53

– Наконец-то! – так встретил Цой у себя Лейли и Поля. – Надеюсь, можете чем-то порадовать меня?

– Угадал.

– Нашли таки что-то в архиве Лала?

– Нет, к сожалению. Не обнаружили ничего – для нас.

– Этим порадовать и пришли?

– Не торопись. Есть – другое: не хуже.

– Ну, ну! Выкладывайте.

Поль попытался коротко пересказать историю Дана.

– Подробно познакомишься по записи.

– Да и так видно: материал потрясающий! По-моему, то, что надо. "Бранд" вам годился только для начала. Согласитесь, в нем слишком многое можно было принять лишь с оговорками: цель его, в общем-то, недостаточно определенная, туманная.

– Ибсен же не был нашим современником.

– И потому его могут использовать и те, и другие.

– Каким образом?

– А таким: ваш бывший Фогт ставит "Дикую утку". Тоже Ибсен – но это "Бранд" наоборот.

– Сегодня они репетируют?

– Да. Сможете зайти – посмотреть. Ибсен – против Ибсена. Неглупо, надо сказать.

– Ответный ход.

– Следующий опять за вами.

– Как ты сам-то относишься к этому?

– Я? Мне больше по душе вы и Лал. Со временем, конечно, у меня чересчур туго, но кое-что до меня таки доходит: похоже, верно. А теперь – к делу. Сценария – нет?

– Каркас у меня есть, остальное – по ходу постановки. Материал такой, что нельзя ничего ни добавлять, ни менять.

– Количество исполнителей?

– Как удастся. Крайний вариант – двое. Я и Лейли.

– Ты хочешь сама играть?

– А что? Я не гожусь для этой роли?

– Нет, я просто думал, что ты надолго выбыла из наших рядов. Даже – да простят меня верные последователи Лала – подумал, что лучше, когда роженицы избавляют таких от этого.

– Не беспокойся: мне пока еще можно. Что ты так глядишь?

– Изменилась ты.

– Мой живот и грудь? Она, гурия, была полной.

– Не только это.

– Подурнела?

– Даже для гурии слишком красивая. Не в этом дело: ты стала очень хорошо улыбаться – ты мне теперь куда больше нравишься. У тебя раньше – были такие глаза!

– Я теперь счастливая.

– Я рад.

– Я буду играть.

– Когда хотите приступить?

– Как только определим возможный состав актерской группы. Сегодня попробуем поговорить, с кем возможно.

– Добро. Если надо, помогу уговаривать.

– Вначале попробуем сами.

Задача была слишком не легкой – в отличие от предыдущей, "Бранда", предстояла постановка совсем уж необычная: ни в одной из современных пьес не фигурировали неполноценные – они как бы не существовали вообще. Поэтому на крайний случай и был предусмотрен камерный вариант, о котором они упомянули: всего два действующих лица – он и она, гурия. Все действие происходит в его блоке: рассказ гурии, дополняемый звучанием записи его голоса, затем его покушение на себя и спасение ею; все остальное – его монолог. Вариант, во многом ограничивающий возможности постановки.

Итак, найдутся ли желающие?

– Если бы мы предложили это сразу после премьеры "Бранда": какой был тогда подъем!

– Ты права. Мы и начнем с тех, кто играл в нем.

... Попытки кончались неудачей одна за другой: мысль выступить в роли неполноценных отпугивала всех.

– Кажется, придется опять обратиться к Цою.

И тут на браслете Лейли загорелся сигнал вызова. Она включила экранчик: Рита улыбалась на нем.

– Добрый день, сеньора!

– Хороший день, Рита!

– Мне только что сказали, что вы здесь. Я хочу поговорить с вами: можно?

– Ну конечно! Ждем тебя – в холле дирекции.

– Сделаем последнюю попытку: если и она кончится неудачей, сразу обращаемся к Цою.

Рита почти вбежала, запыхавшись, в холл, едва они успели туда зайти.

– Добрый день, сеньор!

– Здравствуй, девочка. Приятно, что хоть кто-то так рвется тебя увидеть.

– Мне о-очень надо поговорить с вами. Это правда: вы готовите новую постановку? Очень необычную? Мне так сейчас сказали.

– И – что никто не согласился в ней играть?

– Да. Но я хочу. Можно?

– Девочка! Какая ж ты умница.

– Я хочу опять работать с вами. Очень!

– Ну, ты – первая!

– А я ведь сумасшедшая: я – Герд.

– Великолепная Герд! Сейчас познакомлю тебя с содержанием. Только не пялься, как все, на Лейли.

– Да, да! Извините. – Она слушала Поля – лицо ее становилось все серьезней.

– Ну, что: и ты испугалась?

– Я? Нет: это потрясающе! Я очень, очень хочу. Какую роль мне дадите?

– Заняты только две: Его – мной и Гурии в основной сцене у Него в блоке – Лейли. Все остальные роли пока, увы, свободны. Ты первая и единственная изъявившая желание сама: за это я готов отдать тебе любую роль. Конечно, если она тебе подходит, – тут же поправился Поль.

– Я тоже хотела бы играть Гурию.

– Гурию второго плана – в сценах ее рассказа Ему: вначале совсем молоденькая. А что: она, пожалуй, подойдет! А, Лейли?

– Думаю, что – да.

– Мне сейчас такая, достаточно крупная, роль очень нужна. Как завершающая в моей аспирантуре.

– Хорошо: бери ее. Но пока нас только трое – помогай, если можешь

– Я попробую: думаю, что получится.

– У нас не получилось – ты не переоцениваешь свои возможности?

– Вы же обращались к достаточно известным актерам: вы не там ищете.

– Послушаем, Лейли: истина глаголет устами младенцев.

– Надо к молодым обратиться: там больше интереса к вашим взглядам – я уже успела убедиться. – Ее попросили в компании аспирантов – актеров и режиссеров – рассказать о Дане, Эе, их детях. Слушали с жадность – это подталкивало рассказывать как можно подробней. Все, что увидела, и то, что слышала. Внезапно поймала себя на том, что говорит как их сторонница; сама удивилась, насколько хорошо помнит все, что слышала о взглядах Лала. "Ну и что?" – тут же спокойно подумала она. Спорили довольно горячо, и можно было говорить о начале появления сочувствия; невольно она сама способствовала этому. – Молодые менее косны: новое всегда привлекает их.

– Но все отказывались до сих пор: нужно играть неполноценных – это казалось им чересчур.

– Вот посмотрите!

– Тогда давай: не откладывай!

И Рита сразу взялась за радиобраслет. Вызывала одного за другим, в нескольких словах объясняла свое предложение и назначала им встречу. И почти никто не отказывался. К удивлению Поля и Лейли, в числе тех, кто почти сразу давал согласие, были и их собственные аспиранты.

Помощь Риты оказалась неоценимой, и из-за этого даже не могло возникнуть мысли, в насколько сложном положении она оказалась.

Казалось, за время их отсутствия на студии она избавилась, как от наваждения, от действия их слов. Воспоминание об увиденном заглушило наслаждение от встреч с Миланом, вновь ставшими очень частыми. Он опять стал казаться ей ближе их. И тут она сделала то, что можно было счесть нанесением тайком удара по ним.

Как аспирантка, она должна была производить тщательный разбор каждой сыгранной роли и пьесы, в которой участвовала. И занимаясь анализом роли Герд и "Бранда", стала знакомиться со всем творчеством Ибсена.

Идея "Дикой утки" поразила ее. То, к чему призывал Бранд – к мужественному открытому знанию правды – в среде обычных людей несло лишь вред и разрушение. Правда была им не под силу: герой пьесы, Грегерс Верле, который проповедовал ее необходимость, казался одновременно и нелепым, и бесчеловечным. "Бранд" и "Антибранд" – неужели и то и другое написано одним человеком? А что подумали бы люди, потрясенные "Брандом", увидев эту пьесу – того же Ибсена?

И она не удержалась от соблазна: поделилась своими мыслями с Миланом.

– Это уже интересно! Вот было бы смятение умов: для тех, кто смотрел "Бранда" – как ушат холодной воды. А? Интересно попробовать! Слушай, а нет ли у него еще чего-нибудь – этакого же?

– Не знаю.

– Ты почему-то иногда не хочешь делать то, о чем я прошу.

– Напрасно думаешь. Я же только начала им заниматься – ты ведь знаешь, Ибсена почти не ставят.

И она уже сама не могла дальше удержаться. Наткнулась на еще одно интересное произведение Ибсена: "Юлиан Отступник".

В нем действовало реальное историческое лицо – римский император Юлиан, пытавшийся возродить языческую религию, уступившую место христианству. Язычество кажется ему прекрасней – но время его прошло: возрождаемые им обряды лишь внешне похожи на прежние – за ними уже не стоит вера. Юлиан нелеп в своих потугах вернуть безвозвратно ушедшее. Он обречен: "Ты победил, Галилеянин!"

– Браво, браво! Ибсен будет теперь проповедовать совсем не то, что желают живая тень Лала с маэстро Полем. Представляешь, какие будут у них лица?

На мгновение ее будто кольнуло. И тут же исчезло. Казалось, она сейчас была готова сделать для него что угодно. Еще не прошла истома от предыдущего обладания друг другом, а новая волна желания поднималась в обоих; его рука крепко сжимала ее грудь. И никого не было ближе его на всем свете.

...Известие о принятии к постановке "Дикой утки" породило нетерпеливое желание узнать – кто кого?

– Ибсен сокрушит их самих. Поднявший меч от меча и погибнет.

– Так сразу и погибнет?

– Если бы: ты права. Лучше бы Лейли сыграла еще сотню Агнес, а не собиралась рожать. Но ничего: тоже что-нибудь придумаем. – Глаза его зловеще загорелись.

И она испугалась: нет, только не это! Она не позволит, не даст! Нельзя! Почему? Она не знала. Просто почувствовала это, как в вечер после премьеры "Бранда", когда услышала о беременности Лейли.

Но пока дело касалось лишь постановок, и она ничего не предпринимала. Попрежнему ждала с затаенным интересом: чья правда перетянет?

Однако встреча с аспирантами, уведшими ее в кафе после семинара, снова все перевернула. Пока она говорила, то новое – люди, их идеи, отношения – опять ярко, отчетливо встало перед глазами. И почему-то неудержимо потянуло к ним. Но – после того, что она сделала, дав Милану оружие против них – не решалась связаться ни с Лейли, ни с Полем.

Милан, терпеливо дожидавшийся тогда ее возвращения домой, был почему-то иной, чем всегда. Вместо бурной страсти – ласковая нежность. Он был тих и задумчив.

И она снова поймала себя на мысли, что очень привыкла к нему. Он – и то новое, о чем в ту минуту она еще продолжала думать, странным образом сплелись между собой. Отношения Дана и Эи, Лейли и Лала Младшего – для нее и Милана. А может быть, еще и ребенок, чтобы Милан глядел на него, как Дан тогда.

Ну уж!

...Итак, они ничего не знали о ее двойственной роли. Видели в ней одну из самых активных своих помощниц. Обращались к ней, как к единомышленнице.

Началась подготовительная работа – огромная, трудная. То, что рассказал Дан, предстояло показать. Сбор специфического материала, необходимого для создания сценических образов гурий давало их наблюдение на эротических играх: там актеры подмечали множество характерных черт их стиля поведения, лексикона и интонаций.

И в одно из таких посещений Рита увидела Милана, танцевавшего с очень молоденькой, тоненькой гурией. Он говорил с девушкой и не обращал внимания на других. Смотрел на нее, правда, не так, как всегда смотрит на нее, Риту. И все-таки, было почему-то слишком неприятно. Настроение испортилось, она сразу ушла.

В чем дело: он волен быть близким с кем угодно – так же, как и она. И вдруг с удивлением обнаружила, что сама ни с кем не была близка, кроме него. Да – пожалуй, с того времени, как побывала у Дана и Эи.

Значит, она бессознательно подражала им? И потому, несмотря на все колебания во взглядах, которые, казалось, должны были отдалить ее от него, он становился ей все ближе?

Он, только он. У нее: неукротимый темперамент которой раньше сплетал ее пальцы со столькими – мгновенно пробуждавшими в ней страсть. Знакомство с астронавтами не прошло даром!

Как же так? Голова пылала. Она вновь представила его, обнимающего гурию, и горькая боль заполнила сердце.

Постановка затягивалась, несмотря на бешеный темп работы.

А тем временем состоялась премьера "Дикой утки". Публика была ошарашена.

– Ничего: "Дева рая" будет ответом, – спокойно произнес Поль.

– Пока мы возимся, они успеют поставить и "Юлиана Отступника". Тоже Ибсена, – неожиданно для себя выпалила Рита. И чтобы вдруг не спросили, откуда ей известна эта пьеса, стала пересказывать ее содержание.

– Не дремлет Йорг.

– И кто только указал ему "Утку": не сам же он стал изучать Ибсена.

– Подсказал кто-то. – Они не обратили внимания, что Рита покраснела.

И Милан вскоре подтвердил, что "Юлиан" вот-вот будет принят к постановке.

– А ты сомневалась? Знаешь, сколько у нас сторонников, настоящих? Гораздо больше, чем этих – которые слушают Дана с присными. Захотели повернуть историю вспять – пусть пример Юлиана заставит их задуматься: пусть узнают, что было с тем, что не хотел понять, что времена меняются. Жаль только, никто не знает, что это твоя заслуга: и "Утка", и "Юлиан".

Она молча слушала, положив голову ему на грудь. Его похвала вызвала лишь горечь.

– Что с тобой, девочка? Ты в последнее время снова стала какой-то странной.

– Я не знаю. – Ей не хотелось отвечать. Главное, что он был тут, рядом с ней. О том, как видела его кружащимся в объятиях гурии, она старалась не вспоминать. Стояла ночь: как всегда, он явился к ней поздно. Из какого-то клуба или кафе, где встретился с единомышленниками или вел контрпропаганду.

– Ты устала: слишком много работаешь. Они, наверно, думают: стараешься из-за того же, что и они. По-моему, тебе доверяют больше, чем раньше. Но ты сообщаешь мало интересного. Сегодня – тоже.

– Неужели ты встречаешься со мной только из-за этого?

– Ты же знаешь, что нет.

– Сегодня все было, как вчера, позавчера. Репетируем. Хочешь, я лучше расскажу тебе кое-что снова?

– Зачем?

– Я говорила тебе не все – лишь то, что считала интересным для Йорга.

– Новые подробности? Что ж, давай!

Она стала говорить о первой встрече с Даном и Эей. О вечере в кафе "Аквариум". Об их доме. О спящей девочке и Дане возле нее.

"Я же все это уже знаю," – думал он, но сегодня почему-то не хотелось прерывать ее. Было хорошо слышать ее голос, и то, что она снова рассказывала, не вызывало обычной враждебности.

А она продолжала говорить: может быть, он что-нибудь поймет?

– Тебе приходится когда-нибудь общаться с детьми?

– А как же! Неужели ты думаешь, что я использую только данные, собранные другими?

– И тебе это нравится?

– А как же! С ними не соскучишься: интересный народ.

– Как они к тебе относятся?

– Нормально. Особенно мальчишки: я их лучше понимаю. Принимают в свою игру: мне тоже хочется носиться за мячом.

– И есть – которых ты знаешь давно?

– Конечно: мои объекты непрерывного наблюдения. Я вижусь с ними достаточно часто.

– Тебя что-нибудь связывает с ними кроме научного интереса?

– Естественно: не все в их жизни нужно мне для работы. И я привык к ним.

– Да?

– Мне здорово интересно с ними. Они ведь – уже люди: их проблемы не кажутся мне ерундой. Они любят задавать вопросы, и я стараюсь отвечать. Надо только помнить, каким сам был в их возрасте, и быть искренним с ними: они это сразу чувствуют.

– Скажи, вот то, что я тебе рассказала про Дана – ну, о его отношении к своей дочери – тебе понятно?

– Пожалуй. Он к ней просто очень привык – это главное.

– Ты бы на его месте вел бы себя также?

– Наверно. Мне тоже хочется часто видеть моих ребят. Я по ним даже порой скучаю.

– Милан, а если бы у тебя был свой ребенок?

– У меня? Это в стиле лишь Дана и его библейского колена.

– Ну, а предположим? Он твой, и ты это знаешь?

– Мальчик?

– Почему мальчик?

– Я их лучше понимаю.

– Пусть мальчик. Сын.

– Мы с ним были бы друзьями.

– Ты так думаешь?

– Я уверен.

– А я? Если бы я была его матерью?

– Ну, знаешь!

– Ну, допустим. Просто попытаемся встать на их точку зрения. Чтобы до конца их понять.

– Резонно, но причем тут ты и я? Разве то, что существует между нами, не самое лучшее, что может быть? Ты помнишь, что говорила мне: язычески прекрасная радость физического слияния – свободная, не скованная никакими ненужными требованиями?

– Помню. Но мне кажется, что с того времени прошла целая вечность: я знаю слишком много того, что не знала тогда. Теперь у меня есть и другие вопросы. К себе. И к тебе. Скажи, желанный мой, не появляется ли у тебя хоть на миг мысль, что я – одна я и никакая другая могла бы составить все: радость и смысл твоей жизни? Только я одна нужна, чтобы ты был счастлив? Чтобы на мне сосредоточилось все, что можешь ты испытывать к женщинам?

– Зачем?

– Не знаю, хороший. Просто я ловлю себя на том, что ты становишься слишком дорог мне.

– Да ты отравлена ими! Это не нужно. Понимаешь? Не нужно. Ни тебе, ни мне – никому вообще.

"Он ничего не понял!" – с горечь подумала она. Сейчас он встанет и уйдет. И не появится больше никогда!

Но нет: он продолжал лежать, попрежнему держа ее голову у себя на груди и обнимая ее.

– Мне ни с кем не бывает так хорошо, как с тобой, – наконец сказал он. – Я не понимаю, почему так. Отчего ты плачешь?

[Глава 51] [Глава 52] [Глава 53] [Глава 54] [Глава 55] [Глава 56] [Глава 57] [Глава 58]

[Оглавление]

Last updated 07/25/2009
Copyright © 2003 Michael Chassis. All rights reserved.