбнулась: ей нравилась его внимательность. То, чего так не хватало в Листове.

… Когда в понедельник он приехал к ней в общежитие – довольно рано, она спросила его:

– Тебе не надо сегодня идти в школу?

– Я решил пропустить. Подумаешь! – небрежно ответил он.

– Нет: не подумаешь. Пожалуйста, не делай этого больше: мне совершенно не нужны излишние жертвы.

– Хорошо, – покорно ответил он. Но приезжал к ней каждый день обязательно, хотя и поздно.

… – Не беспокойся: я чувствую себя прекрасно. Просто, мне хочется поговорить не на ходу. Сядем на эту скамейку. Помнишь, мы пили здесь шампанское в день свадьбы Марины и Жени?

– Да, конечно: отлично помню.

– Мы тоже выпьем его здесь в день нашей свадьбы.

– Ты хочешь, чтобы мы её устроили?

– Конечно: пусть даже самую скромную. Ведь я не выхожу замуж за человека, который мне неприятен: я никак не могу сказать это про тебя. Ты хороший парень: добрый, благородный. Я тебя сильно уважаю – хочу и полюбить тебя. Только для этого, наверно, потребуется время. А сейчас мне хочется, чтобы ты поцеловал меня.

Игорь осторожно поцеловал её в щеку.

– Не так, – сказала она. – Ведь ты любишь меня, – она протянула ему губы.

– Обними меня, – попросила Ася потом. Под его рукой, обнимавшей её плечи, она чувствовала себя надежно.

– Ася, а кого ты хочешь, чтобы были у нас на свадьбе?

– Наших с тобой друзей. Это немного: всего ж пять человек. Но, наверно, и твоих родственников. Ты познакомишь меня с ними? Я же знаю только твоего папу.

– Попозже как-нибудь.

– Ты не хочешь, чтобы они тоже были?

– Это не получится. Маму и Зину можно было бы пригласить, но только без отчима и Васьки: им среди наших друзей не место. Но без них мама с Зиной пойти побоятся. Так что, не получится, понимаешь?

– Что ж: тогда без них – ничего не поделаешь. А теперь – пойдем к ребятам: обсудим, как нам нашу свадьбу устроить.

– Ты, всё-таки, хочешь им уже сказать?

– Да. Я не верю, что он появится.

Женю они застали на площадке с сигаретой. Похоже, он был несколько удивлен их появлением вдвоем и в такое время.

– Игорек, покури пока тоже: я с Мариной хочу поговорить, – сказала Ася и прошла в квартиру.

Марина занималась, сидя за письменным столом.

– Асюнь, ты? Одна? Юрочка твой так и не приехал?

– Нет. И не мой он больше.

– Что?!

– Поссорились – слишком серьезно: была причина. Только не спрашивай, какая. Короче говоря, я выхожу замуж – но не за него. За Игоря. О чем и пришла сообщить.

– Аська, ты что – того?

– Да ты не волнуйся: абсолютно всё в порядке. Понимаешь, так получилось. Мы с Игорем как раз из ЗАГСа: подали заявление. Нас распишут через три недели.

– Ошарашила ты меня. Такого ни от тебя, ни от Игоря не ожидала. Прямо как гром с ясного неба.

– Я ж говорю: так получилось. Мы ведь пришли с ним зачем? Свадьбу какую никакую устроить мы с ним хотим. Они сейчас там докурят, и мы обсудим всё.

… Похожий разговор произошел и у Игоря с Женей.

– Не понимаю! Почему вдруг?

– Извини, сказать не могу. Даже тебе. Но так надо. Мы пришли обсудить с вами, главным образом, нашу свадьбу. Вот только докурим. – Но перед тем как уже идти, добавил: – Еще вот что – это моя личная к тебе просьба: можешь ты как-нибудь связаться с ним? Будь другом.

– Считаешь, что надо?

– Думаю, да. Не хочу, чтобы получилось, что я втихаря увел его невесту. Понимаешь?

– Конечно. Постараюсь сделать. Пойдем?

– Теперь пойдем.

Собственно, что было обсуждать? Свадьба самая скромная: пятеро приглашенных – не такая, как у Жени с Мариной. Ничего специального: обручальных колец, свадебного платья.

– Ну, его-то можно. Оденешь моё – чуть только переделаешь, – настояла Марина. – Устроим у нас, конечно?

– Не хотелось бы: вдруг мои как-то пронюхают. Еще заявятся эти рожи, отчим с Васькой, непрошеные, в пьяном виде, поздравлять: что за удовольствие видеть их в этот день? Пусть лучше дороже будет: где-нибудь в ресторане, – возразил Игорь.

– А может, еще лучше: у Деда, на даче? – предложил Женя.

– Правильно: лучше, чем там, не будет нигде! – сразу поддержала его Марина.

Мелочи решили оставить на потом. Марина не пустила ребят затем уйти: настояла, чтобы остались – пообедать и потом вечер провести вместе со всеми. Игоря Марина послала домой – принести всё необходимое, и пусть садится делать домашние уроки здесь. А они с Асей тем временем займутся платьем.

5

Одним из путей выполнить данное Игорю обещание был вызов его телефонограммой, пока он еще работает в экспериментальных мастерских. Но она должна быть за подписью начальника отдела, и Женя в понедельник первым делом зашел к Медведеву.

Почему-то, как ему показалось, Николай Петрович, не был настолько ошеломлен новостью, которую он ему сообщил, как он и Марина вчера. Предложил только пойти в коридор покурить.

– И что за причина? – спросил он там.

– Можно только гадать. Игорь не может сказать, а Ася не захотела.

– Так. Тогда не будем ломать голову: наверно, узнаем со временем. А Игорь ваш молодец: ведет честную игру. Юру вызовем – якобы по делу: пусть приедет, и поговоришь с ним. Можно и другой вариант: тебя послать туда. Но первый вариант, наверно, лучше: он сможет и с Асей поговорить, если решит. На междугородку его вызвать еще можно, но не стоит: слышимость может быть жуткая.

… Листов появился в отделе на следующее утро: похоже, приехал самым ранним поездом. Прошел к Медведеву.

– Как твои дела? – спросил тот. – Когда переходишь на новое место?

– Точно еще не знаю. Обещали позвонить оттуда. Жду пока. Николай Петрович, а по какому делу меня вызвали?

– Новость есть, касающаяся тебя. Не по работе. Её тебе Женя расскажет. А своему начальству скажешь, что от тебя потребовались более подробные объяснения по тем изменениям, что ты предложил внести в чертежи нашей конструкции.

Разговор с Женей происходил в коридоре на другом этаже. Юра молча выслушал всё, и по лицу его невозможно было догадаться, как он воспринял её. Ответил он Жене не сразу.

– Я очень благодарен Игорю за то, что он не хочет, чтобы это произошло втайне от меня. Он добрый и очень порядочный парень. И он, наверно, действительно любит её.

– Послушай, Листик: ты еще можешь поговорить с Асей, вернуть всё на прежнее место. Ведь он дал тебе этот шанс.

Юра опять замолчал. Потом поднял голову:

– Нет, Вайс: думаю, не стоит. Так, как есть, будет лучше всего для всех нас. Передай Игорю мою искреннюю благодарность, и пусть совесть его больше не мучает.

И больше они об этом не говорили, хотя Женя ожидал что-то узнать о причинах их ссоры. То время, когда синили несколько чертежей, которые Медведев решил дать ему с собой, Листов курил, стоя возле отдела. Получив их, сразу же уехал.

С Дедом разговор получился иным, чем с друзьями. Казалось, он совсем не удивился тому, что Ася и Игорь попросили. Согласился, что свадьбу лучше всего устроить здесь, на даче. И что надо сделать её скромной, тоже понятно.

Попросил Асю приготовить обед на всех, а сам пошел во двор вместе с Игорем, чтобы с его помощью убрать оттуда что-то в сарай. Но долго там не задержался: показал Игорю, что надо сделать, и вернулся в дом.

Ася уже поставила всё вариться и сидела у кухонного стола, подперев голову руками: думала. Дед спросил, не вставит ли она ему нитку в иголку: зрение уже не то, а надо пуговки пришить – оторвались на нескольких рубашках. Ася попросила принести их и занялась пришиванием пуговиц. Дед уселся рядом.

– Ты, Асенька, не печалься. Знаешь, как говорится: что Б-г ни делает, всё к лучшему.

– Да, дедушка. Я ведь и не печалюсь.

– Но думаешь: любила ты одного, а замуж идешь за другого. А я думаю, что правильно, наверно, решила сделать. Игорь твой тебе куда больше подходит, чем Юра.

– Чем, дедушка?

– Слишком разные с Юрой вы. Оба молодые, оба хорошие – но ведь интересы у вас больно разные. И тянули бы, наверно, в разные стороны – мучили друг друга.

Ты-то его без оглядки любила, а он, похоже, понимал, что может оттого не получиться у вас. Потому и не было у него с тобой, как у Жени с Мариной. Он ведь очень неглупый, Юра.

– Наверно. Только Игорь не глупей. А где-то и умней, поверьте. И Игорь, конечно, не сделал бы то, что Юра смог. Он ведь… А, да что говорить!

– А ты говори, говори. Не таи в себе: расскажи – облегчи душу. Оно ведь в меня войдет, со мной и умрет. А может, я что и разобъяснить тебе смогу: я чего только в жизни не повидал. Ты ж мне веришь?

– Да, верю, дедушка. – И правда, так хотелось излить кому-то всё, что пережила за последние дни.

Вначале она еще спотыкалась, пытаясь обойти некоторые вещи, но слишком скоро почувствовала, что должна говорить как на духу: всё. И стала рассказывать, не упуская ничего. Дед не перебивал, не задавал вопросов, только слушал и изредка поднимался, чтобы проверить то, что готовилось на плите. Ася поэтому не вставала, не прерывала пришивание пуговиц: это занятие позволяло ей держать голову опущенной в продолжение рассказа.

Она закончила одновременно и пришивать, и говорить. Было ощущение, что рассказала даже больше не Деду – себе самой. А Дед молчал, помешивая ложкой в кастрюле.

– Дай, подумаю: хорошо? – сказал он. Она отдала ему последнюю рубашку и стала сама возиться с обедом. – Ну, что я тебе скажу, Асенька? Кажется, правильно всё оно получилось. Слабый он был, когда ты к нему приехала, и то, что ты ему тогда сделала, заставило его махнуть рукой на сомнения, которые, я думаю, были у него до того. Поэтому так у вас тогда получилось, наверно.

Только они, сомнения эти, не исчезли совсем – таились еще где-то. Вот он в последний момент и испугался.

– Дедушка, но почему он не пытался догнать меня – еще раз спросить, правду ли я сказала или, действительно, старалась испытать его? Почему сразу же поверил, что только испытать? Ведь о его ребенке я ему сказала, и он знал, что могла я его зачать тогда.

Наверно, потому, что хотел поверить – так ему было выгодней. Игорь ведь не поверил: понял, что не шутила я.

– И Игорь мог ошибиться. Я думаю, мог Юра поверить, что испытывала ты его – мог. Может, и побежал за тобой тоже – только не сразу: всё может быть.

– Почему же не постарался потом увидеть меня – объясниться со мной? Если бы не Игорь, я же не знаю, чтобы стала делать.

– Игорь… Он любил, а Юра, видно, нет. Я уж давно замечал, как поглядывал Игорь на тебя тайком – да и не я один. Ты только не обращала внимания. Игорю достаточно было даже допустить, что ты сказала Юре правду о ребенке, и увидеть тебя бегущей от него, чтобы броситься помочь тебе. И ты ведь не стала отрицать, что так оно и есть.

А Юра, возможно, думал, но с тобой встретиться еще не решился, когда Женя ему сказал, что ты и Игорь подали заявление в ЗАГС. Игорь честно дал ему шанс, и он отказался им воспользоваться.

А мог бы: приехать к тебе, броситься, что называется, в ноги и предложить выйти за него. Ты, наверно, не долго бы сопротивлялась: простила бы и стала бы его женой. Это казалось бы красиво: по правилам. Всё, как в кино или книгах со счастливым концом.

Только за концом одного идет ведь начало другого, и в вашей жизни остались бы ваши разные с ним интересы. И он это понимал: наверно немало думал об этом. Потому и решил не мешать вам. Не думаю, что это совсем легко было для него.

– А может, он просто струсил, поняв, что я не соврала ему насчет ребенка? А? Так, что, не может быть? Понял – и сбежал от меня и своего ребенка?

– Нет. Это я тебе говорю: нет! Не способен он на такое. Я ж хорошо помню, как было в пятьдесят третьем, когда готовилось выселение евреев. Многие отворачивались тогда от них: друзья, жены, мужья.

А он готов был рисковать, чтобы спасти Соколовых и Женю с Беллой Соломоновной. Ведь рисковать смертельно: вместо образования, дающего надежду дать нормальную жизнь матери на старости, в лагерь мог загреметь – ой как надолго. Да ты, наверно, это и сама слыхала. Нет: на подлость Юра Листов не способен.

А насчет ребенка я вот что тебе скажу: это единственное, что может его заставить переменить свое решение. Ты можешь встретиться с ним и сказать ему правду. И убедишься, что он верит, что ты зачем-то захотела испытать его. Хочешь это сделать? – рискнул спросить Дед, глядя Асе в глаза: она задумалась.

– Нет уже, – помолчав, сказала она. – Пусть будет, как есть. Наверно, он прав. Так будет лучше всего для всех нас. А то, что это его ребенок, он никогда не узнает. Правильно?

– Да, я думаю. Ты тоже приняла правильное решение. Я верю, что ты сможешь быть счастлива с Игорем: он сделает всё для этого.

– Наверно, да: мы понимаем друг друга много лучше, чем это было с Листовым. А теперь пойду, позову его: всё готово, и пора садиться за стол.

… – Как, Игорек, всё успел? – спросил Дед за обедом.

– Почти. После обеда еще полчасика – и закончу.

– Да нет, спасибо: сам потихоньку перетаскаю.

– Так не легко ведь, Дед.

– Ничего: еще силенка кое-какая есть. Да и ребята приезжают, когда никогда.

– Не больно часто ведь.

– Что поделаешь: заняты. Валя чаще всего: беспокоится, что один. Желает забрать меня в Москву, да я пока не хочу. А честно, одному уже как-то тоскливо. Может, вы ко мне переберетесь после свадьбы: где вам вдвоем-то жить?

– Спасибо, дедушка: нам пока учиться надо. Будем жить пока, где жили.

– Но это пока не родишь. А там давайте ко мне: комнату вам найду, и ребенка в колясочке во дворе сможете оставлять. Подумайте: плату с вас я ж брать не стану. Мне-то с вами повеселей, и Валюша беспокоиться перестанет.

Пока обедали, обговорили мелочи, связанные со свадьбой. Дед предложил зажарить последнего своего гуся, остальное ребята привезут. После обеда Игорь, все-таки, снова надел телогрейку и пошел доделать, что осталось: всё равно, Ася должна прежде, чем уедут, вымыть посуду.

Дед пошел провожать их до станции.

6

Появление Листова у Жени на работе в этот субботний день – день свадьбы Аси и Игоря – было неожиданным.

– Ты… ты решил всё переиграть? – даже не поздоровавшись, спросил его Женя.

– Да нет, – он уселся у кульмана Жени.

– Как у тебя дела с новой работой?

– Великолепно: в понедельник уже выхожу туда. Вчера перебрался к ним в общежитие: дали мне в нем временно отдельную комнатушку. Только тоскливо было оставаться завтра целый день одному: никого там еще не знаю пока. Здесь хоть можно куда-нибудь сходить. Переночевать наверняка смогу у знакомых ребят в общежитии нашего института.

– Можешь и у нас.

– Не уверен, что Марина хочет видеть меня.

– Нас не будет. После ЗАГСа едем к Деду – вернемся завтра к вечеру только.

– Понятно: Игорь, наверно, не захотел из-за родственничков своих устраивать у тебя. Я почему-то предполагал такой вариант.

– Скажи спасибо, что застал меня: я уже отчаливаю. Ключи у Николая Петровича: принес ему запасные. Попросил у меня переночевать эту ночь: снова с женой поругался. У него сейчас люди только: дождись, когда выйдут. Ладно, я побежал.

– Спасибо, Жень.

… Медведев обрадовался, увидев Листова:

– Здравствуй! Как ты кстати. Жени уже, правда, нет – зато ты можешь мне сегодня составить компанию: он мне оставил свои ключи.

– Я в курсе, Николай Петрович: успел застать его.

– Ну, как: не возражаешь? Я думаю, в такой день, как сегодня, моя компания тебе подходит, как никакая другая, – он попытался улыбнуться, но это плохо получилось.

– Наверно, да.

– Вот и договорились!

Два часа до конца работы казались бесконечными. Чтобы убить время, Юра пошел библиотеку НИИ, стал листать книги и журналы, стоявшие на открытых полках читального зала. Раз за разом убеждался, что сегодня ничего не способно вызвать интерес. Ушел в коридор и стал ждать там; курил почти непрерывно. Мутило: от мыслей, оттого что уехал в Москву, выпив лишь стакан чаю безо всего.

Наконец, прозвенел звонок, и народ повалил из отдела. Вскоре появился и Медведев.

– Всё: поехали! Только я не на машине: мешать лишь будет сегодня. Махнем сейчас куда-нибудь. Ты здорово голодный?

– Есть уже.

– Тогда, я думаю, стоит податься на Арбат – в шашлычную.

Он заказал там шашлыки по-карски. Пока их им готовили, налил и себе, и Юре.

– Ну, что, Юра: за твои успехи!

– Какие, Николай Петрович? – спросил Юра. Ему не терпелось выпить – пальцы дрожали.

– Твоя новая работа: будешь уже зарабатывать по-человечески. А потом выпьем и за всё остальное. Давай!

Листов жадно проглотил: водка обожгла желудок, и стало тепло. Медведев пододвинул ему миноги в уксусе, и Юра стал их наворачивать. Но рюмка, выпитая на голодный желудок, дала действие: Юра почувствовал это скоро.

А Медведеву это было, явно, слишком мало, и он быстро налил по второй.

– А теперь за наши с тобой успехи в личной жизни!

Юра с удивлением уставился на него:

– В личной жизни?

– А ты пей: не спрашивай! Сколько мы выпили, чтобы в этом разобраться? По рюмке. А необходимо? Сам знаешь: как говорят, без пол-литра не разберешься. Вот, выпьем с тобой бутылку – и начнем разбираться.

И они выпили. Потом еще одну. Медведев уже наливал следующую, когда принесли шашлыки. Когда съели половину, он налил снова. Но есть уже так не хотелось, как вначале. И Медведев предложил:

– Можешь говорить и есть? Тогда расскажи, если желаешь, как всё у тебя получилось.

И Юра стал выкладывать. С самого начала. Как случайно встретил в книжном магазине девушку, сразу привлекшую его своей строгой красотой. Как постарался обратить её внимание на себя одним, потом другим замечанием по поводу книг. И преуспел: они разговорились, и он поехал её провожать.

Дорогой говорил о поэзии, о литературе: она слушала, что называется, с открытым ртом. Даже предложила зайти к ней, когда они подошли к общежитию. А там он увидел еще одну девушку, как две капли воды похожую на ту, которую они уже не один месяц помогал искать Жене, и которую звали так же. И он сходу пригласил обеих встречать Новый год у его друга.

Новый год получился удивительным: наверно, самый замечательный из всех до того. Встретились Женя и Марина. Был потрясающий стол. Много танцевали. Пели и читали стихи: он – Есенина и Омара Хайяма, Саша - собственные. Потом провожали с Женей Асю и Марину, и он еще долго не уходил. Что-то говорил ей, а она слушала, смеялась и глядела на него влюбленными глазами. Когда прощались, позволила поцеловать себя – в щечку.

А потом начались их дружные сборы по воскресеньям у Жени. Было интересно и весело. И с Асей ему было неплохо.

– Неплохо только? – спросил Медведев.

– Ну да. Я видел, что она влюблена в меня, но сам к ней этого не испытывал. Нравилась она мне, конечно: самая красивая из всех, с кем до неё встречался. Но слишком скоро обнаружил, что её не слишком сильно интересует то, что всех остальных в нашей компании. Даже Игоря, который в это время примкнул к нам: тот читал запоем. А она – нет. По-моему, и в педагогический на факультет русского языка и литературы поступила потому, что там легче учиться.

Она ведь более земная, чем я и остальные в нашей компании. Много практичней, чем я, и стала постепенно стараться и меня таким сделать. А мне другое было нужно. Но перестать встречаться я не решался: из-за нашей компании.

– Поясни.

– После того Нового года Еж, Сережа Гродов, стал встречаться с Леной. Помните её?

– Отлично помню.

– А он потом поехал на практику и там встретил Люду. Когда приехал и сообщил, что женился на ней, Лена уже не могла появляться в нашей компании. Не Еж: он с Сашей учился вместе с первого класса. Женя с ними учился со второго: когда приехал из эвакуации.

У меня была другая ситуация: Ася была подругой Марины в той же степени, что я другом Жени. Как инициатору разрыва, именно мне бы пришлось исчезнуть из компании, а это меня пугало. Да и привык я к ней как-то: уже не знал наверняка, хочу ли с ней расстаться. Поэтому всё продолжалось. Не думаю, что она совсем не замечала мое отношение к ней, но, как я видел, её ко мне оставалось прежним.

Думал, что после окончания института зашлют меня куда-нибудь, и всё кончится само. Жалко только было с Москвой и нашей дружной компанией расставаться. А тут вы помогли распределиться в Московской области. Можно было и в Москве время от времени бывать, и попробовать спустить всё на тормозах.

– Ну, и как: попробовал?

– Пытался. После Жениной свадьбы стал приезжать не каждую неделю. Под любым предлогом: главным образом, якобы подрабатываю по воскресеньям. Правда, такое пару раз было: платформы разгружал. А так, вообще-то, несколько раз студенты-заочники за помощью обращались – я делал вечерами: что можно дома, а чертежи на работе.

– Но когда ты с ней пришел к нам, и мы с тобой играли в шахматы, ты сказал, что вы уже решили пожениться. Я не стал тогда задавать тебе лишних вопросов. А теперь задам: почему?

И Юра обстоятельно рассказал про приезд Аси к нему. Не скрыл, чем он закончился.

– Слишком понятно. Похожая ситуация. А потом?

– Опять стал обращать внимание на то, что раньше меня останавливало. Вроде бы мелочи: как она, явно стараясь сделать мне получше, начинала мной потихоньку командовать. Считала, что знает лучше, что мне нужно, чем я.

– Как моя Лариса.

– Я старался подавлять в себе эти мысли. Но решимость как можно быстрей жениться на ней стала колебаться. И опять проклятая привычка: надеяться, что образуется со временем. Что постепенно справлюсь со своими сомнениями.

А она не дала мне такой возможности. Я приехал – как раз четыре недели назад, и она… Налейте-ка еще, Николай Петрович.

Он жадно выпил без всякого тоста и, вместо того, чтобы заесть уже остывшим шашлыком, закурил сразу.

– И что она?

– Сказала, что у нас будет ребенок. Это значило, что я должен принять окончательное решение немедленно. А я испугался: почувствовал, что совсем еще не готов. Вместо того чтобы обрадоваться, как полагается в таком случае, стоял и молчал.

И она поняла, что я испугался, и усмехнулась мне в лицо. Сказала, что решила только проверить меня, и я не выдержал её испытание. И значит, не любовь это была, а иллюзия – поэтому незачем дальше головы друг другу морочить. Она именно так и сказала. И потом еще: “Прощай!”, и побежала вниз по лестнице. Мы на площадке стояли, наверху – у Жениной квартиры.

А я как стоял, так и продолжал: как обухом по голове. Очнулся, только когда дверь внизу хлопнула. Два раза, почему-то. К Жене без неё я, конечно, не пошел: взял сумки с продуктами и поехал обратно.

В электричке сумки повесил на крючки и стоял почти всё время в тамбуре: целую пачку искурил. Всё думал: какая муха неожиданно укусила её? Зачем вздумала испытывать меня? Может, устала ждать, когда скажу: “Давай завтра же подадим заявление”? Наверно, если бы не думал в тот момент о том, что мне опять становится трудней с ней, так бы и сказал. Как будто угадала она, о чем я думал: застала врасплох, и я испугался.

Курю, а где-то в глубине у меня, хоть не признаюсь себе, мыслишка: неужели это уже позади? И какое-то облегчение: она сама так решила – сама. Но себе не признаюсь в этом: думаю, как дальше быть, чтобы восстановить отношения с ней

Старая карга Алевтина, хозяйка моя, обомлела, когда я вдруг опять заявился:

– Ты чего это обратно-то приперся? Со своей кралей не поладил, что ли?

– Не твое дело. Чего суешься? – обрезал я её. Думаю, она мне сейчас выдаст: поорем друг на друга, как две сволочи.

А она – нет: замолкла. Я к себе ушел, а она через минуту в дверь голову сунула:

– Юрок, пойдем-ка, посидим с тобой. – Она вообще-то не злая: горластая только. На кухне достала из шкафчика бутылку самогона – гонит потихоньку – и налила мне и себе. – Ты не горюй: милые бранятся – только тешатся. Пей – и не думай.

Опрокинули с ней, и я снова к себе ушел. Сигарет ни одной – окурок из пепельницы закурил. Оглядываю комнатуху свою и представляю, как она приехала ко мне, и стало здесь тогда уютно и чисто. Какой обед соорудила: совсем не то, что брал в столовке – вечные молочный суп да убогий гуляш с вермишелью. Алевтина на следующий день сказала мне:

– Ну, Юрка: ты и орел, оказывается. Какую девку себе отхватил! И ведь не только красивая шибко: смотри, какой порядок у тебя навела. Женись скорее на ней, парень, а то, смотри, уведут.

Ведь как было мне хорошо в тот день. И забыл я всё, что было не так между нами. Чего еще мне нужно, думал я: какую принцессу себе ищу я, нищий начинающий инженер? Хватит, сказал я себе. И я пожелал её, и она с радостью стала моей.

После этого дня поверил я снова, что все будет хорошо у меня: стал активней, уверенней в себе. И пошло у меня: подвернулась возможность перейти на лучшую работу.

Почему опять возникли эти чертовы сомнения в том, что всё у меня с ней будет прекрасно: как у Жени с Мариной? Ну, стала давать мне какие-то указания, так что с того? Она же куда практичней меня: её не заносит в небеса. Права, наверно, когда говорит, что надо, если есть деньги, какие-то вещи купить, а не еще книг.

И я мучился сомнениями: из-за такой ерунды в результате, возможно, потерял её. А надо было бросить эти свои сумки и рвануть, догнать её. Наверно, приласкать – и она, наверняка, поверила бы тому, что сказал бы ей.

Почему ж не рванул; почему, вместо того, чтобы поехать к ней в общежитие – может быть, она окажется там – уехал сюда? Да: почему? Может быть, из-за той паскудной мыслишки, что пытался загнать куда-нибудь поглубже, когда стоял в тамбуре электрички. А зачем: может быть, это и было, что почувствовал – не подумал, когда она бросила мне в лицо те слова и исчезла?

Метался всю ночь от одного к другому, и уснуть не удалось. Была мысль всё-таки поехать к ней завтра. Выкурил до конца все окурки, что были в пепельнице. Потом мучился до утра; выскочил из дома ни свет, ни заря и стрельнул у первого, кого увидел. Потом помчался на станцию: купить сигарет в буфете.

А дома Алевтина встретила предложением позавтракать вместе горячей вареной картошкой. Я притащил колбасу и корейку. Отказался выпить под это. Но она не настаивала – только сказала:

– Ты, милок, не шибко переживай, ежли что: и другую найдешь. Подумаешь: красивая. Да разве в этим дело? Главное, жить вместе душа в душу.

Слова её эти прямо резанули меня. Ну да: неуверенность в этом и заставляла колебаться меня всё время. Верно: именно это – ведь меня порой просто тошнило от её стойкой практичности. Поэтому надо еще раз подумать, прежде чем ехать к ней.

Я пошел к себе, лег на топчан, но уснул раньше, чем успел что-либо обдумать. Когда проснулся, было уже темно. Я проспал много часов, и ничего не успел обдумать, как собирался. К тому же чувствовал себя полностью разбитым. И уже не поехал. Не поехал и в остальные дни: так и не смог окончательно решить для себя.

Когда вы меня вызвали телефонограммой, Женя сказал, что она выходит замуж за Игоря, и что сообщает мне это по просьбе Игоря. Он давал мне шанс попробовать переиграть её решение. Но я подумал, что оно может быть хорошо не только для меня, но и для неё: он подходил ей куда больше, чем я. И отказался от возможности встретиться с ней.

В тот момент я был уверен, что поступаю правильно. Но потом появлялись сомнения в этом. Даже сегодня, пока ехал в электричке, мелькнула мысль броситься к ней, но я уже знал, что ни за что не сделаю это.

Понимаете, Николай Петрович, я уверен, что поступил правильно. Просто, это не так легко сделать. Вам спасибо огромное, что выслушали меня.

– Знаешь, ты смог, наверно, сделать то, что не сумел я, – он перелил Юре водку из своей рюмки.

Тот снова жадно выпил её и начал доедать уже совершенно остывшее мясо. Медведев жевал свое. Оба молчали.

Потом Медведев попробовал заказать еще двести грамм и по шашлыку. Но официант отказался:

– Молодому человеку, по-моему, уже достаточно. Вы сможете довести его до дому? – И Медведев согласился: последняя рюмка странно подействовала на Юру. А может быть, то, что он только что рассказал. Или, что совсем не спал эту ночь.

Быстро расплатившись, вывел Юру на улицу. Тот шел с трудом: сильно шатался и, видимо продолжал упорно думать о том же. Поэтому, когда несколько раз повторил:

– Я ведь поступил с ней подло. Она же меня любила, а я – чем отплатил я ей за это? Ну и мразь же я, наверно! – Медведев схватил первое подвернувшееся такси, и они поехали к Жене.

За несколько кварталов от него Медведев увидел еще работавшую палатку: несколько мужчин получали из окошка какие-то бутылки, явно похожие на водочные. Он попросил водителя остановиться и посмотреть за Юрой, пока он сбегает к палатке. Но водитель ждать не захотел:

– Он мне еще без вас машину всю облюет, – и пришлось вылезти обоим. Водитель, получив деньги, сразу укатил.

– Постой здесь и никуда не уходи, – велел Медведев и пошел на другую сторону улицы, к палатке. Обратно вернулся с бутылкой водки – той, что была в палатке, “красной головкой”. Юра должен был забыться совершенно: для этого годилась и такая. А он неподвижно стоял на том же месте, где его оставил Медведев: рядом с кучей снега.

Дошли до Жениного дома, поднялись в квартиру. Тамара увидела их, но ничего не сказала – быстро скрылась у себя в комнате. В комнате Медведев усадил Юру на стул и вышел в коридор. Тихонько постучался к Клаве. Та выглянула, и он попросил у неё что-нибудь, чтобы дать Юре закусывать водку, и, если можно, какой-нибудь достаточно большой таз.

– Хочу напоить его, чтобы забылся и заснул: слишком тяжелый день у него сегодня.

– Я понимаю, – ответила она и повела его на кухню. Дала там банки с солеными огурцами и квашеной капустой – самое подходящее. Показала, где её таз в коридоре.

Юра повторял, что он мразь и говно, и правильно Аська сделала, выбрав в мужья не его, а Игорька. Вот это человек! Медведев налил ему и себе по полстакана. Сам только пригубил. А Листов выпил, как воду, уже не чувствуя, что пьет. Закусил едва-едва, зато пытался закурить. Медведев не дал ему: комната пропахнет табаком, а Марина стала плохо переносить запах никотина. Предпочел налить ему еще, и после этого Юра начал отключаться начисто.

Медведев снял с него пиджак и ботинки, уложил на тахту, принес и подставил таз. И вовремя: Юра начал травить. Медведев держал его голову, чтобы он не перепачкал тахту. Потом обтер ему рот, вылил из таза в унитаз и сполоснул его. Только после этого вышел на площадку покурить.

6

Когда вошел, встретил в коридоре Клаву.

– Как Юрочка?

– Заснул, наконец-то. Спасибо за таз: пригодился.

– Пойдемте, посмотрим его.

В комнате горела только настольная лампа на письменном столе. Юра спал тяжелым пьяным сном. Пахло мерзко рвотой, и Клава принесла ватку, пропитанную одеколоном – зажгла её, чтобы быстрей очистить воздух в комнате.

– Бедный мальчик: как не повезло ему, – сказала она.

– Почему? Он не бедный – сильный, умный. Даже, наверно, мудрый. Он сам отказался от того, чтобы вернуть её: понимал, что их может ждать в будущем. Но это было, всё равно, трудное решение. Ничего: проспится – и будет в порядке.

– Значит, это правда? Женя сказал мне, но я не поверила. Такая пара была: он остроумный, яркий – она красивая необычайно. Какими влюбленными глазами смотрела на него!

– А он на неё трезвыми. Все думали, что она чаще других молчит только потому, что по природе немногословна. А он видел, что оттого, что её не настолько интересует то, что его и его друзей. Ему было скучно с ней. Не было у них такого взаимопонимания, как у Жени с Мариной.

– Но она была так предана ему, беспокоилась за него.

– И, искренне заботясь о нем, старалась сделать его таким же, как сама. Думала, это лишь для его блага – что он поймет и оценит, сколько она для него делает. И не понимала, что ему на самом деле нужно.

6

“Как у меня”: это он уже не сказал. Да, Юра сделал то, что следовало тогда сделать ему. Слишком много аналогий между тем, что было у них обоих. Лариса, которая поступила работать в отделение госпиталя, где он долечивался, быстро стала уделять ему особое внимание. Все в палате завидовали ему: красивая.

Но она была к тому же и очень неглупая. Практичная: как Ася – может быть, еще в большей степени. Когда он выписался, она помогла ему многим и поначалу не требовала ничего взамен. Пока он доучивался в институте – ушел на фронт после третьего курса – она заботилась о его быте, а после окончания стала толкать его в аспирантуру. Поддерживала и ободряла его, когда случались неудачи.

Она делала это, потому что любила его: наверно, любит и сейчас. Он, как понимал сейчас отчетливо, нет. Просто, счел в какой-то момент, что, после всего, что она сделала для него, ему, как порядочному человеку, необходимо узаконить их отношения, несмотря на сомнения, сможет ли он быть счастлив с ней.

Ну, и что? Внешне так, как говорили ему все, советуя не упустить такую жену. Да: стал он кандидатом; да: не без её активной помощи. Что только не делала, когда надо было от кого-то добиться того, что нужно было – для него. Буквально, без мыла в жопу умела залезть нужному человеку. Зато смогла, когда кандидатом он стал, устроить их быт, как мечтают многие: добиться отдельной квартиры, установить в ней телефон, обставить её по последнему слову моды.

Правда, на этом не успокоилась: ей этого мало. Старается изо всех сил доставать еще более модное, менять то, что есть. Непрерывно. Она, вообще неутомимая: никогда не бывает довольна настоящим – живет лишь будущим.

А ему пусто в их квартире, обставленной шикарной мебелью, рядом с любящей красивой женой. С которой чем дальше, тем больше он не находит общего языка.

Он пробовал заговаривать, почему бы уже не завести им ребенка: может быть, пора – сколько можно откладывать. Она неизменно отвечала:

- О чем ты говоришь? Тебе же докторскую надо еще сделать. И стоит для себя тоже пожить. – Для себя! То, что не касается её – и его, но как она понимает – для неё не существует. Распугала всех его бывших друзей своим искусно вежливым хамством.

И потому всё больше не хочется идти домой. Ему куда лучше здесь, среди тех, кого обрел после неожиданной встречи с Женей. Его жену и друзей, её и их родителей, милого малыша Толика.

Его мама сидит сейчас напротив – и ему не хочется, чтобы она ушла, и он остался один со спящим Юрой и своими мрачными мыслями.

– Простите, я задумался, – сказал он ей.

– Ничего, Николай Петрович: бывает, – тихо улыбнулась она в ответ.

– Клава, вы не торопитесь уйти спать?

– Нет еще.

– Можно тогда поговорить с вами?

– Да, – снова улыбнулась она. – О чем-то определенном?

– Нет. Понимаете, бывает иногда желание просто поговорить, не торопясь, с хорошим человеком.

– Вы меня считаете хорошим человеком?

– Конечно: вы же мама Толика.

– Спасибо, Николай Петрович: вы так замечательно к нему относитесь. Своего бы вам тоже не мешало.

– Трудный вопрос: Лариса пока не хочет. Но об этом, если можно, не надо сейчас. Расскажите мне лучше о Толе, Жене, их родителях. Как можно больше: я слишком многое знаю о них отрывочно. И еще одна просьба, если не трудно: можно чаю сделать? А то ужасно пить хочется.

… Они пили чай и негромко разговаривали. Медведев задавал вопросы, и Клава отвечала ему. Говорила про то, как дружно жили её семья и Литвины до войны, про приезды к ним брата тети Беллы с их мамой, своей женой и маленьким сыном – Женей.

О том, как приехали Женя с бабушкой, Лией Ароновной, в июне сорок первого накануне Толиного окончания школы, и вскоре началась война. Ушли в ополчение её отец и дядя Коля, Толин отец; ушел в армию и Толя. А тетя Белла со своей мамой и семилетним Женей эвакуировалась в Сибирь.

Оттуда они вернулись только вдвоем, без бабушки. К тому времени уже не было в живых ни дяди Коли, ни её папы; погибли под Сталинградом и родители Жени. Клава пересказала рассказ тети Беллы о том, как узнал Женя об их гибели. Рассказала про приезд Толи в сорок четвертом.

– Толя рассказал нам про это. А когда сказал, как плакал тогда Женя, и почему, мы все сразу закурили: боялись сами заплакать.

Клава продолжила рассказ с момента после появления здесь тогда его – когда тетя Белла узнала, что и Толя погиб, и ждать им больше некого. Как жили они, оставшись одни. Впрочем, не совсем одни: у него были его школьные друзья, и их семьи стали, как родные.

Каким был Женя тогда: взрослым не по летам – много взрослее своих друзей. Как он во всем заботился о тете Белле, скупился потратить на себя лишний рубль, подрабатывал благодаря своим прекрасным рукам. А после восьмого класса стал летом работать на заводе во время летних каникул.

Упомянула про Анну Павловну, благодаря которой он, Саша и Сережа знали несколько иностранных языков и многое, чему не учили в школе. Про то, сколько читали они, слушали классическую музыку, ходили в музеи. И как к ним, когда стали студентами, примкнул Юра Листов – деревенский паренек, знаток поэзии, жутко одетый, которому тетя Белла отдала пальто Толи, которое хранила как память, чтобы он не ходил зимой в телогрейке.

А потом наступил страшный пятьдесят третий год, когда арестовали врачей-евреев. Что творилось тогда: увольняли их с работы, оскорбляли на улице. Тетю Беллу тоже уволили. Говорят, готовились выселить всех – как чеченцев и крымских татар. Но вскоре умер Сталин – она, как дура, плакала, когда сообщили, а в начале апреля врачей-евреев освободили.

Тетя Белла лежал тогда больная, но открыла настежь окно, чтобы те, кто радовался их аресту, слышали, как в её комнате громко играет еврейская пластинка. “Фрейлехс” называется.

– Помню, когда Арон Моисеевич спросил на свадьбе у Жени, есть ли у него эта пластинка, он почему-то перестал улыбаться. И Юра тоже.

– Они её и застали тогда: я была занята с Толиком и не догадалась к ней зайти. Тете Белле никак нельзя было стоять у открытого окна: ей ведь стало хуже после этого. Женя перестал ходить в институт, сидел с ней. Сергей Иванович старался сделать всё, чтобы спасти её, но ничего не помогло. Так Женя остался один, – на глазах у Клавы были слезы.

– Героическая женщина: понятно, в кого Толя пошел. Но вы не плачьте, Клавочка, – он положил руку на её ладонь.

– Да, да: не буду.

– Может быть, еще чаю согреть, Николай Петрович?

– Спасибо: не откажусь.

Клава вышла ненадолго и вернулась с шерстяным одеялом, укрыла Юру. Ушла снова и принесла закипевший чайник и поднос с хлебницей и масленкой.

– Что-то проголодалась я. Вы не присоединитесь ко мне?

– Наверно, да. Что-то тоже захотелось уже.

Она посыпала поверх масла сахар на свой бутерброд. Он, глядя на неё, тоже, и это понравилось ему. Ели молча, и впечатление от того печального, что перед этим рассказала она, уходило.

… – А потом у Жени уже всё было хорошо? Ну, если не считать, что он был вынужден жить один.

– Тоже не сразу.

Когда Женя и Саша с Сережей были в самых старших классах, у многих, кто учился вместе с ними, появились девочки. У них нет: почему-то сторонились их. Тетю Беллу это беспокоило очень: Женя, похоже, пошел в своего отца. Тот был робок очень с женщинами до того, как женился на тете Розе, его маме.

Ничего не изменилось, когда они стали студентами. Даже с появлением Юры, который, похоже, с ними, всё же, встречался. А после смерти тети Беллы Женя очень не сразу пришел в себя: только где-то к концу третьего курса института. Он тогда пошел на вечер в свой институт и встретил там девушку, которая была похожа на его маму.

– Марину?

– Её.

Но он, действительно, оказался копией своего отца, чего так боялась тетя Белла. До смешного. Не попросил у неё ни телефон, ни адрес – ничего: не решился.

А на следующий день Тамара познакомила его с пришедшей к ним в гости девушкой. Очень красивой – не менее Аси, только другого типа. И Женя начал с ней встречаться – несмотря на то, что её мать противилась их встречам поначалу: прочила её за другого – не бедного студента, как Женя. И, в конце концов, добилась своего – к счастью. Почему, к счастью? Потому что, несмотря на свою красоту, ни в какое сравнение не шла с Мариной, которую он продолжал помнить. Та была чересчур избалована. Обращала внимание главным образом на то, как одевается человек. И вообще, пустая. Кукла!

– Как я понимаю, она вам слишком не нравилась?

– Очень. Я так боялась, что Женя может жениться на ней. Сейчас, наверно, она жутко жалеет, что так не случилось.

– Почему?

– Её муж и её отец арестованы. По тому же делу, что и Виктор Харитонович.

– Кстати, что насчет Вити слышно?

– Идет следствие. Мне мало что известно: Тамара со мной не делится.

– Жаль: он, по-моему, неплохой мужик.

– Я в этом не совсем уверена. Но Б-г им всем судья. Зато Женя, после того, как та красавица выскочила замуж, бросился искать девушку, так похожую на его маму. Юра помогал ему. Он-то и нашел Марину: совершенно случайно. Познакомился с Асей, подругой Марины. Это, наверно, вы и так знаете.

– Да: помню его тост на их свадьбе, – показал он на спящего Юру.

– Хотите, я еще вам что-то расскажу? Про то, как женился Сережа Гродов, самым первым из них, на своей Людочке? – спросила Клава, улыбаясь очень, очень весело.

– Конечно, – улыбнулся и он. – Догадываюсь, это было весело.

– Не то слово, – и она рассказала ему эту историю. Особенно подробно, заключительную сцену её, участницей которой была.

Они смеялись долго. А потом она сказала:

– Ну, и поговорили мы: ведь третий час уже. Вам спать уже давно пора.

– Ого, – спохватился он. – И заговорил же я вас. Вам же с Толиком утром возиться.

– Ничего: я привыкла. Спасибо вам за компанию: дали мне выговориться.

– Это вам спасибо: давно так не разговаривал – вы мне замечательно настроение улучшили. Еще, только, кое о чем попросить вас можно: Толика посмотреть?

– Вам, конечно. Пойдемте.

Толик спал, сбросив с себя одеяло. Медведев сам укрыл его и не сразу отошел – смотрел.

– Не привез я ему сегодня ничего.

– У него и так игрушек теперь гора, Николай Петрович.

– Клава, – повернулся Медведев к ней, взял за руку, – а можно, вы меня Колей называть будете? Я ведь не намного вас старше.

– Хорошо: могу, конечно, – ей, почему-то, не хотелось, чтобы он отпустил её руку. Но, всё равно, сказала: – Спокойной ночи!

– Спокойной! – он наклонился и поцеловал ей руку. И сразу ушел.

Не пошел спать сразу: вышел на площадку покурить. Настроение, и правда, стало нормальным: было так спокойно. После всех этих скандалов последней недели между ним и Ларисой.

Перед глазами стояло лицо Клавы, её глаза, её тихая улыбка, полная фигура, несущие успокаивающий уют. До сегодняшнего дня она существовала для него лишь рядом с Толиком: они очень мало разговаривали. Добрая, милая женщина: сколько душевной мягкости, сочувствия другим. Да: если бы его Лариса при всей её красоте и энергии чуть походила на неё.

…Юра дышал во сне уже более спокойно. Медведев на всякий случай не стал выключать настольную лампу. Разделся и лег на кровати, на приготовленную для него Мариной чистую постель. И заснул почти сразу.

7

Толик проснулся раньше обычного. Мама еще спала, и он решил этим воспользоваться: пойти в уборную вместо того, чтобы сесть на горшок.

На обратном пути обратил внимание на то, что дверь в Женину комнату неплотно прикрыта, поэтому не удержался: заглянул туда. Увидел, что на кровати вместо Жени и Марины, которые вчера уехали, спит дядя Коля. Соблазн был велик: тихонько забраться к нему в постель. Ведь мама строго-настрого запретила ему забираться в постель к Жене после того, как он стал спать не один, а с Мариной.

И он сделал это: осторожно приоткрыл дверь шире и прокрался в комнату. Тихо-тихо залез под одеяло и прижался к дяде Коле. Потом по дыханию почувствовал, что в комнате еще кто-то. Повернул голову в ту сторону: на тахте спал Юра. А он и не слышал, когда они вчера пришли.

Рядом с дядей Колей было тепло, и Толик не заметил, как заснул.

… Медведев проснулся и не сразу понял, что такое теплое прижимается к его спине. Протянул руку: наткнулся на детское тельце. Толик! Забрался к нему.

Стараясь не разбудить, повернулся к нему. Толик не проснулся, и Медведев обнял его, прижал к себе. Он лежал и думал: почему нет у него своего ребенка, который так вот забирался бы к нему? Или почему Толик не его сын?

Толик вскоре проснулся, и они начали шептаться, чтобы не разбудить Юру. Час, который они пролежали так, показался таким коротким, когда в приоткрытой двери появилась еще неодетая, испуганно смотревшая Клава. Увидев, что Толик лежит рядом с уже не спящим Медведевым, быстро отпрянула. Вскоре появилась, уже в халате.

– Извините, Николай Петрович, что…

– Коля: мы же договорились, – поправил её Медведев.

– Да: конечно. Вы извините меня, что появилась в таком виде. Я проснулась и испугалась, что его нет.

– А я здесь: с дядей Колей. Вот! – громко заявил Толик.

– А кто тебе позволил? А?

– Не ругайте его, пожалуйста: нам вдвоем так хорошо было.

– Ладно, ругать не буду, если быстро пойдешь ко мне. Тебе завтракать уже пора, – она взяла сына на руки и унесла.

Их разговор, однако, разбудил Юру. Он открыл глаза, потом сел. Вид у него был весьма помятый.

– Брр! – произнес он. – Неужели я вчера так много выпил? Кошмар!

– Ровно пол литра. Это много для тебя?

– Когда как. Мы же там закусывали, помню. Миноги эти и еще здоровый шашлык. Я вам выложил всё, а потом… Потом уже не помню, что было.

– А это уже не важно. Главное, как сейчас настроение, паря? Легче, чем вчера?

– Похоже, да. Только состояние паршивое, и во рту, как кошки писали.

– Это поправимо. Сейчас и займемся – Медведев встал.

Из стоявших на подоконнике банок с капустой и огурцами, данными вчера Клавой, нацедил рассолу, подал Юре:

– Пей! – и, одевшись, вышел из комнаты.

И тот начал пить. Пил и потирал грудь против сердца. Рассол, видимо, достаточно быстро помог: он повеселел к тому моменту, когда в комнате снова появился Медведев.

– Полегчало? Пошли: продолжим лечение, – он заставил Юру раздеться до пояса и потащил на кухню. На табуретке там стоял большой таз, наполненный снегом. Но Листову не хотелось обтираться – он засопротивлялся, когда Медведев попытался заставить.

На шум вышли Тамара и Толик. Тамара, увидев Юру, только сказала:

– Хорошо мужикам: случись неприятность, выпьют, как следует, и дальше как с гуся вода, – и сразу ушла к себе.

Зато Толик стал растирать снегом Юру, которого крепко держал Медведев. Занятие это Толику страшно нравилось, но мужчины испугались, что он может простудиться: Юра стал растираться сам. Кожа раскраснелась после того, как он растерся полотенцем, но он начал дрожать. Поэтому Медведев увел его в комнату и налил обоим по чуть-чуть. Закусили огурчиками и капусткой.

Заглянула Клава, предложила позавтракать с ней и Толиком. Но Медведев попросил только зажарить пару яиц на обоих: им сейчас нельзя наедаться. А после того, как навел какой-то порядок после себя и Юры, попрощался с Клавой и Толиком и повез Листова в баню.

Там Юра и отошел окончательно. Медведев хлестал его вовсю в парилке, а выйдя из неё, толкал под холодный душ. Под конец Юра и сам стал работать веником. Напоследок выпили по кружке пива, и ощутили волчий голод.

Нашли, где можно поесть пельменей, и набросились на них. До конца дня было еще далеко, хотя уже смеркалось. Поэтому прежде, чем расходиться, решили сходить в кино. В общем-то, безразлично, в какое.

Юра был уже абсолютно в форме, зато настроение у Медведева снова начало портиться. Чтобы отвлечься до начала сеанса, он предложил спуститься на нижний этаж кинотеатра, где был тир.

Взяли пульки и расположились с духовыми ружьями у стойки. Попадали плохо: больше мазали. Но другие попадали не чаще. Стоявшая рядом с Юрой худенькая девушка почти совсем не попадала. Правда, целила лишь в самые трудные мишени.

И вдруг таки попала. Тут же повернула к Листову сияющее улыбкой лицо. И столько гордости и радости, неподдельной, детской, было в её улыбке, что Юра не удержался, чтобы не сказать:

– Ого!

После этого она стала попадать все чаще, и Юра уже не стрелял – только смотрел, как это делает она, и говорил каждый раз при её попадании: “Ого!”. Странное дело, но в этой маленькой девушке, абсолютно невзрачной в сравнении с Асей, было что-то такое, что обращало на себя внимание.

А Медведев как-то совсем сник. Сгреб свои оставшиеся пульки и тронул Юру за локоть. Тот пододвинул свои той девушке и отошел с ним.

– Извини, Юр! Я, пожалуй, поеду. Домой: попробую поговорить со своей. Может быть, удастся что-то. Ты уж не обижайся, ладно?

– Ну что вы, Николай Петрович! Спасибо за все, что сделали для меня: мне же худо было.

– Тебе тоже спасибо.

– Мне-то за что?

– Что помог мне понять кое-что. Ладно, ты иди – к этой, что рядом с тобой стреляла: славное лицо у неё. На-ка пульки: постреляйте вместе. И билет мой возьми: может быть, захочешь вместе с ней сесть. Пока: удачи тебе, – и он ушел.

Когда все пульки кончились, Юра и эта девушка вместе отошли и проговорили до самого начала сеанса. Разговаривать с ней оказалось интересным: она не смотрела ему в рот, как когда-то Ася. Разговор шел на равных: девочка эта знала таки очень не мало.

Сели они вместе, и после кино Листов пошел её провожать. Проговорили всю дорогу и потом еще не сразу разошлись. Договорились, что следующий раз, когда он приедет, она покажет ему соборы старообрядческого Рогожского кладбища. Странно, но он там никогда не был. Ребята, кстати, тоже.

Он планировал еще успеть заскочить в продуктовые магазины – купить что-нибудь, но заговорился с ней, и надо было уже спешить на поезд. Ведь завтра выходить на новую работу. И ничего страшного: дома есть что-то на завтрак. И столовая на ящике, говорят, неплохая.

Главное, настроение уже нормальное – не как вчера. В основном, потому что всё, связанное с Асей, уже точно позади.

– А, господин мой и повелитель изволил явиться! Вот уж не ожидала. Где изволил пропадать? – встретила Лариса Медведева.

Он не стал отвечать на выпад. Молча разделся, прошел на кухню и поставил чайник на огонь. Когда он закипел, заварил чай, поставил на стол чашки – и тогда позвал Ларису:

– Чаю не выпьешь со мной?

Она не стала собачиться дальше: пришла на кухню, села напротив него. Он налил ей и себе, и молча стали пить.

– Ты не голоден? – спросила она потом уже вполне спокойно.

– Спасибо: нет еще, – таким же мирным тоном ответил он.

– Слушай, где ты был и с кем? Могу же я знать: я же беспокоилась, в конце концов.

– С Юрой Листовым. А ночевали с ним у Жени.

– И что: Аси с вами не было?

– Нет: у неё в субботу была свадьба. Не с Юрой.

– Что? Вот это новость! Нашла себе таки получше, чем этот Юрочка её.

– Это уж ей решать.

– И за кого она вышла? Ты знаешь, наверно.

– Знаю. Ты его тоже видела: на свадьбе у Жени. Его Игорь зовут.

– А тот высокий, интересный внешне парень, что сидел рядом с Асей по другую сторону от Юры. Он, да?

– Да. Он самый.

– Постой, но Тамара мне говорила, что он простой рабочий.

– Ну, и что? Он уже оканчивает школу рабочей молодежи и собирается поступать дальше в институт.

– Вот именно: только еще собирается! Дура она, что ли: совсем не соображает, за кого пошла? Юра, хоть и тоже не слишком блестящая партия для неё, по крайней мере, уже инженер, а не рабочий. О чем она только думала? Я же ей говорила, что с её внешностью она может выйти за кого-нибудь получше, чем простой инженер. А она мне: “Я же люблю его”. Вот тебе и люблю! Ха-ха-ха! – она смеялась так противно, что он, несмотря на твердое решение восстановить отношения с ней, почувствовал глухую злобу. – А ты, конечно, бросился утешать бедного Юрочку, – продолжала Лариса. – Должно быть, выпили с ним как следует, да?

– Да: было, – не захотел отпираться он.

– И ничего потом? Кстати, как я поняла, Женя с Мариной дома не ночевали.

– Нет. Свадьба была на даче Гродовых.

– Так там было с кем развлечься: Тамара, по-моему, не из тех, кто свято хранит верность мужу. Как некоторые дуры – вроде меня. Тем более что муж её сейчас за какие-то махинации под следствием. Может, ты не только бедного Юрочку утешал?

– Оставь, пожалуйста. Тамару еще приплела.

– А кого еще? Не эту же мамочку твоего обожаемого Толика: Тамара хоть не такая жирная.

– Может быть, ты прекратишь? Противно слушать тебя! – всё-таки не сдержался Медведев.

– Еще бы! А ты как хотел, чтобы я говорила? Что я могу думать, когда ты исчезаешь из дома и не говоришь мне, куда?

– Я предупредил тебя. А исчез, чтобы без меня смогла успокоиться.

– Конечно: исключительно заботясь обо мне. А ты понимаешь, как я устала? Разве ты ценишь всё, что я делаю? Ты воспринимаешь это как должное. Ты…

Он не стал дальше слушать: поднялся и ушел в другую комнату. Сел в кресло и зажег сигарету.

Да, нормальный разговор не получился. Опять обиды, упреки, нелепые подозрения. Опять ничего, кроме горечи на душе. И зачем всё это: квартира, обстановка, телевизор, ковры? Зачем красивое тело этой женщины, которого не хочется касаться после бесконечных ссор?

Вспомнилась эта ночь, проведенная в разговоре с Клавой – её неторопливые движения, доброе выражение глаз, и тот покой, который испытывал он рядом с ней. Да, она не идет ни в какое сравнение во внешности с Ларисой, но зато как относится к людям. Нет, Лариса такой быть не сможет.

И что же его держит тогда рядом с ней? Привычка к ней, её телу? Боязнь показаться неблагодарным? Или просто нежелание признаться себе, что совершил в своей жизни ошибку, не сделав то, что смог сделать Юра Листов?

[Up] [Chapter I][Chapter II] [Chapter III] [Chapter IV] [Chapter V] [Chapter VI] [Chapter VII] [Chapter VIII] [Chapter IX] [Chapter X] [Chapter XI] [Chapter XII] [Chapter XIII] [Chapter XIV] [Chapter XV] [Chapter XVI] [Chapter XVII] [Chapter XVIII] [Chapter XIX] [Chapter XX]

Last updated 05/29/2009
Copyright © 2003 Michael Chassis. All rights reserved.