Борис Мир. Данэя. Часть VI. Глава 51

Часть VI

ЕСЛИ НЕ ТЕПЕРЬ

Они с еще большим рвением отдались пропаганде. Важную роль в ней отводилась скорой постановке "Бранда".

Премьера его пришлась на пятницу. Спектакль начинался утром: было решено показать пьесу всю сразу, а не в два вечера, как когда-то. Премьера шла с Лейли, и миллиарды людей заполнили до отказа зрительные залы с голографическими сценами или уселись дома перед включенными на стенах экранами. Только счастливцы, всего несколько десятков тысяч, заняли благодаря жребию места в огромном театре.

Ждали начала. Переговаривались между собой, обмениваясь тем немногим, что знали о пьесе. Шум сменился тишиной: в зал вошли Дан, Эя и их дети. И сразу тишина сменилась овацией. Только когда они уселись, она смолкла – началось действие.

Открылся неведомый, удивительный мир, где как белый и черный дымы Чюрлёниса[1] сплелись высокий порыв и низкая обыденность. И захватил, поглотил целиком, заставил позабыть обо всем на свете.

Как можно было в сурового Бранда вложить солнечно радостного Лала? Оказывается, можно. Можно, если часами слушать рассказы Дана о нем, если проникнуться самым прекрасным, что было в нем: любовью к людям. Только поняв это можно было создать Бранда – настоящего Бранда. Человека, движимого любовью к людям в ее высшем понимании; борца, жертвующего и собой, и самыми дорогими ему людьми.

И удивительная спутница его – Агнес, исполняемая самой великой актрисой Земли, желание видеть игру которой заставило чуть ли не все человечество отказаться целиком от другого: походов, экскурсий, путешествий. Она была удивительной – как пьеса, которую они смотрели. Она – и не она. Необычная, и как всегда, не похожая на всех актрис Земли, она сегодня будто достигла той вершины, для которой все ранее сыгранное ею было лишь длинной непрерывной подготовкой.

"Что с ней?" спрашивала себя совершенно потрясенная Эя. "Что случилось? Ведь я видела ее столько раз на репетициях, и даже вчера она еще не была такой. Такой естественной, подлинной в каждом движении, каждой интонации, как будто она и не играет. Будто сама именно такая; будто знает все, что должна чувствовать и испытывать Агнес. Какая удивительная правильность всех мелочей! Как если бы она знала, что такое быть женой и быть матерь. Как близка она мне сейчас!"

Именно так! Лишь она одна до конца понимала Агнес – только она прошла и испытала подобное. Остальным еще предстояло понять то, что они сейчас видели. И прошлое возникло перед глазами: вновь увидела себя на Земле-2, перед стереоустановкой. Идет "Бранд", и она еще сопротивляется тому, что станет ее самым большим счастьем и смыслом жизни, без чего она сейчас уже не представляет ее.

Но Лейли не была там с ней – как же могла она так глубоко все понять, так бесконечно уверенно воплотить собой Агнес? Захватить так всех показом того, что было совершенно незнакомо им? Настолько, что они, казалось, поняли и поверили ей?

...В начале первого же антракта Поль вызвал Дана:

– Ну, как??

– Не волнуйтесь: все идет как надо. Ты же видишь!

...И вот, наконец, сцена с цыганкой: Агнес отдает вещи сына – все, чтобы после этого умереть. Эя чувствовала, как комок встал в горле, мешая дышать: возникли перед глазами похороны Малыша. Но боль не мешала с восхищением отметить, как проводила эту сцену Лейли, которая, казалось, читала все, что творилось в душе у нее – Эи. И сумела передать эти чувства зрителям. Как – неизвестно, но в антракте сразу несколько человек подошли к ней и Дану и молча протянули цветы: Эя благодарно улыбнулась им, смахнув слезы.

Сын, наклонившись к ней, тихонько сказал:

– Мамочка, пройди, пожалуйста, к Лейли: она ждет тебя.

Лейли была одна в своей уборной. Бледная, но в то же время, почему-то, казалось, не уставшая. Она встала навстречу Эе.

– Спасибо, Лейли! – сказала Эя. – Как ты играла!

– Тебе спасибо, Эя!

– За что?

– За то, чему ты меня научила. Что дала мне. – Она близко, совсем близко подошла к Эе. – У меня будет ребенок, Эя. У нас с Лалом.

– Что?!

– Я беременна. Кибер-диагност сегодня утром обнаружил это. Я тоже буду матерью, Мама.

– Лейли! – Эя обняла ее, притянула к себе, и Лейли прижалась к ней. Вот и свершилось! Появится их внук: ребенок, рожденный своей матерью – здесь, на Земле. Скоро! "Вот и ответ тебе, Йорг! Его родит женщина, любящая моего сына."

– Лал знает?

– Ну конечно! Он так рад. Но тебе – я сама хотела сказать.

– Лейли! Милая моя! – Эя еще тесней прижала ее к себе.

Ну что, Йорг: с Лейли ты не сможешь сделать то же, что с Евой – мы не дадим! Как бы ты не пытался!

– Лейли, тебе вместе с Лалом надо поселиться у нас. Так будет лучше: мы сможем следить за тобой и во-время подсказать что нужно. И – научить тебя всему, что нужно знать, когда он родится. Хорошо? Так нам будет спокойней за тебя и нашего внука. – Она почувствовала, как дрогнула Лейли. – Тебе будет хорошо с нами.

– Да: мне будет хорошо с вами. – Лейли прижалась лицом к ее груди. – Мне будет очень хорошо с вами!

– Замечательная моя! Если бы ты только знала, как нужно это, не только нам, – то, что ты сделаешь.

– Я – давно это решила: я должна быть такой же, как ты.

– Скажу Дану: обрадую его!

– Да, да: иди к нему, скажи! А я все-таки отдохну немного.

– Отдохни, родная. Ляг и, если сможешь, поспи: тебе теперь надо беречь себя.

– Спасибо! Я не буду спать – только лягу: посмотрю спектакль до конца.

Они поцеловались, как два близких человека; Эя ушла.

"Вот почему она такая сегодня, почему поняла до конца, какой могла быть Агнес. Ребенок! Чудесно!"

Дан протянул ей бутылочку с тонизатором:

– Подкрепись, Мама.

– Не надо: я без него чувствую себя совсем бодрой. От радости – большой радости. Слушай, Отец: у нас с тобой будет внук. Или внучка. Ребенок нашего Сына. Лейли мне сейчас сказала.

– Она – ждет ребенка?!

– Да. И они будут жить с нами: она сразу согласилась, когда я сказала ей, что так будет лучше. Я в первую очередь хочу обезопасить ее от Йорга.

– Ты права, Мама: он слишком умен и осторожен, чтобы повторить с ней то, что с Евой, но в состоянии придумать что-то другое. Неизвестно, не толкнет ли его известие о беременности Лейли на решение "отодвинуть" границу дозволенного. Пусть будет с нами: мы поможем ей во всем.

– Слушай: тебя скоро будут называть дедом. Меня бабушкой. А я чувствую, будто совсем помолодела. Какой день!

– Замечательный! Ты видишь, что происходит: этот спектакль как будто слил всех воедино. Я не вижу никого, кто остался бы равнодушным. Они смотрят и верят. Больше, чем нам. Искусство действует на них сильней, чем наша пропаганда: мы пытаемся воздействовать на их разум, а оно – на их чувства.

– Ты же знал это: сам воспользовался – на мне.

– Да, да, Мама. "Бранд" разбудит их, поможет начать понимать нас.

– А вот и Дети!

Они шли обнявшись. Дан и Эя повернулись к ним, и по счастливой улыбке Мамы Сын сразу понял, что Они уже знают.

Говорить ли об этом Милану? Она была в смятении. Чем дальше, тем трудней она себя чувствовала. Категорическое неприятие того, что несли с собой Дан и Эя – где-то позади. Позади полное непонимание и нежелание понять. То, что приходилось слышать от них, незаметно проникало в сознание и оседало там; то, что она увидела, заставило задуматься и начать сравнивать многие вещи.

Большую роль сыграло участие в "Бранде", на которое она согласилась только по настоянию Милана. Дан и Эя прилетали на репетиции, и ей не раз приходилось слышать их рассказы и ответы на бесконечные вопросы Поля. Действовали общий настрой и необычность постановки. И в какой-то момент она почти с испугом почувствовала себя в середине между теми и этими: Дан, Эя, Лейли – уже не были попрежнему чужими, и их идеи – враждебными.

Сегодня особенно. Еще стояли перед глазами сцены и декорации, звучали слова и музыка, сопровождавшая действие. Они, стоящие на сцене, – и она со всеми, вместе с ними, одна из них. Гора цветов. И снова буря овации – когда Поль с охапкой цветов подошел к Дану и Эе и протянул ее им. Казалось, все слились в едином порыве.

Несмотря на огромную усталость, настроение было таким, что невозможно было расстаться, разойтись. Заняли целиком большое кафе: шумели, как на пиру.

Рите было хорошо. Она не помнила ни о Милане, ни о его Йорге. Все присутствующие: Дан с Эей, их дети, Поль, Лейли, актеры, статисты – казались ей самыми близкими. Хотелось сказать каждому что-нибудь приятное. И смотреть на Дана, сидевшего рядом с Полем.

Они негромко разговаривали, потом вместе вышли, Эя осталась в зале – значит, они где-то поблизости.

...Да, они были недалеко от входа: Поль сидел в кресле у кустов, Дан расхаживал рядом.

– ...И что же дальше? – донеслось до Риты.

– Не знаю, отец. Буду искать новую пьесу.

– Я – не об этом.

– О чем же? Я, кажется, не очень понимаю: извини, очень устал.

– Твоя постановка сделает немало: она уже пробудила в людях новые чувства и мысли, – я все время наблюдал, я видел это. Они должны теперь более внимательно слушать, что говорим мы и те, кто уже слушал нас.

– Я рад.

– Но ты – сам?

– Я?

– Ты. Будешь ли с нами? Станет ли для тебя самым главным то, что является нашей основной цель – или ты просто будешь сочувствовать нам, и только?

– Нет. Буду с вами – целиком.

– Тебе не надо еще раз подумать?

– Нет. Ждал лишь, когда ты спросишь: я уже решил это твердо.

– Ты хорошо понимаешь, насколько будет трудно?

– Меня это не пугает. Скажи лучше – что я должен делать?

– Пока – единственно возможное: распространять идеи Лала.

– Понятно! Но я хотел бы бороться за них и своими средствами.

– Само собой!

– Нужно найти еще пьесы, как "Бранд". Но они – даже "Бранд" – не совсем то, что нужно. Привлечь бы к нашему делу кого-нибудь из драматургов!

– Безусловно, стоит: займись этим.

– И еще: ввести в репертуар пьесы Лала, сделать постановки по его книгам.

– Ты подсказал мне хорошую мысль, Поль. Надо получить доступ в его личный архив. Он слишком долго был вынужден молчать, и мы можем обнаружить там то, что сейчас нам не могут помешать поставить.

– Великолепная мысль, отец! Он говорил тебе о каких-либо неопубликованных вещах?

– Как ни странно, нет. Только об одной – еще только задуманной. Сказал в ночь, когда погиб. Там, на Земле-2.

– Ты говорил мне: он хотел использовать то, что рассказал ему ты.

– Да. Страшная история.

– Расскажешь ее?

– Не сейчас.

– Хорошо: я слишком устал. – Поль замолчал, задумался. – Значит, нас будет трое?

– Трое?

– Ты, Эя и я.

– Нет. Есть еще.

– Есть?

– Есть. Ева...

– Та, что вела борьбу против отбраковки?

– Она самая. Уже встречалась с бывшими участниками их движения, чтобы побудить их примкнуть к нам. Еще Ли, ее воспитанник.

– Космический спасатель №1?

– Да. Он примкнул к нам еще там, на Экспрессе. Обещал вести пропаганду в Малом космосе.

– И все пока?

– Нет. Еще человек, который собирается сделать самое нужное сейчас: Лейли.

– Лейли? Ну да: от нее мы же впервые узнали идеи Лала.

– То, что она сделает – важней всего. Ты должен знать: Лейли беременна.

– Что?!

– Она родит ребенка. Сама: на Земле – первая. Тогда решатся и другие, – в первую очередь из числа бывших участников борьбы против отбраковки, мечтавшие об этом. Сейчас они не решаются сделать это: до сих пор напуганы тем, что сделали с Евой.

– С Евой?

– Ты не знаешь? Впрочем, конечно: откуда? Ева пыталась сама родить ребенка, и генетик Йорг воспользовался ее привязанностью к Ли: угрозой бойкота не только ей, но и ему. Йорг понимал: Ли никогда не примкнет к бойкоту своей "мамы Евы", и тем принудил ее к аборту.

– Не попытается он что-то сделать и Лейли?

– Принудить ее к аборту угрозой бойкота он не может: понимает, что я не дам. И пытаться не будет. Это умный враг. Опасный. Он был одним из тех, кто заставил молчать Лала. Теперь пытался обезвредить меня. Тело Малыша нам отдали именно тогда не случайно: хотели, растравив рану, расслабить – чтобы уговорить. Йорг сразу после похорон пригласил к себе в институт – под предлогом объяснения причины смерти Малыша. Мы объяснились – достаточно ясно: он ненавидит меня, как раньше Лала – он умеет ненавидеть. Больше, чем любить.

– Тем более! Лейли...

– Она будет жить с нами: со мной и Эей. Так будет спокойней: и нам, и ей. Все необходимое мы знаем и делать умеем. Ведь помимо всего прочего это будет наш внук. Или внучка! – он улыбался.

– Я тоже послежу, чтобы никто не мог... Мало ли!

– И, кроме того, чтобы сама Лейли не делала то, что нельзя. В том числе – переутомлялась.

– Конечно: я понимаю.

– Я ознакомлю тебя с тем, что необходимо. Но ты совсем устал: даже говоришь с трудом. Не пора ли нам вернуться?

– Да: сейчас пойдем.

Вот это новости! Рита чувствовала, как сильно колотится у нее сердце: скрытая толстым стволом старого дерева, она слышала весь их разговор.

Если они сейчас пойдут обратно, то обязательно наткнутся на нее! И она решила сама подойти к ним.

– Знаешь, Поль, это Йорг решил оказать нам услугу: взял с собой звукоустановку с записями траурной музыки. Никто об этом не подумал – один он: стоял возле нее, пока я не заметил. Он включил Реквием Моцарта, – только те его части, что усиливают грусть и отчаяние: Requiem и Lacrimosa. Пусть же теперь весть о беременности Лейли прозвучит для него как Dies irae. – Он нагнулся и, сорвав какую-то былинку, начал растирать ее пальцами.

Рита вышла из-за дерева.

– А, Риточка! – Дан улыбнулся и протянул ей травку – она почувствовала запах полыни. – А ты молодец! Как крикнула: "Прест сбежал!" Мне аж не по себе стало.

– Да, удивительно: получилось! А ведь когда Лейли привела тебя, я не верил, что у тебя что-нибудь получится. Каюсь!

– Когда – стало получаться?

– После той ночи – когда мы были с тобой у них.

– Значит, теперь ты мной доволен?

– О, да! Если бы ты была моей аспиранткой, я бы представил тебя к защите. Честное слово! Я готов с тобой еще раз погибнуть в лавине. – Поль взял ее за руку, но она мягко отстранилась.

– Пойдем обратно.

– Да, действительно! Ведь уже и расходиться пора.

...Так говорить или не говорить Милану? Новостей не меньше, чем было в первый раз, и не менее важные. А ей почему-то не хочется ничего им говорить.

Особенно Йоргу. Что он может предпринять? Против Лейли. Против Дана, который так смотрел на свою дочь, что невозможно забыть. Dies irae – День Гнева: да, так прозвучит для Йорга весть о беременности Лейли. Эта мысль вызвала удовлетворение.

Пусть узнает! Она сама скажет. Это поможет не потерять его доверие: тогда она во-время сумеет узнать, если они задумают как-нибудь навредить Лейли – и успеет помешать, не дать сделать.

И она вызвала Милана.

– Поздравляю! С такими талантами, как ваши, даже подобный бред становится занимательным.

– Есть новость.

– Да? – он сразу насторожился.

Сообщила ему о Лейли. Внутренне усмехнулась, видя, как он сразу стал бледнеть.

– Ждать тебя?

– Нет. Сама понимаешь, мне сейчас не до этого.

О Еве и Ли она не сказала ни слова.

[Глава 51] [Глава 52] [Глава 53] [Глава 54] [Глава 55] [Глава 56] [Глава 57] [Глава 58]

[Оглавление]