61

Милан переживал трудное время. То, чем он занимался – разбор архива Лала, несмотря на огромную ценность всего, что узнавал, не могло полностью заменить привычную, любимую работу.

Удастся ли вернуться к генетике? Когда?

Рите он об этом ничего не говорил: она готовилась к слишком важному. Дан установил над ней самый строгий контроль, и Милан следил, чтобы она неукоснительно выполняла все его указания. Но находиться с ней всегда и везде для ее безопасности Дан отсоветовал: его тревога могла передаться ей. Поль знал, что на студии ее нельзя оставлять одну – Дан предупредил его; иногда вместе с ней была и Лейли.

О генетике он говорил только с Дэей. У нее еще не было собственных научных интересов – она внимательно слушала взрослых. В том числе – и его. Потом его – больше, чем всех. Он видел, что сумел пробудить в ней немалый интерес: похоже, что со временем девочка смогла бы стать генетиком. На вопросы, которыми она порой его засыпала, отвечать порой было не легко.

– А почему нельзя неполноценным детям помочь улучшить их способности? Ты ведь сказал: генетика – могущественная наука.

– Не беспредельно, к сожалению!

Но ее вопрос, конечно, был не бессмысленным. В самом деле: нельзя ли используя существующие и будущие достижения генетики и смежных наук, добиться снижения числа отстающих по способностям детей? И делалось ли когда-нибудь что-либо в этом направлении?

Он углубился в поиски. Долгое время они ничего не давали. Потом все-таки наткнулся – на небольшой отчет: часть его была связана с постановкой вопроса о возможности влияния на темп развития детей с выявленным отставанием. Скорей даже не с постановкой вопроса, а робкой попыткой ее. Очень ограниченный материал, на котором она базировалась: казалось, что едва начатая работа была резко оборвана. Случайно ли? Вряд ли.

Работа всего пятнадцатилетней давности; автор ее, Дзин – правда, Милан не знал его. Лучше бы он не был генетиком – одним из тех, кто не мог общаться с Миланом.

Отрицательные выводы автора не были убедительны: с точки зрения Милана, тому небольшому ряду фактического материала, которым он оперировал, можно было попробовать дать и другое толкование. Главное, опять же, – настораживало впечатление, что работа была оборвана в самом начале.

Он рассказал девочке об обнаруженном им отчете. Дэя внимательно слушала.

– И что ты собираешься дальше делать? Сам работать над этим? – под конец спросила она.

– Я?

– А кто же еще? – и потом добавила: – И я с тобой, когда вырасту: стану твоей ученицей.

– Ты хочешь стать генетиком? – "В нынешней обстановке – когда и как?"

– Конечно. Ты же говорил, какая это, на самом деле, замечательная наука. И я хочу помочь этим людям: они ведь не виноваты, что родились такими. Мы будем заниматься этим?

– Это слишком не просто: нужно подумать.

– Может быть, тебе поговорить с Отцом?

– Нет, Дэя. Надо подумать вначале самому.

... Роды у Риты принимали Дан с Эей. Когда она протянула Милану сына, руки у него дрожали: он весь напрягся, чтобы справиться.

Ребенок на руках. Сын. Его! И Риты – их сын! До смешного крохотный – и заполняющий собой все. И внезапно какое-то необычайное спокойствие возникло в душе, дало уверенность, что все будет прекрасно – все удастся, все получится.

Милан отдал ребенка Эе и подошел к Рите, взял за руку. Хотелось сказать ей многое, но она еще была очень слаба: роды были нелегкими. К тому же, она понимала его без слов: он увидел это, когда она на минуту открыла глаза.

И Милан, выйдя с Даном на террасу , заговорил о том, о чем думал все последнее время – на что натолкнул его неожиданный вопрос Дэи. Тот слушал его внимательно.

– Я рад за тебя. И за свою дочь. Замечательная цель! Но – и невероятно трудная. Тебе может потребоваться для этого вся твоя жизнь.

– Может и не хватить.

– Огромная цель – неимоверно важная в нашем деле. Хочу верить, что ты сумеешь добиться успеха.

– Огромная, – повторил Милан. – Слишком, пожалуй, чтобы я один или потом только с Дэей смог быстро добиться чего-нибудь. В этом – самая большая трудность.

– Так не будет всегда: рано или поздно и другие генетики начнут присоединяться к нам. К тому же, в этом деле потребуется не только генетики.

К моменту, когда вернулся на Землю Ги, успели родить еще три женщины; количество беременных перевалило за тысячу – их подготовка к материнству стала основным занятием Эи.

Это не могло не будоражить тех, кто был против – в первую очередь, генетиков и социологов. Повсюду шли дискуссии – не прекращаясь, не стихая постепенно, как раньше. Но они еще не переходили в открытую схватку: попрежнему никаких личных выпадов, участия средств всемирной информации. Йорг, казалось, вообще – затаился: о нем ничего не было слышно. Прилет Ги, скорый суд над ним – должны были сразу положить этому конец.

... Ги появился у Дана вместе с Ли. Выглядел уже вполне нормально.

– Ха! За это время меня даже переделать можно было. К драке готов, Капитан!

Сразу приступили к обсуждению линии поведения Ги на расследовании. Только всемирный суд и назначенная им следовательская комиссия – это Ги должен заявить сразу.

– Мы должны дать им понять, что не боимся этого. Теперь – действительно, не боимся: в нашем активе теперь, кроме моих, пять детей и тысяча двадцать семь беременных. Они – возражать, конечно, не станут: сами с нетерпением ждут суда над тобой, чтобы ударить по нам в самом главном – вопросе рождения детей. Суд над тобой сразу перейдет в поединок между нами и ими.

– Они начали предварительные действия, – сообщил Ги. – Я связался с теми двумя генетиками, что поддержали меня на "Дарвине": через неделю над ними состоится суд генетиков – обоим грозит профессиональный бойкот.

– Хотят дать понять Ги, что ему тоже грозит бойкот. Только уже – всеобщий. Может – испугается, признает свои действия неправильными: чтобы добиться снисхождения. Кого запугать хотят: космического спасателя? Полное отставание в умственном развитии!

– Не горячись, Ли: они пытаются использовать любую малейшую возможность – везде. Но эти генетики: что хотят добиться от них?

– Признания вины, чтобы потом использовать в качестве свидетелей обвинения против меня. Старший на это не пойдет: не такой человек. Другой, еще докторант, – колеблется.

– Двое, двое, – Дан задумался: генетики, двое. Он попытался вспомнить. Генетики! Ну да: на суде над Миланом – один голосовал против, другой воздержался.

Он вызвал Милана.

– Как выглядели те двое, что не поддержали на суде требование твоего бойкота?

Милан описал их.

– Они? – спросил Дан Ги.

– Они самые!

– Спасибо, Милан. – Дан выключил экран.

– Кто это? – поинтересовался Ги.

– Бывший ученик Йорга. Перешел к нам и был подвергнут профессиональному бойкоту.

– А! Знаю: от Ли.

– Теперь послушай. Милан задумал дело, очень значительное и слишком нужное: найти способы и средства, которыми можно будет помочь исправлять отставание детей.

– Крепко!

– Он откопал отчет, в котором есть упоминание о каких-то исследованиях в этом направлении, проведенных пятнадцать лет назад. Автор отчета – генетик: ни Милан, ни я не можем с ним связаться. У него может оказаться нужный материал, который он не опубликовал – в личном архиве. Попроси этих генетиков связаться с ним, – попробуй поговорить с ними.

– Ясно, Капитан. Завтра же.

– Он хочет невозможного!

– Почему?

– Выполнение его просьбы будет стоить нам профессионального бойкота. Что тогда?

– То же, что и для этого аспиранта. Ты ведь не стал голосовать за бойкот ему?

– Но я не представляю свою жизнь без генетики!

– Он – тоже. Как видишь.

– Работать в одиночку?

– Хотя бы!

– Как? Ты-то – уже доктор: можешь добиться утверждения темы помимо Совета воспроизводства. А я – еще докторант? Не смогу защититься – своей лаборатории мне не получить.

– А он – этот Милан? Вообще, всего-навсего аспирант.

– За ним стоит Дан.

– Он поможет и нам.

– Ты что: хочешь полностью примкнуть к Дану?

– А как иначе? Не понимаю только, как же ты на "Дарвине" принял участие?

– Не смог иначе.

– А теперь – можешь? Ты же и не голосовал против Милана.

– Я воздержался. Это – его дело.

– С кем же ты хочешь быть?

– Пока – ни с кем. Ни с нашими, ни с ними. Сам по себе. Заниматься генетикой – и только.

– Не удастся. Либо ты должен быть попрежнему со всеми генетиками и выступить свидетелем обвинения против Ги, либо уйти от них. В стороне от всего тебе остаться не дадут.

– А ты? Ты – уже все решил?

– Кажется, да. Я читаю книги Лала Старшего: происходят действительно кошмарные вещи – и мы, генетики, самые активные участники этого.

– Мне надо подумать.

– Только скорей: времени отпущено мало. Но подумай, подумай: хочется, чтобы ты решился, как тогда, на "Дарвине" – и нас было бы трое.

– Ты имеешь в виду Милана?

– Конечно. Я возьму его своим аспирантом. Вы оба сможете защищаться вопреки Совету воспроизводства: от них потребуются лишь заключения – это их обяжут сделать.

– Дадут отрицательные!

– Но решать будут уже не они.

– А если этот Милан сам не захочет?

– Однако!

– Мы же все – мечтаем о славе. И я. И он. Она слишком много значит для каждого – как богатство для людей давних эпох. Зачем нужны ему материалы по исправлению отставания? После того, что он сделал, не видится ли ему в решении – им – такой проблемы лишь возможность добиться славы, на которую он рассчитывал, еще будучи аспирантом самого Йорга?

– Слава или идея?

– Ну да! Прежде чем жертвовать тем, что я сейчас могу, я хотел бы знать: а настолько ли это великое дело, что ради него они готовы жертвовать это самой славой?

– Если – да?

– Если да, я – с ними.

– И со мной.

– Но ты: пойдешь с ними, если – нет?

И старший задумался, опустил голову.

– Что ж: давай проверим их, – наконец глухо сказал он.

Дан, Лал и Милан бежали к бассейну. Дан – последним. Бег не отвлекал от неотвязной мысли, которая неожиданно пришла поздно вечером. После вызова Ги.

Разговор касался Милана. Генетики хотели узнать, не хочет ли Милан начать задуманную работу вместе с ними и под руководством старшего из них – доктора, Альда? Ги сказал: они просили дать ответ как можно скорей.

Вначале Дан не придал никакого особого значения их вопросу. Милан наверняка обрадуется: сам же сказал, что задача слишком огромная, чтобы в одиночку быстро чего-нибудь добиться. Но потом вдруг с тревогой почувствовал, что это не просто предложение, – даже форма вопроса была не случайной.

Глядя на спину бегущего впереди Милана, он думал, что тому, видимо, придется пройти через очень нелегкое испытание. Этот парень привык первенствовать – и недаром: очень, очень способен – Йорг не случайно взял аспирантом и возлагал на него столько надежд.

То, что он пришел к ним – уже подвиг. Но принеся все, что имел, в жертву своей любви и новым убеждениям, он не терял уверенности, что в будущем его ждут великие научные свершения, и мучался, пока не нашел цель, достойную по масштабу того, для чего считал себя предназначенным.

Справится ли он сам? Посмотрим.

А вдруг: нет? Если не справится – что тогда? Тогда... Дан пока молчал, обдумывая предстоящий разговор.

Он заговорил, только когда они после бассейна уселись с утренними стаканами сока на скамейке. Лал ушел, залпом проглотив сок. И тогда Дан сообщил Милану предложение генетиков-бунтарей, переданное ему Ги.

И смуглое лицо Милана стало совсем темным: он опустил голову, пряча от Дана глаза. Дан замолчал, не желая ни подталкивать его, ни помогать.

Пройдет или не пройдет Милан эту проверку? Молчит – сидит с опущенной головой, не поднимая глаз. Только свободная рука крепко вцепилась в скамейку.

Придти на помощь? Жалко его: он не виноват, что это заложено в него. Не виноват! И все же.

Как жалко было Маму, тогда еще только Эю, почти сломанную страшной, неожиданной смертью Лала. И никто кроме него не мог придти ей на помощь. Одни, двое – он и она – на чужой планете, страшно далеко от Земли. Больше некому было пожалеть ее, но он не сделал это. Не мог себе позволить, хоть и очень хотелось: знал – что нельзя. Нужны были силы, душевные, чтобы свершить то, ради чего они туда явились: для этого она должна была справиться сама.

Сейчас не легче. Борьба началась, и в ней нет места слабым. Пусть мучается: пусть! Или – он примет правильное решение, или же... Дан не станет осуждать его, но дальше они пойдут разными путями.

Милан поднял голову.

– Можно мне подумать? – тихо спросил он.

Дан покачал головой:

– Времени в обрез. Если ты не дашь ответ немедленно, они не успеют с ним связаться до своего суда.

– Да, да, – и снова Милан надолго замолчал.

Дан ждал. Они сидели, не замечая никого, пока зал совершенно не опустел.

Наконец, Милан поднял голову. Дан весь напрягся, впился в него взглядом. Они понимали друг друга без слов: "Ну?" – читал Милан в глазах Дана.

– Передай Ги: я рад, что у меня будет руководитель. Пусть только поскорей свяжутся с Дзином: материал, который может оказаться у него, очень нужен мне... – он запнулся, – нам.

– Я передам это немедленно. Пошли завтракать.

– Извини: я хочу вернуться домой – позавтракать вместе с Ритой.

– Хорошо. До вечера! Жду тебя: поговорим.

...– Я думал, мне уже все ясно в отношении себя. Оказывается – еще нет. И нет уверенности, что подобное сегодняшнему не повторится.

– У тебя теперь хватит сил справиться с собой.

– Это оказалось нелегким.

– Иначе не бывает.

– Сейчас я понимаю. Но тогда! Как будто кто-то посягнул на то, на что имел право только я. Почему? Ведь Дэе пришла в голову мысль, за которую я зацепился. Ведь они-то – хотели понять, что важней для меня: поставленная научная задача сама по себе или слава тому, кто решит ее?

– Верно.

– Я понял это позже. Просто решил тогда, что дело – прежде всего.

– Правильно: значит, в принципе – уже все понял.

– Не очень отчетливо. Я думал потом весь день, пытаясь разобраться в себе: я ведь не пошел завтракать – поехал в парк и бродил там почти до вечера.

Почему мне показалось – после твоих слов – что посягнули на что-то исключительно мое? Ведь даже не я до этого додумался. И – все-таки!

Не знаю, но мне кажется, что сегодня я что-то действительно понял. Я хотел славы, мечтал о ней, не мог примириться с мысль, что не добьюсь ее. Несмотря ни на что – даже на то, что придется долго трудиться в одиночку. И все во мне протестовало. Я думал, имел ли право требовать от меня отказа от казавшейся несомненной славы ты, который уже добился ее. Прости за такую откровенность.

– Ничего. Продолжай!

– Я не находил себе места, пока не подумал обо всех остальных – о том, что все жаждут, стремятся к славе. К славе во что бы то ни стало. Ну, как бы назвать это...

– Тщеславием.

– Тщеславием?

– Да: стремление к славе как средству возвышения над другими и самоутверждение через это. Скрытая альтернатива равенству.

– Верно, Отец, – он впервые назвал так Дана – Ты говоришь то, что я подумал тогда – нет, пожалуй, просто почувствовал, потому что моя мысль не была четкой, как твои слова сейчас.

– Это не так важно. Главное, что ты это понял сам. Значит, ты не случайно пришел к нам.

Они долго молчали, потом Дан предложил:

– Вернемся к остальным!

– Если можно, давай еще поговорим. О том же.

– Хорошо. Ты хотел бы задать мне вопросы?

– Да. Как ты думаешь: то, что ты назвал тщеславием – ужасно?

– Я до сегодняшнего дня почти не думал об этом. Но вот что сказал мой лучший друг Лал почти перед самой своей гибелью: " А не был ли кризис только плодом тщеславия поколения, не желавшего в ряде памятников в Мемориале уступить предкам?"

– Так.

– Еще я сам подумал, пока мы говорили с тобой: что тщеславие – это единственный источник эгоизма сейчас.

– А если вдруг – не единственный?

– Надеюсь, у тебя хватит сил в будущем на все. Разве ты не почувствовал себя сегодня сильней?

– Да, но...

– Тебе немного грустно?

– Почему-то.

– Пойдем-ка к нашим. Я сыграю на скрипке: специально для тебя. Хочешь?

Милан кивнул, молча.

[Глава 59] [Глава 60] [Глава 61] [Глава 62] [Глава 63]

[Оглавление]

Last updated 07/25/2009
Copyright © 2003 Michael Chassis. All rights reserved.