Часть III:   «НЕДОЛЮДХИ»

19

День был жарким, и Марк решил отправиться купаться. До реки было совсем недалеко: он быстро долетел с помощью пристяжного вертолета.

Берега утопали в густой зелени. Под горячими лучами светила Гардрара повсюду яркие цветы: желтые, синие, красные, белые, лиловые, розовые, оранжевые, голубые.

Оставив вертолет под раскидистым деревом с белой, как у земной березы, корой,  Марк вбежал в воду. Сразу почувствовал освежающую прохладу: нырнул и поплыл под водой, стараясь продержаться подольше.

Появившись, наконец, на поверхности, поплыл вдоль реки. Иногда ложился на спину, давая себе отдохнуть, и течение само несло его дальше.

Оно и вынесло его в место, где река расширялась, образуя подобие озера. Берег с одной стороны был высоким: это соблазнило возможностью взобраться вверх и с разбега прыгнуть с кручи в воду, как делал вместе с отцом на Земле-2. Предварительно нырнул, чтобы проверить глубину, и стал карабкаться по откосу.

– Нет, ты посмотри, что вытворяет! – Горгл коснулся руки Сиглл, лежавшей рядом.

– Ну, чего тебе? – она продолжала смотреть на раскрытый экран.

– Да смотри же: вот дает!

– Кто? – оторвалась она от экрана и повернулась в указанную Горглом сторону. – Здорово! Ты бы так не смог.

– Конечно: я же не примитив-наложник. Откуда у меня такие мышцы, как у него? Интересно, чего он здесь вдруг появился? Ты его, что ли, вызвала?

– Я? Зачем мне?

– Вдруг тебе приспичило от жары. Не со мной же тебе заниматься удовольствием.

– Ну, какое с тобой может быть удовольствие: сам понимаешь.

– Как и мне с тобой. Смотри, а он таки забрался. Зачем?

Как бы в ответ тот стремительно выбежал к реке и полетел вниз, расправив стрелой руки. Буквально перед самой водой он успел сложить их перед собой и вошел в неё почти без всплеска.

– Молодец: красиво! – они встали – посмотреть, когда он вынырнет. Голова его нескоро появилась на поверхности, и они его окликнули: – Эй!

Он тоже увидел их – вылез и подошел, зачем-то сложив ладони перед грудью.

– Ты кто: наложник? – спросил Горгл.

– Нет: я землянин. Меня зовут Маркд. – Правда, во рту у него вместо скобок были ряды отдельных кусачек.

– А нас зовут: Горгл – меня, и Сиглл – её.

– Её? – не понял Марк: по их мало отличающимся лицам трудно было понять, кто юноша, а кто девушка. Осторожно поэтому перевел глаза вниз на их совершенно голые тела.

– Но ты, всё-таки, наложник? Земной примитив?

– Почему вы так решили?

– У тебя мускулы, какие только у них. Нам такие ни к чему: мы будем заниматься интеллектуальным трудом.

– А они разве мешают? Я тоже буду заниматься интеллектуальным трудом.

– Значит, ты не примитив?

– Нет: мой дед очень крупный земной ученый.

– Дед? Что это?

– Отец моего отца.

– Опять не понятно.

– Мужчина, непосредственным потомком которого являюсь.

– Понятно: который дал свое семя, чтобы создать тебя в пробирке.

– Не совсем так: чтобы осеменить мою мать.

– Мать – это женщина, которая дала свою яйцеклетку для этого?

– Тоже не так: это делается ими при нормальном соитии.

– Но она, зато, примитива? Роженица?

– У неё высшая земная ученая степень: доктор – ученая.

– И она, как Сиглл: с такими же совсем маленькими грудями? – Горгл одобрительно провел ладонью по груди Сиглл.

– Нормального размера – по нашим понятиям: красивая.

– Да зачем ей такая?

– Она выкормила меня ею, когда родился.

– Зачем: она же мудрая. Так совершенно нерационально. Всё это не дело мудрых: для этого и существуют примитивы.

– Они мои родители: любят меня и заботятся. А о вас кто заботится?

– Ну, педагоги – по идее. Но, вообще-то, редко. Мы их даже как-то побаиваемся.

– Есть, почему: они же и занимаются вашей отбраковкой.

– Отбраковка: еще одно непонятное слово.

– Очень немногие из вас становятся мудрыми. Остальных, менее способных, «ликвидируют» – убивают за ненадобностью. Но от вас это скрывается.

– Да не может быть? Откуда ты можешь знать о таком?

– От того, кто учит меня вашем наукам: моего учителя – Конбра. Слышали о таком?

– Который прилетел с вами со Зрыыра?

– Да.

– Трудно поверить, что так. Нас просто периодически переводят в другое учебное заведение.

– Только говорят вам это: никуда не переводят. Вы когда-нибудь встречали снова тех, кого «переводили» до окончания учебной ступени?

– Нет. Ну, и что?

– А то, что их на самом деле просто в живых уже нет. Вот так!

– Горгл, но если правда, нам с тобой надо что-то делать: жить-то хочется. Только как проверить?

– А вы попытайтесь выйти на связь, с кем учились: с теми из них, кто учился хуже вас и был куда-то «переведен». Ответят они вам? Никогда! Тогда поверите?

– Да, так и сделаем. Обязательно. И свяжемся с тобой, землянин. Дай свой адрес связи.

20

Конбр был в восторге: молодец ученик! Как сумел использовать случайный контакт с теми двумя универсантами. Но, похвалив, тут же предупредил:

– Дальше тебе не надо участвовать в наших делах.

– Это почему, учитель?

– Это небезопасно, пойми. Наша цивилизация считает себя ушедшей далеко вперед по сравнению с вашей, но, на самом деле, вернулась к древней дикости с её убийствами. Ты тоже, участвуя в нашей борьбе, можешь подвергнуться смертельной опасности.

– Пусть! Это не ваша только борьба: наша общая – за то, чтобы нигде во Вселенной не было несправедливости. И я обязан участвовать в ней: я же внук моего деда Дангха и ношу имя человека, пожертвовавшего жизнью в этой борьбе. И я уже не только землянин – еще и гардрарец. А еще: твой ученик.

– Мой ученик: поэтому я отвечаю за тебя – так же, как твой отец и твоя замечательная мама. Понимаешь, Марик?

– О, ты уже можешь произносить моё имя по-землянски!

– Потому что очень захотелось. Я ведь тоже уже в чем-то землянин: смотрю на происходящее у нас вашими глазами; мыслю понятиями, воспринятыми от вас.

– Понимаю. И поэтому я не покину Гардрар, пока мы, как на Земле, не добьемся победы. И не надо больше спорить. Знаешь что: давай лучше последуем совету великого земного математика Гаусса. Он сказал когда-то что-то в этом роде: «Не надо спорить, давайте лучше сначала посчитаем».

– И что хочешь посчитать?

– Соотношения сил в нашей борьбе. В первую очередь, чтобы снабдить этими цифрами тех ребят: верю, что они будут с нами.

– Давай: открывай расчетную таблицу. Исходные данные: численность мудрых – 1 миллион; средняя продолжительность их жизни – 100 лет, из них 30 идет на обучение. Становится мудрым один из 10 тысяч. Отбраковку считаем приблизительно одинаковой по всем 10 трёхгодичным стадиям от яслей и завершая докторантурой. Пока достаточно: начинай считать.

– Необходимое ежегодное восполнение мудрых должно тогда быть чуть больше 1/70 ≈ 0.014 миллиона, т.е. 14 тысяч, для чего требуется рождение около 140 миллионов детей. Почти 60% затем отбраковываются на каждой учебной стадии. Больше 90%, таким образом, отбраковывается еще на самых первых трёх стадиях.

– Пошли дальше: соотношения сил за и против. Первые три стадии, самые младшие, не должны учитываться. «За» могут стать только стадии от четвертой по восьмую; «против» – сами мудрые и последние две стадии, на которых отбраковка не сопровождается ликвидацией, плюс живущие отбракованные с этих стадий.

– «За» – около 44 миллионов; «против» – 7 миллионов. Соотношение – более 6 раз: в нашу пользу!

– Но это максимальное соотношение: без учета качества. Но взвешенные[1] значения дадут меньшее соотношение.

– Да: 3 только. Но еще в нашу пользу!

– Но те же средневзвешенные числа с учетом отбракованных, но не ликвидированных дают противопоставление среднего между гимназистами и лицеистами чему-то среднему между аспирантами и докторантами. Вот так! Да еще гигантские количества роботов – целиком в руках мудрых.

– А зато отмена отбраковки спасает более 400 миллионов!

– Правильно: увидел главное.

– А не только потомство мудрых: и примитивов немало станут людхами.

– И о примитивах не забыл.

– На то я и внук своего деда: он о «неполноценных» ни на минуту не забывал.

– Хвалю. Но и предупреждаю: больше никаких самовольных действий – только согласованные со мной.

– Ага: военная дисциплина. Да, командир?

– Лим, придется тебе поторопиться: наше дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки.

– Считаешь, что эти универсанты уже с нами?

– Но они ведь убедятся, что ни один из бывших их соучеников не отвечает.

– Эти попытки совершенно безопасны? Ты уверен?

– Не совсем. Может быть и слежка за связью. Маркд их предупредить, конечно, не мог: откуда ему знать о возможности её существования?

– Если обнаружат их попытки связаться с уже ликвидированными, не решат ли ликвидировать их самих? Может Маркд предупредить их?

– Сейчас свяжусь с ним, – он быстро сделал вызов. – Марик…

– Командир, это ты? Срочная новость: ребята только что связались со мной. Горгл уже успел сделать десять контрольных вызовов: ответов не было – ни одного. А потом началось непонятное: только свист после – вызов не проходил почему-то. Но вызов меня – с телефона Сиглл – прошел.

– А ты связаться с ней можешь?

– Наверно.

– Свяжись немедленно: передай, чтобы сразу исчезли.

– Куда?

– В известное и им, и тебе место.

– Понял: туда, где мы встретились.

– Если удастся, сообщи мне по связи, и сразу на площадку пристяжных вертолетов. Я буду там: полетим, не мешкая.

– Им что: может грозить опасность?

– Да, да! Вызывай быстрей!

– Понял, командир.

 Не дожидаясь результата, Конбр быстро ушел к себе: взять тот уникальный аппарат, создателем и единственным обладателем которого был. Возможности его были неисчислимы: можно было справиться с любым, даже самым совершенным, роботом. Что он и сделал, не дав убить бывшего Пятого Мудрейшего.

Вызов Марка застал его по дороге на вертолетную площадку. Связь с Сиглл удалась: они готовы тотчас вылететь. И он ускорил шаг.

Марк уже ждал его на площадке, сидя в седле вертолета: готовый взлететь – лопасти винта над головой медленно вращались. Конбр тоже уселся в седло, застегнул ремни.

– Далеко? – спросил он Марка.

– Минут сорок при средней скорости.

– Она сейчас не устроит: надо быстрей. Взлетай первый – я за тобой.

21

Опасения оказались не напрасными: увидели вдали летящие в направлении того же места, что и они, два робота. Не ликвидаторы ли? На всякий случай Конбр форсировал скорость до максимальной. Марк отстал.

А на узкой полоске пляжа под крутым берегом двое стоявших спиной к воде отстегивали вертолеты и поэтому роботов не видели. Те, подлетев, развернулись и двинулись навстречу друг другу, отрезая им всякую возможность броситься бежать. Всего какие-то секунды отделяли от возможности спасти их.

И Конбр ударил импульсами излучения своего аппарата по каждому из роботов, не дожидаясь приближения на оптимальное расстояние. Несущие лопасти винтов обоих роботов сразу сбавили обороты: этого хватило, чтобы подлететь к ним настолько, что можно было сразу мгновенными ударами повторных импульсов парализовать их.

Лопасти сразу стали крутиться заметно медленней и вскоре остановились. Роботы начали падать, но раскрывшиеся над ними аварийные парашюты мягко опустили их на песок почти рядом с очутившимися между ними оцепеневшими универсантами.

– Они что: летели убивать нас? – нескоро спросил один из них, всё еще бледный до ужаса.

– Совершенно верно: это роботы-ликвидаторы. Но можете успокоиться: сейчас вы уже вне опасности.

– Почему? – спросил другой, повыше.

– Хотели ликвидировать вас, имеешь в виду?

– Да. Почему?

– Вы вызвали подозрение мудрых, что вызовы бывшим соученикам могут у вас возбудить мысль, что их всех нет в живых. То есть то, что вам ни в коем случае нельзя знать.

– Маркд нам ничего об этом не сказал.

– Он тоже не знал. Ни когда вы тут встретились, ни когда велел вам срочно лететь сюда. Я не стал ему ничего говорить: надо было торопиться.

– Как те узнали, что они летят сюда? Даже если засекли за попытками таких вызовов его радиобраслет, то связь со мной была же с её, – удивился Марк.

– А не делались такие попытки и с её браслета?

– Всего один раз: тоже не было ответа, и больше не стали.

– Значит, оказалось достаточным: просто связали оба радиобраслета. И послали двух роботов, сориентировав их по личным номерам на чипах этих радиобраслетов.

– И что нам делать теперь? – спросила Сиглл.

– Улетите с нами: спрячем в надежном месте. Дорога назад вам отрезана: придется исчезнуть.

– То есть, стать невидимками? Без проблем, – Горгл снял с руки радиобраслет, вытащил из него чип и засунул в порт карманного компьютера. Поработав на нем несколько минут, вынул чип и вставил обратно в браслет. – Ну, вот: теперь меня нет вовсе. Всего-то дел. А теперь ты, подруга.

– Быстро ты с этим управился, – одобрительно сказал Конбр. – А теперь помоги мне так же быстренько переналадить этих убийц: я их после этого оживлю. Заберем с собой: пригодятся.

– Мама, это мои друзья: он – Горгл, а она – Сиглл.

– Рада познакомиться с твоими друзьями, сынок. Это хорошо, что у тебя, наконец-то, появились друзья, более близкие тебе по возрасту. А что ты так смотришь на меня, девочка?

– Какая ты красивая! Маркд говорил, но ты даже красивей. Я бы тоже хотела такой быть. Прямо как настоящая надожница!

– Как я? – неожиданно произнесла молча до сих пор сидевшая перед светившимся на стене текстом женщина с выдающимся животом.

– Ты разве наложница? – удивилась Сиглл.

– Нет уже. Я теперь живу с моим любимым и скоро рожу ребенка.

– Ты теперь роженица: странно!

– Нет: это будет мой собственный ребенок. И Лима, любимого.

– А зачем тебе ребенок?

– Чтобы мы все любили друг друга. Чтобы кормить его своей грудью, и в ней было молоко для этого. Так хорошо! Не понимаешь?

– Нет: совсем не понимаю.

– А ты тоже потом роди своего ребенка: поймешь!

– Не знаю. А почему ты глядела на текст?

– Но я же читала его.

– Да? А о чем он?

– Как ухаживать за ребенком, когда он родится.

– Чудеса: ты, правда, читаешь!

– Я и считать могу сколько-то. И на компьютере чуть-чуть тоже.

– Как?!

– Меня Лим мой научил. Так трудно было вначале, так трудно! Я даже плакала: думала, что никогда не получится у меня. Но так сильно старалась: Лим мой очень ведь хотел, чтобы получилось. И, правда: получилось. И мне самой это так теперь нравится!

– Мне пока трудно всё это понять.

– Это ничего: поймешь. Потом. Захотеть очень надо.

22

Конбр был выдвинут в состав Комитета координации, но отверг своё участие в нем. С теми, кого избрали в него мудрые, было не по пути: это были самые убежденные защитники существовавшего. Среди них – и немало вернувшихся с Зрыыра.

Попытка ликвидации Горгла и Сиглл ясно давала понять, что уступать что-либо они не собираются. И что не остановятся при этом ни перед чем. Не потерпят и любые действия, вытекающие из его, Конбра, взглядов.

Конкретно: передачи по связи группе студентов сообщения об отбраковке, произведенной с его радиобраслета Горглом. Не исключено также, что уже знают, благодаря кому исчезли нежелательные им универсанты и роботы, посланные для ликвидации их.

Поэтому не сомневался в предстоящем разговоре по поводу этого. Только не ожидал, что он предстоит ни с кем иным, как Погр.

Тот спросил почти сразу:

– Скажи, достопочтенный, некие универсанты не у тебя ли прячутся?

– Чем объяснить твой вопрос?

– Подсказкой того, кого ты спас когда-то: по-видимому, таким же способом.

– Бывшим Пятым Мудрейшим?

– Совершенно верно.

– А что: это он повторил то же самое в отношении «неких универсантов»?

– Ну, нет, конечно: такой возможности он теперь лишен. Но был в курсе потому, что включен в рабочий аппарат Комитета. Как знавший слишком немало. И не только он.

– Весь бывший Децемвират?

– Почти. Ты же сам не дал никого ликвидировать.

– А ты? Кто теперь: не координатор ли?

– Меня лишь используют в необходимых случаях: только и всего.

– Я-то думал, что ты надеялся на нечто большее, отрекаясь от порученной Децемвиратом миссии на Зрыыре.

– Примкнул к остальным, чтобы как следует узнать то новое, что принесли с собой земляне. Исключительно чтобы определить свое место в той ситуации.

– Определил?

– Да. Считаю необходимым сохранение всего, к чему пришла наша цивилизация. Это наиболее рациональная система.

– Несмотря на начавшийся регресс?

– Связанный всего лишь с не оправдавшей себя передачей когда-то общего управления Децемвирату. Временная ошибка, которую уже устранили.

 – Ну, да: лишь правители бывают плохи, а народ только замечательным – не виноватым никогда, зато обязательно мудрым всегда, добрым, справедливым. Глубочайшее заблуждение! «Каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает».

– Какое-то не наше выражение.

– Земное: да. Но оттого не менее верное. В самом народе, мудрых наших, дело: было и есть.

– Не веришь в демократию, восстановленную нами?

– Только лишь для себя – мудрых: не признающих никого других настоящими людхами. Совсем как было сказано там, на Земле, Дангхом, дедом Маркда:

«Человек оценивался, как и машина, только по пользе, приносимой им. Сочли возможным перестать считать людьми тех, кто не мог в этом превзойти машину. Не люди – "неполноценные"! Вслушайтесь еще и еще в это страшное слово – такое привычное. Какая бездна дегуманизации, до которой мы дошли столь незаметно!

Мы на пути гибели. Продолжая жить и действовать, как сейчас, мы неминуемо совсем утратим человеческий облик. Конечный вывод логики происходящего процесса: бесчисленные роботы и горсть безжалостных гениев со строго необходимым количеством "неполноценных".

Для кого и для чего будут открытия этих гениев, кажущееся безграничным господство над природой? Что останется от самого человечества, его сущности? Чем уже будет человек бесконечно отличаться от робота?».

Это же то, к чему пришли мы на Гардраре: земляне были в ужасе, обнаружив это.

– Но на той же Земле было сказано и совсем другое:

«… взгляды Ларлда основаны на атавистических представлениях о природе человека. Они – забывают о главных целях, о высшем смысле существования людей: все более глубоком познании природы и превращении себя в силу, своей организующей деятельностью противостоящей энтропии. Человек все дальше и дальше уходит из состояния, из которого вышел. Это предъявляет к нему и все более высокие требования.

И тут природа ставит естественный придел. Часть людей – к счастью, небольшая – оказывается не способной, не годной к современному труду, превращается в паразитов, живущих трудом других. И есть высшая справедливость в сложившемся рациональном использовании их в целях всего человечества. Каждому свое – другого не дано!».

– Аргументы Йорга: помню. А ты: высказывание Норберта Винера?

– Конечно: как и всё остальное. Иначе поручили бы другому провести переговоры с тобой, чтобы понять, на каких позициях ты находишься?

– На прежних, как видишь.

– Жаль! Сколько-то надеялись, что после возвращения тебе похищенного Пятым авторства займешь достойное тебя место в Комитете координации. Это еще и сейчас не поздно.

– Ты уполномочен снова предложить мне это?

– Пойми: иначе тебя не ждет ничего хорошего.

– А именно?

– Требование бойкота.

– По обвинению в чем?

– В попытках ознакомить некоторое количество студентов и универсантов с тем, что им ни в коем случае незачем знать. Произведенных с твоего радиобраслета тобой или скрывающимися универсантами Горглом и Сиглл. Хотя и неудачных.

– Неудачных?

– Да, к твоему сведению. Все получившие сообщение того содержания были сразу ликвидированы – до того, как успели передать его кому-нибудь дальше. В случае повторения попыток будет неукоснительно делаться то же самое.

– И что еще?

– Стремление навязать Гардрару атавистические взгляды Земли. Поэтому твоим любимым землянам предложат покинуть Гардрар – как можно скорей.

Но требование бойкота будет поставлено  для всех – не только для тебя. Для  Лима, в частности, и за попытку сотворить собственного ребенка с примитивой. Такого можно считать отбракованным еще до рождения.

Альтернативой этого, однако, может стать ваше возвращение с землянами на Зрыыр, где сможете жить, как они. А нам не мешать жить по-своему.

Вам есть, о чем подумать.

– Согласен: есть. Подумаем: не торопясь.

23

– Лим, необходимо поговорить – очень срочно.

– Я слушаю тебя.

– Не по связи.

– Понял. Приходи.

… Постучав, Конбр вошел и увидел, что Лим держит, счастливо улыбаясь, руку на животе у Цангл. Такая же улыбка была и на её лице, когда обернулась поздороваться с Конбром.

– Он уже толкает ножкой, достопочтенный Конбр. Шевелится!

Лим прижал палец к губам, глазами показывая на выход.

– Она стала понимать всё больше. Не хочу её волновать: ей сейчас  нельзя.

– Конечно: новости серьезные.

– Что: собеседование состоялось?

– А как же! – он дал прослушать Лиму запись.

– Погр?! Никак не ждал, что это будет кто-то из зрыырцев. Тем более, Погр так активно всем тогда интересовался. Но почему-то и он примкнул к нашим врагам.

– Насколько его знаю, это может быть и не совсем так: он предпочитает всегда вести свою собственную игру. Да и не в нем сейчас дело.

– Безусловно. А оно более чем серьезно: Комитет, в отличие от бывшего Децемвирата, слишком в курсе того, что может ожидать его в результате наших действий. Они хотят заранее предупредить события: уже приготовились к бою.

– О чем и поставили в известность. Ну, что ж: надо только успеть опередить их.

– Но как? Они не остановятся ни перед чем: уничтожили сразу тех, кто успел узнать о своей участи, и дальше еще тщательнее будут следить за самыми малейшими попытками. Но…

– Что?

– Самые первые из них живы. Кто лучше их знает, что еще можно предпринять в их среде? Может быть, они и натолкнут на дельную мысль.

– Пожалуй. Поговорим с ними: с остальными нашими потом.

Убежище Горгла и Сиглл находилось в конце пещеры, уходящей далеко – на глубину нескольких киломертов[2], куда не проникали никакие радиосигналы. Конбр оборудовал его вход мощной защитой: при приближении менее чем на пятьсот мертов включалось энергетическое поле, сразу создававшее температуру, которую не в состоянии перенести никакие роботы.

К удивлению пришедших, там находился еще и Марк: несмотря на все предупреждения Конбра.

– Почему ты здесь? Я тебя разве не просил быть предельно осторожным в отношении самого себя? И даже в отношении осложнения отношений со всеми землянами?

– Не ругайте его, достопочтенный: мы его просили прийти, – вступилась за него Сиглл. – Он рассказывает нам о своей родной планете. И о том, что там происходило: нам надо знать.

… Новость о том, что все получившие его сообщения были убиты потрясло Горгла:

– Я же сумел проникнуть в систему слежки: запустил им такой вирус, что программа – стопроцентно – уже не работала.

– А если у них в запасе оказалась другая: включившаяся, когда та обрушилась? – предположила Сиглл. – Там тоже не придурки.

– Но выходит, что с помощью электронной связи или интернета у нас вряд ли получится, – подытожил Лим. – Но как иначе?

– А более примитивным способом, – сразу предложил Марк.

– Каким?

– Помните, как задерживали возвращение на Землю космического спасателя №2 Ги, чтобы к началу дискуссии о социальном неравенстве успело родить собственных детей наибольшее количество женщин?

– Да, – подтвердили все.

– Просьбу сделать это передали на космическую станцию, где проходил лечение Ги, так, что противники моего деда ничего об этом не узнали. Потому что не пользовались радиосвязью – все было передано лично, через космонавтов, улетавших в Малый космос, и дальше по цепочке.

– Но если без связи, то как? Вариант, безусловно, надежный, но и, конечно,  гораздо более опасный. Надо тщательно его продумать, – отреагировал Лим.

– Но другого мы ничего сейчас не придумаем, – сразу поддержала Сиглл.

– Надо вручать чипы с информацией, которую пересылали по связи, – предложил Горгл. – Так: в лабораториях – раз, у дверей комнат – два, в столовых – три… Ну, где еще? Подскажи-ка, подруга! Давай: ты у нас головастенькая.

– А если там, где можно будет и поговорить предварительно: чтобы не ошарашить сразу? Еще и с достаточным количеством одновременно?

– Давай, давай! Где, конкретно: не томи?

– Да в лупанаре[3] же: где еще? Подходит?

– Еще как: блестяще! Сегодня же и пойду.

– Один? Одного я тебя не пущу: пойдешь только со мной.

– И под моей охраной. Лим, за тобой техническое обеспечение: побольше чипов.

– Проблемы не будет.

24

Лупанар, в котором появились двое универсантов в сопровождении педагога – судя по небольшим выпуклостям под комбинезоном, людхи – был полон. Переходя из салона в салон, они выбрали тот, в котором было больше, судя по комбинезонам, и студентов и универсантов.

Универсанты сели ближе к центру салона, сопровождающая – у самого входа. Поначалу на них не обратили внимания: продолжали разговаривать, потягивая из трубочек, воткнутых в мякоть лиловых спелых парльсинов, кисловато освежающий и слегка дурманящий сок. Входили и выходили наложницы, крутобедрые и полногрудые, и мускулистые наложники, время от времени распахивающие свои накидки, чтобы продемонстрировать обнаженное тело. Иногда, подчиняясь чьему-то взгляду, подходили ближе и уходили с взявшим их за руку.

А пришедшая с универсантами людха-педагог сразу же стала дремать. Это кое-кому показалось смешным. И универсантов спросили:

– Натворили что: почему позволили прийти только с сопровождением?

– Было дело. Если интересно, расскажем: пусть только совсем уснет.

Будто в ответ стал раздаваться легкий храп, быстро усилившийся.

– Ну, давай: не томи! Спит уже.

– Застукали нас на одном деле: захотели проверить кое-что. Есть, оказывается, такая вещь: отбраковка. Причем ничего иного, а нас самих: тех, кто еще учится.

– Что?  Что? – сразу навострили уши несколько сидящих рядом. – Какая еще отбраковка?

– По уровню способностей. Если они не превосходят способности роботов, то дело швах: дальше учиться не будет.

– А что будет делать тогда?

– Ничего! Совсем ничего: будут ликвидированы – физически уничтожены, то есть – за дальнейшей ненадобностью.

– А не врешь часом? Плохо что-то верится.

– Вот и захотели проверить. Посуди же: если правда, то любому из нас может грозить такое – а жить кто не хочет?

– Проверить: как?

– А нам подсказали. Ну, мы и проверили.

– И как? – оказывается, слушали уже все в салоне.

– Вызывали на связь хуже всех успевавших, с которыми учились.

– И что?

– Сделали одиннадцать контрольных вызовов – десять я, она один: ответов – ни одного. У меня после десятого – сплошной свист: вызовы больше не проходили.

– И что потом?

– Потом – совсем весело. Связались с ним… – показал Горгл на Конбра, уже открывшего глаза: сна ни в одном не было.

– С ним?!

– Да. Конспирация: сейчас поймете, почему.

… с её номера: мой радиобраслет заблокировали. Он велел нам срочно лететь к одному месту, где встретимся. А там меня с ней чуть не убили два робота, которые он сумел парализовать с помощью какого-то своего аппарата. И это еще не всё.

Послал с его браслета сообщения об отбраковке: оказалось, что ликвидировали всех, кому они ушли. Самое главное, когда нас попытались убить, поняли: существует система электронной слежки. Я сумел взломать её: запустил туда вирус – она больше никак не могла работать.

– Как же тогда выследили тех, кому послал?

– Видимо, существует страхующая ту система. Не стали больше рисковать: решили обойтись без использования радиосвязи.

– Как сейчас?

– А нет желания помочь? Ведь и вы жить хотите.

– Только хотим вначале сами убедиться во всем.

– Мудро, – одобрил Конбр. – Тем же способом? Думаю, что любая такая попытка автоматически поставит в число подлежащих ликвидации. Поэтому лучше это сделать здесь – в моем присутствии: я способен обеспечить вашу безопасность. А потом уже улететь вместе с нами.

– И тут же сделать то же, что и мы: стереть номера с чипов ваших радиобраслетов, – добавила Сиглл.

– Хотим и проникнуть на сайт статистики отбраковки, – предложили еще трое.

– Если, конечно, и она, и он есть на самом деле, – скептически заметил один из студентов. Но таких оказалось совсем мало: если угроза для их жизней существует, незачем покорно склонять перед ней голову.

… Наложницы и наложники, продолжавшие входить в салон, не понимали, почему гости нисколько не обращают на них внимания: заняты чем-то непонятным – даже сок парльсинов сосать перестали. И подходить ни к кому совсем не надо, и покрывала распахивать тоже: всё равно, не смотрят.

Контрольные радиовызовы провели сразу двадцать присутствовавших: четырнадцать универсантов и шестеро студентов. Результаты их быстро повторили результаты попыток Горгла и Сиглл. Они же и проследили, чтобы все двадцать сразу стерли номера со своих чипов.

Вскрытие статистики отбраковки отняло много больше времени. Этой нелегкой задачей занялись уже все – даже те, кто был настроен скептически. Присоединились к ним и Горгл с Сиглл; Конбр тоже.

Первым это неожиданно удалось сделать как раз тому скептически настроенному студенту. Числа, довольно близкие к прикидочным Марка, слишком говорили сами за себя: сомнений больше не оставалось.

Убеждать дальше никого уже было не нужно: активно присоединиться выражали готовность все. И Конбр изложил план ближайших действий:

– Если каждый из вас расскажет другим то, что сейчас узнали, и раздаст им чипы с этой информацией, которые мы вам дадим, а те сделают то же самое, и дальше по цепочке, то скрываемое от вас станет известным весьма быстро.

Распространять информацию об отбраковке будем среди учащихся пяти стадий: от гимназии до профессиональных институтов – это будущая наша армия в предстоящей борьбе за ликвидацию отбраковки.

– Может быть, войне?

– Вероятно, ты права. Дальше: младшие стадии в ней участвовать не могут.

– Это еще как сказать: про всех школьников разве скажешь?

– Не спорю. Аспиранты и докторанты хоть и подвергаются отбраковке, но без последующей ликвидации. Они, как и мудрые, в нашей информации не нуждаются.

Сейчас получите у нас чипы со статьями историка Лима: он пишет гораздо лучше, чем мы говорим. Надо и вам самим прочесть их. На этих чипах есть и мой номер для связи, необходимый вам.

– А как обращаться к тебе? Предводитель? Командир?

– По имени: Конбр.

– Ты обещаешь нам свою защиту. Но самому тебе разве то же самое не угрожает?

– Угрожает, но другое: бойкот мудрых.

– Но не наш. А нас, на пяти стадиях, почти в 45 раза больше, – уточнила Сиглл. –  Теперь решениям мудрых не подчинимся.

– Но бойкот не может быть объявлен без глобального суда. Как понимаю, он будет скоро. Если успею к тому времени полностью на всех вас опереться, то потребую предоставления права голосования и для универсантов и студентов институтов. А может быть, и для коллегиантов[4].

С этими голосами, превосходящими голоса «мудрых» вместе с докторантами и аспирантами, добьемся отмены нынешней зверской отбраковки.

– Ну, так и не будем откладывать: жизнь дороже отдыха. Сейчас и пойдем по другим салонам лупанара: поработаем. Не будем терять время: успеем обязательно.

25

Результат проведенного ознакомления сразу большого количества молодых учащихся с реальным их положением превзошел все ожидания. Конбр, направляясь с Горглом и Сиглл в лупанар, недаром переоделся женщиной: не был уверен в успехе. Какой молодой поверит сразу в плохое, которое ожидает его? Но доказательства, сообщенные ребятами, оказались настолько убедительными, что немедленно вызвали желание самостоятельно проверить их достоверность. И сразу захотеть воспротивиться ожидающей большинство участи.

Так же воспринимали всё и другие, которых ознакомляли всё в большем количестве. С поразительной скоростью: сомневавшиеся поначалу быстро убеждались в истинности открытого им. Проверочные вызовы, к тому же, делались уже не тем, с кем учились когда-то: кто исчезал только что.

Распространение вели настолько аккуратно, что Комитет координации узнал о нём лишь тогда, когда по непонятным причинам исчезло достаточно большое количество не отбракованных учащихся. Это были те, кто, сделав проверочные вызовы, стирал для безопасности собственные номера с чипов радиобраслетов. Их Конбр скрывал потом в пещерах, защищенных охранными полями.

Подозрение на оказание помощи в оборудовании таких пещер падало на землян: малочисленным мудрым сторонникам Конбра это явно было бы не под силу. И Погр, набирающий всё большее влияние в Комитете, поставил перед координаторами вопрос о необходимости удаления землян с Гардрара.

Причина? Ну, хотя бы нежелательное воздействие своим примером на отдельных гардрарцев, которые тоже пусть покинут Гардрар. В случае несогласия последних сделать это потребовать применения бойкота к ним – в первую очередь к возглавляющим: Конбру и Лиму.

Действовать надо незамедлительно: положение неожиданно оказалось чересчур серьезным. Конбр успел распространить скрываемую правду об отбраковке уже, похоже, недопустимо большому числу старших учащихся: студентов и универсантов.

 – Их в полтора раза меньше, чем нас, мудрых: можно пожертвовать сегодняшними и теми и другими, – внёс своё соображение Грой, бывший Второй Мудрейший, с недавнего времени всё чаще допускавшийся на совещания координаторов. – Восполнить их потерю не так трудно будущими поколениями потомства. А распространение нежелательных сведений среди младших учащихся может создать уже гораздо бóльшие трудности восполнения.

– Полагаю также, что ликвидированы должны быть и Конбр с его сторонниками. Потребовать это, а не бойкот: за антисоциальные действия против существующего общественного строя. Или…, – добавил бывший Пятый.

– Или что?

– Сделать это без волокиты – без всякого суда: к чему он?

– Как зачем? А демократия?

– А она потом. Главное, еще больше не упустить время. Как понимаю, упущено его уже достаточно: как бы не опоздать совсем. Говорю на основе печального опыта.

… На последнее, однако, не решились: воспрепятствовали сторонники демократических действий. Так же, как на немедленную ликвидацию всех универсантов и студентов. После долгих споров прошли лишь требование удаления землян и организация суда над Конбром и его сторонниками, атавистами.

«Демократы, недоумки: не соображают, что роют могилу нам всем. Не раз еще потом пожалеете, что отобрали у нас власть: сразу решили бы и сделали как надо», думали одновременно оба бывших Мудрейших.

Требование покинуть Гардрар, предъявленное землянам, проигнорировать было невозможно. Но от Комитета координации потребовали полностью снабдить аннигиляционным «горючим» и заряженными батареями. Комитет постарался это максимально ускорить.

… Последний день накануне отлета: Конбр и Лим с Цангл, как и в предыдущие дни пришли для прощального общения с земными друзьями.

Сначала сидели все вместе. Цангл прижималась к Лейли; положила на свой уже большой живот её руку, чтобы чувствовала, как уже нетерпеливо бьется там ребенок. Конбр давал Ли последние инструкции по управлению экспрессом в связи со сделанными в нем изменениями. Лим задавал вопросы Александру. Лала почему-то с ними не было. Не было и Марка.

Потом начали расходиться: окончательное прощание предстояло завтра – перед самым отлетом земного крейсера на экспресс. Остались лишь Лейли и Конбр, ждавший Марка – не желавший не повидаться с ним лишний раз.

– Координаторы снова предлагали тебе вместе с остальными удалиться на Зрыыр? – спросила после долгого молчания Лейли.

– Нет. Погр последним предложил это, а я сделал то, что они уже спустить мне не могут: хотят непременно подвергнуть меня бойкоту. Конечно же: боятся оставить меня без своего надзора.

– Разве твое присутствие на Гардраре уже не более опасно для них?

– Наверно – но только отлично понимают, что мы не дадим своего согласия удалиться и не мешать им и дальше беспрепятственно творить своё зверство. Зато не понимают, что удаление вас на Зрыыр им уже ничего не даст. Насколько догадываюсь, считают почему-то, что вы оказываете мне техническую помощь. В частности, в оборудовании скрытых убежищ для тех молодых, которых намереваются ликвидировать.

– Но ведь её не было – нашей технической помощи.

– Ну, да. Я взял с собой с Зрыыра всех наших роботов. В том числе и специально созданных мной там: превосходящих тех, что имелись здесь.

Всё сделал так, что никто и не знал об этом: изготовлял на ваших заводах и из материалов с них же. Отправку их на экспресс вел вместе с необходимым для переоборудования вашего экспресса; не привлекая внимания, и с экспресса сюда. Понимаешь, я не тешил себя иллюзиями: отчетливо представлял, что мне здесь предстоит.

– Ситуация у тебя, я смотрю, сложней, чем была у Лала, а затем Дана с Эей.

– Естественно: у вас не убивали ведь без счета, как здесь. Мы уже сознательно делали то, что на Земле казалось временной вынужденной мерой: озверели окончательно. Но лекарство и для вас и для нас одно: восстановление семьи – единственной надежной преграды всякой отбраковки.

– С семьей тоже может оказаться немало проблем. Ты знаешь: я рассказала тебе свою историю.

– С демократией ведь – то же самое. А семья сделает нас и счастливей.

– Ты бы хотел сам иметь семью?

– Не простой вопрос. Понимаешь, я как-то по-хорошему завидую Лиму – тому, как любит его Цангл, но…

– ?

– Но понимаю, что для меня подошел бы  союз не только с красивой, но и интеллектуальной женщиной. Такой, как ты: такую я бы смог любить. А пока я, наверно, люблю тебя как свой идеал.

– Спасибо: мне как женщине это слышать приятно.

– А сына я хотел бы иметь, конечно, такого, как Марик. Замечательный мальчик! Я к нему сильно привык: он мне, и правда, совсем как сын. Только где он так долго?

Конбр уже встал, собираясь уйти, когда вместо  Марка появился Лал, бледный почему-то. В руке у него был какой-то чип.

– Не уходи, уважаемый Конбр: тут и тебя касается.

– Что-то случилось, Лал? – спросила Лейли: вид мужа встревожил её.

– Да: к сожалению, – Лал торопливо вставил чип в компьютер, и на стене появился Марк.

– Мамочка, папа, – заговорил он. – Простите меня, но я не могу улететь с вами. Здесь начинается битва, не менее важная, чем та, которую продолжает на Земле мой дед. Я уже принял в ней участие и должен его продолжать, поэтому мне нельзя покидать Гардрар.

Еще и потому, что не могу оставить в такое время своего замечательного учителя,  Конбра: хочу быть рядом с ним. Ведь я уже не только землянин – гардрарец тоже: говорю на их языке, и всё, что происходит на этой планете, касается меня. Эта планета – не чужая мне.

Не ищите меня, чтобы переубедить: моё решение твердо. Поверьте, я уже не тот, кто продолжает смотреть старинные фильмы о космических пиратах. Понимаю, что наша борьба будет более серьезной и, возможно, более страшной, но я вам обещаю быть осторожным.

Крепко обнимаю вас и целую. Я очень люблю вас, но иначе я не могу.

Встретимся после нашей победы, – изображение погасло.

– Что делать? Ну, что делать? – Лейли была тоже такая бледная, как Лал.

– Боюсь, что ничего, – ответил он.

– Конбр, но, может быть, ты сможешь отговорить его? – не успокоилась она.

– Хотел бы, но едва ли получится. Но твердо обещаю вам: буду всячески беречь его.

– Давай попросим Ли: Марик его очень уважает.

Но и Ли, посмотрев запись, только покачал головой:

– Не надо пытаться. Это не просто детская жажда необыкновенных подвигов: уже нет. И он внук Дана: с этим ничего не поделаешь.

– Но и оставить его здесь не смогу: жутко далеко от нас, – Лейли вытерла слезы и произнесла: – Мы не улетим на Зрыыр: останемся на орбите. И если понадобимся, прилетим.

26

За стартом крейсера землян наблюдали издали два порученца Комитета координации. Когда после его отлета они приблизились, Конбр с удивлением узнал бывших децемвиров: Второго и Пятого.

– Достопочтенный Конбр, нам поручено уведомить тебя о предстоящем глобальном суде над тобой.

– Я уже был предупрежден. С требованием объявления мне и моим сторонникам бойкота.

– Комитет координации до последнего момента надеялся на твое благоразумие, но ваши последующие действия заставили пойти на подобные крайние меры.

– Что ж: мы готовы.

– Мы? Это смешно: какая-то горсть всего.

– Да? Хорошо: не будем спорить раньше времени.

– Ты что – сомневаешься в результате глобального голосования? Напрасно!

– Вы, конечно, уверены на все сто процентов? Впрочем, именно вы предпочли бы обойтись и без всякого суда, насколько вас знаю. – Очень хотелось намекнуть на такой же суд: не здесь – на Земле. Во что перешел он – чем закончился. Если плохо знают, пусть спросят хитрейшего Погра: ознакомит их. Только зачем раскрывать, что сам он готовит мудрым?

– Можете назвать дату?

– Будет уточнена. Но в самые ближайшие дни.

– Не забудьте только, всё же, точно сообщить мне её, – не удержался он от иронии.

– А ты, достопочтеннейший, об этом можешь нисколько не волноваться, – ответили в том же тоне и они.

Разговор был окончен. Конбр повернулся: уйти на вертолетную площадку. И неожиданно увидел Марка вблизи от себя. Рядом с ним Горгла и Сиглл.

– Так: нашлась пропажа.  Как это называется: заставил маму плакать?

– Она поймет: я, правда, не мог иначе.

– Не ругай его, командир. Он нам нужен: будет всем рассказывать про Землю.

– Где ты скрывался? – не успокоился Конбр.

– В горах, – вместо Марка ответила Сиглл. – Но мы всё время были с ним. И Горгл принял необходимые меры безопасности: нас никто не мог обнаружить.

– Тогда ладно. – Разыскать Марка он обещал Лейрлинд сразу после отлета землян.

Подозревал, конечно, что скрывавшиеся учащиеся, с которыми Марк сдружился, прячут его у себя. Но все отрицали, когда появлялся в пещерах, что тот у них. Правду ли говорили или соблюдали конспирацию даже по отношению к нему? Только не известно было, в каком убежище мог оказаться он.

Их уже слишком немало. Многие универсанты и студенты оказались достаточно недоверчивыми: хотели сами убедиться в истинности сообщенного им, и потом приходилось скрыться.

Еще хорошо, что коллегианты оказались более доверчивыми: обходились почти без проверок, и не требовалось оборудовать еще убежища. А то, при их уже значительном количестве, это создало бы проблемы. Тем более, при их энергии: они уже знакомили иногда и лицеистов. 

Всё продолжалось делаться так же – без использования радиосвязи, и Комитету трудно было уследить за распространением знания учащимися своего реального положения. Накапливались ощутимые силы, готовые воспротивиться висящей над каждым опасности быть ликвидированным в любой момент.

– Командир, значит, скоро суд?

– Вы слышали?

– Да. Мы ведь были почти рядом. Кто они такие?

– Бывшие децемвиры: Второй и Пятый; сейчас работники Комитета координации. Вы как: готовы?

– Почти: уважаемый Лим должен был что-то еще дописать, но сейчас срочно занят другим.

– Знаю. – Отлет землян заставил Лима заняться подготовкой к приему родов у Цангл самому – вместо Лейрлинд. Ребенок уже родится со дня на день: может быть, даже уже родился – сегодняшней ночью.

Лим волновался невероятно. Без конца проверял, всё ли у него готово; снова и снова заглядывал во все разделы акушерского руководства. Ведь как снег на голову: внезапный отлет землян, и уже нет Лейрлинд, на которую была вся надежда, что она примет роды у Цангл, и всё пройдет благополучно.

А Цангл его продолжает верить, что он у неё самый умный: справится обязательно. Ему бы её уверенность!

… Удивился потом, как гладко прошли они. Оказалось, что гардрарские женщины рожают легче, чем описывала Лейрлинд: роды шли быстро, и Цангл не издала ни одного звука. Она, правда, была прекрасно подготовлена к ним: Лейрлинд показала ей нужные упражнения, и она старательно проделывала их каждый день по несколько раз.

Лим положил уже обернутую пеленкой дочь рядом с Цангл, на усталом лице которой читались покой и умиротворение. В изнеможении опустился сам на сиденье возле, взял Цангл за руку. Ничего не говорили: было так хорошо обоим – крошечный ребенок будто заполнил собой всё каким-то невиданным счастьем. Так они и заснули.

Разбудил плач ребенка. Лим сразу вскочил и подбежал к дочери: она была мокрая. Завернул в сухую пеленку, но ребенок не прекращал плакать.

– Дай мне: есть хочет, – догадалась первая Цангл. Она протерла грудь дезинфицирующим тампоном, как учила Лейрлинд, и приложила к ней дочь. Та сразу перестала плакать: схватила сосок и стала сосать. А Лим смотрел: дочь сосала; Цангл, радостно улыбалась, прижимая её к себе.

Долго смотрел, и не сразу вспомнил, что еще не сообщил Конбру. Поспешно сделал вызов.

– Конбр, приветствую.

– У тебя радостный голос. Ты уже отец, да?

– Да, да!!!

– Так поздравляю Цангл, тебя и всех нас с появлением снова ребенка, рожденного собственной матерью и который будет знать своего отца. Замечательное событие для всего Гардрара.

– Слушай, прилетай ко мне. Прямо сейчас: не терпится показать её.

– А что? Жди: лечу уже.

– Можно и нам с тобой? – спросила Сиглл.

– Конечно. Полетели!

27

Ребенок спал, насытившись. Они решили, что ему будет лучше не в доме, а под огромным деревом неподалеку от него.

За неимением робота-няньки всё делали сами: положили в колясочку, поставили в тень под деревом. И уселись рядом на траву.

Утро было чудесное. На небе ни облачка: светило заливало поляну перед их легким домиком ярким радостным светом. Летали инсекты[5] с ярко окрашенными крылышками.

Лим привлек Цангл к себе, обнял; она прижалась к нему. Сидели так, не произнося ни слова, блаженно прислушиваясь к тихому посапыванию своего спящего ребенка.

Потом Лим увидел появившиеся из-за горы летящие вертолеты.

– Смотри: Конбр уже летит – увидеть поскорей нашу девочку. И не один, к тому же, – они стали смотреть в сторону приближающихся вертолетов.

Но внезапно какой-то звук с другой стороны заставил их повернуться. Неизвестно откуда появившийся робот приземлился вдали и начал быстро двигаться в их сторону. Непонятно было, что ему надо: не таит ли опасность его внезапное появление?

Но домой уже было не поспеть: прихватить аппарат, которым Конбр снабдил его. Импульсом излучения из него можно остановить робот, парализовать его. Но поздно: он приближается слишком стремительно.

Они оба вскочили, пытаясь заслонить собой от него коляску со своим ребенком. Неожиданно из робота в направлении её ударил луч, и они упали и опрокинули её, закрыв своими неподвижными телами.

Но Конбр уже подлетел и стал нетерпеливо бить повторными импульсами излучения из своего аппарата. Всё же полностью остановить бешено мчавшийся робот удалось буквально в полумерте от коляски.

Не скидывая вертолет с себя, Конр наклонился над лежавшими Лимом и Цангл, попытался растормошить их. Потом приложил пальцы к сонным артериям: биений не было. Убиты: оба.

Конр встал, но в этот момент раздался совсем тихий плач, и он нагнулся снова. Приподнял по очереди и отодвинул мертвые тела: в кузовке коляски под ними находился ребенок – живой.

Конбр поднял его, прижал к себе. Губы его беззвучно шевелились, из глаз катились слезы: таким его еще никто не видел. Молчали и ребята. А ребенок продолжал спать на руках Конбра.

– Звери! Звери: не людхи! Он не успел дописать то, что я должен сказать на суде, но я теперь знаю, что им скажу, – заговорил первым Горгл.

– Командир, дай мне её: я позабочусь о ней, – попросила Сиглл.

– Как? – ответил Конбр, продолжая держать ребенка. – Чем ты сможешь  накормить её? Ведь в твоей груди нет для неё молока.

– Будет молоко: умереть с голоду не дадим. Сегодня же будет, – отозвался сразу Горгл.

– Где ты возьмешь его? – спросила Сиглл.

– Слетаю в ясельную зону: захвачу там кормилицу. Доставлю сюда.

– Это может быть для тебя небезопасным, – предупредил Конбр.

– Теперь уже всё будет небезопасным: война началась.

– Но не один, слышишь? Я с тобой.

– Нет, подружка: ты будешь заниматься ребенком. Это ведь женское дело.

– Тогда я, – предложил Марк. – Я ведь физически сильнее и тебя.

– И ты со мной не полетишь: твоя физическая сила нам ни к чему. Ты у нас единственный землянин: твоё дело рассказывать всем о Земле – чтобы у них было с чем сравнивать. С кем лететь есть и без вас обоих: наберу команду.

– Возьмешь с собой аппарат, который был у Лима: он им не успел воспользоваться, к сожалению. Наверно, оставил его в доме.

Горгл ошибался: убийство Лима и Цангл еще не было объявлением войны. Всего лишь рутинная операция по ликвидации ребенка, рожденного без правильного генетического подбора. Это обнаружилось, когда попытались вызвать по связи аэрокар: не хотели бросать тела убитых. Аэрокар появился: связь заблокирована не была.

А вскоре грузовой вертолет доставил и прозрачный ящик, заказанный Конбром. В него бережно уложили оба тела; закрыв, заполнили гелием и погрузили в аэрокар.

Пока летели, Конбр подробно объяснил Горглу, как пользоваться защитным аппаратом. Предупредил под конец:

– Учти только: он ни в коем случае не должен попасть в их руки. В самом, самом крайнем случае сможешь взорвать его. Но: вместе с собой – понимаешь?

Сиглл при этих словах насторожилась.

В пещерном убежище желающих лететь с Горглом, действительно, оказалось немало: и универсантов, и даже студентов. Но Горгл предпочел двоих универсантов, учившихся вместе с ним и Сиглл: они знали язык связи с помощью фонариков и зеркалец – радиосвязью пользоваться будет невозможно.

Снова Конбр предупредил, показывая на защитный аппарат:

– Он ни в коем случае не должен попасть в их руки. – И Сиглл бросилась к направившемуся к выходу Горглу:

– Вернись живой, слышишь? Прошу тебя: вернись живой!

– Ты что, Сигллёнок? Да вернусь же: не бойся!

– Смотри: ты обещал! Я буду ждать.

«Что это с ней? Непонятное что-то совсем», подумал он, захлопывая дверь аэрокара.

Успели до прилета в ясельную зону разрешить сомнение, не создаст ли исчезновение кормилицы проблему: останется не кормленным младенец, которому она уже не даст грудь. Посовещавшись и поспорив, решили, что нет: младенец, безусловно, поднимет громкий рёв, и его покормит другая кормилица. Наверняка имеются резервные: мало ли что может вдруг произойти – заболеть внезапно, например.

Аэрокар беспрепятственно посадили на аэродроме. Одного из юношей Горгл оставил в нем: ожидать наготове. Сам с другим на пристяжных вертолетах полетели к корпусам, видневшимся вдали – запасной вертолет летел следом.

Корпус для грудных младенцев удалось найти не сразу, но на одной из веранд наткнулись на то, что как раз было надо: сидела кормилица, одна – никого больше. Обрабатывала грудь, готовясь кормить лежащего в робот-коляске рядом младенца, уже подававшего голос.

Горгл позвал её:

– Иди сюда!

Она не удивилась почему-то: молча встала и подошла к ограждению веранды.

– Пошли, – сказал он. – Закройся и вызови другую кормилицу.

Она, снова молча, чуть шлепнула младенца: он заорал громче. Потом спустилась по ступенькам и быстро, не задавая никаких вопросов, пошла за ним. Удивилась только, когда они вдвоем усадили её в седло пристяжного вертолета, застегнули на ней ремни, и они взлетели.

Вот тогда-то внезапно возникла опасная ситуация. Неожиданно взлетели вскоре пять или шесть роботов, направившихся с нескольких сторон к ним, чтобы окружить. Было непонятно, каким образом обнаружили их, пока не услышал:

– Валж, почему покинула кормленца?

– Доктор забрал, – ответила она.

– Какой доктор?

– Я не знаю. Доктор. И еще доктор. Я не знаю.

Только когда Горгл обнаружил, откуда шел звук, он поднял широкий рукав на левой её руке и снял с неё радиобраслет, совсем не похожий на обычный. Бросил его вниз, надеясь, что роботы теперь потеряют их. Но они не отставали: видимо, потому, что засекли их уже визуально.

Спасительным аппаратом Конбра пришлось, всё-таки, воспользоваться. После ударов излучения лопасти их несущих винтов быстро перестали вращаться, и роботы опустились на парашютах. Дорога на аэродром была свободна.   

Сиглл, держа ребенка на руках, ждала у самого входа – бросилась навстречу:

– Наконец-то!

И тут же кормилица сказала ей:

– Не так держишь: дай! – забрала ребенка у неё. Распахнула накидку, чтобы дать грудь, но посмотрев на неё, сказала:

– Протереть надо.

Хорошо, Сиглл достаточно общалась и с Лейрлинд, и с Цангл: запомнила, что это делается раствором борной кислоты. И кормилица тщательно протерла свою грудь: приложила девочку к ней.

– Она не плакала голодная? – спросил Горгл. – Так спешили из-за этого.

– Нет: мы поили её сладкой водичкой. Маркд подсказал: хорошо, что он не улетел с тобой.

– Моего братишку, Эрика – мама говорила – так же поили первый день. У его мамы молоко не сразу пошло.

… Покормив ребенка, кормилица, посмотрела на дальнейшие действия Сиглл и  решительно стала делать всё сама, заметив:

– Неправильно делаешь, – она-то уж знала, как надо: и рожала, и кормила, и ухаживала.

28

Такой Сиглл он еще не видел. Явно нетерпеливо дождавшись, когда оба очутились в их комнате, она вдруг обняла его за шею и крепко прижалась: такое не делала, конечно, никогда. Еще более неожиданным было сдавленное рыдание, сопровождавшее это.

– Сиглленок, да ты чего это? А?

– Ты… Ты… Живой… Я ж так боялась, так боялась.

– Боялась? Почему?

– А если бы тебя убили? Я ж видела, как убивают: сегодня. И чтобы я тогда делала: одна – без тебя. Зачем мне тогда жить тоже? Зачем?!

– Дурочка, но ничего ведь со мной не случилось.

– А роботы, которые стали преследовать вас? Разве их не было? Ты же рассказывал командиру.

– Да-а: справился с ними запросто. Аппарат, знаешь, какой мощный?

– Но ведь были…

– Всего лишь из-за того, что не сообразил, что у неё тоже может быть радиобраслет: потому что слишком торопился. Да и сообразил бы, не сразу и обнаружил: совсем не такой как у нас. Наверно, всего лишь интерком[6].

– Тебе нельзя без меня: только со мной. Я тебя больше одного никогда не пущу.

– Ну да: я же людх. А ты людха. В самые древние времена кто были воинами? А я кто? Кончай, кончай реветь, дурочка!

– Пусть дура, пусть! Ты тоже дурак: не понимаешь, что ты для меня всё на свете. Я же люблю тебя – люблю! Как они: Цангл Лима, Лейрлинд – отца Маркда.

– Постой: как это?

– Я же видела: общалась с ними столько.

– Но мы же с тобой не земляне.

– Но такие же, как они: просто забыли, какими должны быть настоящие людхи. Цангл почему-то знала. Её считали примитивой, а она ведь была мудрой.

– Мудрой – она?

– Не знаниями, которыми кичимся мы – сердцем. Глядя на неё, я только поняла, что и мне нужно: что ты для меня. Самый, самый: дорогой, лучший, бесценный. Самый близкий и родной, понимаешь?

– Дурочка, но ты же уже давно тоже мне самая близкая. Правда! Помнишь, как я обрадовался, когда мы с тобой вдруг оказались в одном университете? Ведь столько лет прошло после гимназии, в которой познакомились: потом-то нас разъединили. А я и в лицее, а потом в колледже тосковал по тебе.

– А я – по тебе. Я для тебя тоже самая лучшая?

– Ну, да.

– Ты тоже любишь меня?

– Наверно. Просто это еще непривычное слово для меня. Ты понимаешь лучше.

– Но ты хочешь, чтобы мы с тобой были вместе всю жизнь: не расставались никогда?

– Хочу: это я знаю. С тобой мне хорошо.

– Но может быть еще лучше.

– Ты знаешь, как?

– Знаю уже. Цангл мне сказала. И ты видел.

– Что?

– Почему бросились и Лим и Цангл перед роботом? Понимали, что бессильны против него, а бросились вместе?

– Защитить: хоть как-нибудь.

– Потому что любили уже не только друг друга.

– Я понял: ты хочешь, чтобы этот ребенок стал нашим. Я тоже. Конечно: готов сделать для него всё, что потребуется. Я ведь и сегодня так торопился, боясь, что он будет голодным.

– Но командир не отдаст нам его: это теперь его ребенок. Он несколько раз приходил, пока ты летал: забирал у меня и прижимал к себе. Ведь это ребенок его погибшего друга. Нет: не отдаст!

– А где же взять другого? Похитить: как кормилицу?

– Глупый! Зачем? Я рожу: я же людха – тоже могу. Нашего с тобой ребенка: моего и твоего. Я держала сегодня ребенка на руках: поняла, что хочу родить и потом кормить своей грудью. Как Цангл, как эта кормилица.

– Мы должны с тобой сделать то, что делали с наложниками и наложницами?

– Мы забыли, что главное назначение этого не наслаждение от него: чтобы создать новую жизнь. Если ты согласен, поцелуй меня.

– Да: я тоже хочу, чтобы и у нас родился ребенок, и мы все любили друг друга. – И он прижался своими губами к её: как это делали земляне и ушедшие навсегда Лим и Цангл. И никогда они.

«И мы все любили друг друга», поразилась она: он буквально повторил слова, сказанные когда-то Цангл.

Нет, это не было то же самое, что с наложницами и наложниками. Хоть она не обладала красотой, а он выпуклыми мышцами тех. Что-то совсем другое: слияние не исключительно физическое.

Долго лежали потом, тесно прижавшись, крепко обнимая друг друга.

– Я теперь никогда не захочу наложника. Зачем? Ты есть у меня.

– А ты – у меня, – он прижал свои губы к её.

Конбр собирался уже отдать девочку кормилице, чтобы уйти, когда Сиглл  попросила дать ей немного подержать ребенка.

– Она держит неправильно, – сразу запротестовала кормилица.

– А ты научи её, Валж: ты же знаешь, как надо, – попробовал уговорить её Конбр, продолжая держать ребенка.

– Зачем? Ей разве надо? – возразила та.

– Надо! Мне надо всё уметь, как ты.

– Я много умею: рожать умею, грудью кормить умею, ухаживать умею. Хорошо всё умею: правильно.

– Вот и научи: и рожать, и грудью кормить, и ухаживать – всему.

– Ты… Ты хочешь уметь, как она? Зачем? Ты, что: хочешь…

– Ребенка родить хочу, командир. Для себя и Горгла. Чтобы мы все любили друг друга: так сказала Цангл.

– Значит, не ушла она бесследно?

– Не ушла: не могла. Я тоже хочу. Любить моего Горгла, не разлучаться с ним. Родить ребенка: от него. И вместе растить его.

– Значит, правда всё это:  мне не показалось, когда вы появились вместе утром? Я же видел: как смотрели вы друг на друга, касались иногда руками. Так ведь смотрели друг на друга Лим и Цангл: с любовью. Очень, очень рад за вас.

– Так уговори её.

– Валж, ей, правда, надо. Ты её учи: она будет стараться. И говори ей, что надо будет тебе: а то жалуешься, что кормят тебя не вовремя и не тем, что надо.

– Я сделаю всё, Валж, миленькая.

– Правда? Хорошо тогда. Только я не всё знаю тоже: каким супом меня кормили, чтобы молоко хорошо прибывало. И когда вовремя: они же там знали.

– Не беда: это выясню.

– Ладно: буду учить.

– Вижу: вы договорились. Забирайте маленькую: мне пора идти.

Хотелось кое-что обсудить с Горглом: Лима больше не было. Горгл, хоть и не самый старший из скрывавшихся, был самым надежным, на кого можно положиться. Тем более, после того, что узнал от Сиглл.

29

Горгл дожидался снаружи. Не один: вместе с Марком, которого, как обычно, расспрашивал о чем-то. Конбр опустился рядом с ними на камень. Сказал:

– Вчерашний день принес горе: гибель Лима и Цангл. Сегодняшний – радостную весть: на смену одной семьи сразу пришла другая. Сиглл только что подтвердила это. Теперь ты еще более близкий мне по взглядам: поэтому считай данный тебе аппарат своим. Но продолжай помнить то, что я сказал: он не должен попасть в руки наших врагов.

– Я помню, командир.

– Что еще хочу тебе сказать? Чтобы были вы счастливы друг с другом.

– Только если нам удастся добиться победы.

– Ой, это будет так нескоро.

– Почему? Если мы все выступим, что они смогут тогда сделать?

– Боюсь, тогда-то именно возникнут самые трудные проблемы. Дело уже будет не в них, а в нас. Ведь какие мы: идеальные? Нет: далеко. Не так, скажешь?

– Так. Прав ты.

– О чем вы? – не понял Марк.

– О том, какими мы смогли вырасти. Ты сам ведь учился, как все? – ответил Горгл.

– Почти. У меня же родители были, дед с бабушкой: я не был поэтому всё время в детском саду, школе и потом гимназии. В яслях совсем не был. В нерабочие дни находился дома – со своими родными. Я один: меня первого родили в семье. Потом уже другие.

– Драки были?

– Были. Редко: педагоги за такое стыдили.

– А у нас не обращали совсем внимания. А ябедничал кто-нибудь вашим педагогам?

– Что ты! Да они бы не стали слушать. А мы, зато, перестали бы уважать.

– У нас плевать бы хотел такой на чье-то уважение, кроме учителького. Тот хоть не отправит учиться в какое-то другое место: здесь ведь есть кто-то, с кем в приемлимых отношениях, а там, считали, еще не известно, в каких окажешься. Не знали, конечно, совсем, что ничего уже там не окажется.

– А на что у вас ябедничать могли?

– Наверно, на то, что плохо про педагога говорил. Может быть, что тайком курил разную траву. Или хватали девчонок за половые органы, а они нас: до того, как разрешили посещать лупанар. Только не за то, что сделал другому какую-нибудь пакость: за это, точно, никогда не наказывали наши милые педагоги.

– Не любили их?

– А за что? Они нас любили? Да мы их мало видели: всё делалось по компьютерам – нас ведь много у каждого было. Следили за нами по результатам на них: присылали нам сообщения с указаниями  или строгими замечаниями и предупреждениями. А похвалить: не дождешься. Нам казалось, ненавидят они нас: непонятно почему.

– Потому, что педагогами вынуждены были становиться отбракованные аспиранты и докторанты, которым сохранялась жизнь, но не давался статус мудрых. Считая себя неудачниками, ненавидели свою работу и тех, кто был им поручен. Тем не менее именно они решали, кто из их учеников должен быть отбракован – нередко субъективно.

Какими в этих условиях могли вырасти будущие мудрые: совершенно одинокие с самых ранних лет в окружении достаточно жестокой среды подобных себе? Только безжалостными эгоистами, не брезгающими ничем, чтобы добиться собственного успеха и с ним иметь возможность чувствовать превосходство над другими. 

– Это так, командир: конечно. Но не оставлять же из-за этого всё, как сейчас. Децемвират убрали – пора идти дальше: добиться права жизни для всех.

– Да. И для примитивов тоже.

– Может, дать им только дожить лучше, чем живут сейчас? Не оставляя потомства.

– Почему?

– Разве не выродились они умственно?

– Окончательно? Вспомни Цангл. И еще: не спрашивая их? Как и вас. Ведь  они тоже людхи. Неужели можно? Лим считал: нет!

– Я понял тебя, командир.

30

– Слушай, друг Горгл, неужели не было совсем ничего хорошего у вас в жизни? – спросил долго молчавший Маркд.

– Для нас то, что Сиглл и я снова встретились.

– Что значит: снова встретились?

– А то, что мы учились вместе в гимназии, а потом снова в университете. Это ж так неожиданно было.

– А в лицее и гимназии почему не вместе? Не захотели?

– Нас разве спрашивали? На следующей стадии никогда не бывают вместе с теми, с кем на предыдущей. У вас, на Земле, не так?

– Нет: с кем хотим. Но я вспомнил: так стало после отмены отбраковки; раньше – как у вас.

– Мы же с ней в гимназии и подружились после драки. Несколько девчонок невзлюбили её и стали травить. Один раз набросились на неё: не все – две только. Я видел: не вмешивался поначалу. Интересно было смотреть, как она не уступает, хоть ей и достается: отбивается. И не пытается убежать.

Но когда к тем подбежала еще одна, и они начали одолевать, я встал на её сторону. Двинул ногой по копчику одну, по скуле другую – а третьей она сама нос расквасила.

С того и начали мы держаться вместе: так легче не давать себя в обиду другим. И к концу гимназии уже так неохота было расставаться, да что можно поделать? Встретиться с ней снова надеялся, лишь когда стану мудрым, в чем никто из нас всех не сомневался.

То, что обнаружил её в своем университете, показалось мне каким-то чудом. Я ведь вспоминал её и в лицее, и в колледже: тосковал по ней сильно. И она, оказывается, тоже. До чего же мы были с ней рады!

Оказывается, мы любим друг друга: решили не расставаться никогда. И еще: иметь нашего ребенка. Мы стали мужем и женой: как твои родители, Маркд; как погибшие Лим и Цангл.

Командир Конбр, я вначале подумал, что нашим ребенком может стать дочь Лима и Цангл…

– Нет: это теперь моя дочь – я стану растить её.

– Сиглл мне это и сказала. И что нашего ребенка она родит сама – от меня.

– Это замечательно. Надеюсь, вы послужите примером для других. Возрождение семьи ведь сделает невозможным существование отбраковки.

– Учитель, а если сделать так, чтобы и другие узнали, что они стали мужем и женой, чтобы захотеть того же?

– Ты, наверно, знаешь как, мудрый юный землянин?

– Да: как это делается на Земле – устраивают свадьбу.

– Просвети же нас.

– Ну, свадьба – это празднование образования новой семьи. Её и на Земле долго не было: первая произошла, когда я был совсем маленьким. Образовывали семью два универсанта: Ив, друг Александра, и Лика. Красиво, я слышал потом, было: много гостей, цветов, вкусной еды, перебродившего сока винограда – вина. И много веселья, музыки, пения, танцев – движения под музыку.

– С весельем, к сожалению, после вчерашнего у нас никак не получится, – покачал головой Конбр.

– Зато получится главное: клятва, которую они приносили у могилы Маркда – того, кто умер, потому что отказался от своего спасения за счет жизни «неполноценного»-донора, у которого взяли бы сердце для замены обветшавшего. Настоящего  Маркда: меня лишь назвали так в память его.

Я был на ней, но ничего не помню: я тогда совсем недавно родился. А они по очереди держали меня на руках, произнося клятву: я был тогда самым первым ребенком на Земле, снова рожденным собственной матерью.

– А это надо! Послужит не только примером: укреплению духа перед предстоящим судом. Клятвы будете произносить над телами погибших Лима и Цангл, по очереди тоже держа на руках их дочь. Цветами украсим лишь вас. Можно и немного выпить всем веселящего сока парльсинов. Ну, а всё остальное не сейчас – потом когда-нибудь. Надеюсь, ты тоже хочешь, чтобы мы так сделали?

– Конечно, командир Конбр. Я пойду: сообщу Сиглл.

– Я тоже: скажу остальным.

– Подождите: помогите набрать белых цветов – сплету венки из них,  – попросил Маркд.

Заминка произошла из-за того, что Валж яростно воспротивилась намерению вынести ребенка из убежища.

 – Не дам! Нельзя: там холодно если, простудится она – маленькая совсем. – С ней не стали спорить: в самом конце пещеры, где хранили гроб с телами родителей девочки, так и было – иначе бы не поместили туда. Поэтому робот доставил гроб в хранилище.

… Все уже были в главном зале его: стояли с маленькими букетиками в руках. Гроб, установленный на возвышение, еще накрыт кроваво-красным покрывалом, и возле него Горгл и Сиглл. Рядом с ними Валж с ребенком на руках, Маркд с двумя большими гирляндами белых цветов.

Конбр развернул экран и начал произносить речь:

– Сегодня великий день для нашей не очень счастливой сейчас планеты. Впервые снова, как когда-то очень давно, отмечаем мы с вами невероятно важное событие: Горгл и Сиглл начнут жить вместе – составят семью, станут мужем и женой.

Это будет вторая семья, составленная в наше время. Самую первую создали Лим и Цангл. Родившую своего ребенка и погибшие, спасая его: потому что его жизнь была им дороже своей. Горгл и Сиглл собираются полностью последовать примеру погибших: не только быть вместе – и сами родить ребенка, которого станут любить, растить и оберегать.

Ведь только семья способна обеспечить ребенку любовь и заботу родителей. Которые ни за что не дадут подвергнуть отбраковке и умерщвлению своего ребенка. Без восстановления семьи, в которой каждый ребенок будет рождаться, наша окончательная победа невозможна.

Поэтому мы и отмечаем с вами рождение семьи сегодня, чтобы другие тоже захотели создать её для себя. Запись сегодняшнего торжества мы сможем потом показать всем.

Мы проведем его почти так, как это делается сейчас на Земле: как об этом рассказал нам Маркд. Только там это не только торжественное и радостное событие, но и веселое. Мы же веселиться сегодня не сможем: вчера только потеряли Лима и Цангл. Будем только радоваться этому важному шагу на пути к нашей победе.

Я сказал всё. Сейчас Сиглл и Горгл произнесут свои клятвы над теми, кто погиб, самоотверженно защищая свою дочь.

Но прежде зазвучало что-то совсем незнакомое. Какие-то модулируемые звуки, непонятно почему настраивающие глубоко на осознание того, что должно совершиться.

Маркд надел им на шеи гирлянды, Валж подала Сиглл ребенка. Конбр снял с гроба покрывало и дал экран с заготовленным текстом клятвы, которую они произнесли вместе:

– Светлой памятью Цангл и Лима, не пожалевших жизни ради своего ребенка, клянемся быть вместе всю жизнь! Любить и беречь друг друга! Продолжить любовь в рождении детей!

И снова зазвучали такие же звуки, но настраивающие уже на радостное ощущение. Каждый подходил к ставшим мужем и женой и отдавали им цветы; потом поднимали плод перезревшего парльсина и делали глоток из воткнутой в него трубочки.

Робот увёз гроб, и Валж забрала ребенка у Сиглл. Та спросила её:

– Почему ты плакала?

– А это, правда, Цангл. Красивая. Как давно: я помню.

– Помнишь?

– А как же? Мы росли вместе. Но она стала красивой: потому наложницей. Я – нет: роженицей.

– Всё равно: ты красивей меня.

– Но он тебя любит: я видела.

– Ты знаешь, что такое любить?

– А как же? Разве можно не любить маленького, сосущего твою грудь? Еще больше, когда сама и родишь его. И за которым ухаживаешь. Очень любишь. А потом…

– Что: потом?

– Его ведь забирают у тебя: скучаешь по нему, плачешь. А после другого родишь: его кормишь, ухаживаешь.

– Цангл какая была?

– Хорошая: добрая, умная.

– Умная?

– Да. Всегда объяснит, успокоит.

– Наверно, так. Она ведь потом уже читать могла. И считать немного.

– Она очень старательная была. Ты тоже: я показала – ты правильно сейчас ребенка держала, – похвалила она Сиглл. И тут же спросила: – Тот доктор говорил, Цангл родила её?

– Доктор? А-а: командир Конбр. Да, Цангл родила её.

– Ну, я тогда её еще больше любить буду.