Борис Мир. Данэя. Часть I. Глава 2

Кабина неслась по подземной трубе, одной из многих, сетью шедших под городом; по ним осуществлялось почти все пассажирское движение в нем. Трубы прорывали кротовые машины, которые под конец оплавляли землю, создавая несущую и водозащитную оболочку. Кабины имели автономный привод и двигалась автоматически, после того как в нее вводился адрес места назначения. Все подземное движение в городе контролировалось Центральным транспортным компьютером, который, получая и мгновенно перерабатывая всю информацию о движущихся кабинах, определял в конкретной совокупной ситуации оптимальный маршрут каждой из них, обеспечивая ее быстрейший приход в указанное место назначения. Благодаря ему и огромному количеству датчиков в путепроводах кабины могли двигаться очень быстро при полном отсутствии столкновений. Человек в кабине, полулежа в кресле, мог смотреть на экране в крышке программу новостей и объявлений – "газету".

Не только транспорт был упрятан под землю. Там же находились и абсолютно все заводы, производство на которых было полностью автоматизировано, а управление осуществлялось с помощью кибертехники. Их подземное расположение освобождало поверхность земли для жизни и отдыха людей и, кроме того, обеспечивало нормальные экологические условия и безопасность при авариях, которые, правда, давно уже стали исключительной редкостью.

А по земле люди ходили или же не очень быстро катили на чем-нибудь. И повсюду росла зелень: деревья и кусты, трава и цветы. Даже каркасы, на которых устанавливались жилые блоки, почти целиком были обвиты растениями.

...Кабина с Даном свернула в отвод и по трубчатой стойке каркаса поднялась к его блоку, расположенному в одном из последних ярусов. У каждого был свой такой блок с открытой террасой-садиком, засаженной деревцами и кустами; зимой и в непогоду она закрыта раздвижными прозрачными стенами и крышей. Укрепленные на каркасах в несколько десятков ярусов, блоки располагались так, чтобы минимально затенять друг друга. Они были разных исполнений, отличающихся размером и формой, и могли легко монтироваться и заменяться.

Их стены и потолок были из материала, который мог становиться целиком или частями прозрачным или непроницаемым для света, светиться сам, менять окраску и рисунок, служить телеэкраном. Перегородки легко переставлялись и убирались, мгновенно меняя всю планировку жилища.

Мебели и других предметов быта в блоках было немного, потому что все необходимое хранилось в подземных камерах под домом и по мере надобности быстро доставлялось и затем убиралось роботом. Только блок памяти и стационарный компьютер находились в нем постоянно. И еще предметы, выполненные по собственному замыслу или даже собственными руками и служившие украшением и создавая индивидуальный облик каждого блока, как и посаженные по собственному вкусу растения на террасе. Робот производил регулярную уборку блока.

В блоках работали, спали и отдыхали в одиночестве, включив радиосвязь: слушали музыку, смотрели передачи и фильмы, читали. Кроме самого живущего никто в них, как правило, не бывал – за исключением лиц другого пола.

Вот он и дома. Сейчас... Нет: вначале необходимо поужинать – тем более, что он проголодался. Заказал с браслета молоко и ржаную лепешку к нему.

А пока он подходит к аквариуму, слабым светом озаряющим комнату. За толстым стеклом созданный им подводный пейзаж: искусно уложенные камни – серые с блестками пирита, красные, прозрачный кварц; извиваются длинные стебли кабомбы с изящными перистыми листьями. Из горки струйкой поднимаются пузырьки воздуха. Медленно двигаются две роскошные вуалевые скалярии с серебристыми полосами по темному фону. Пяток меченосцев: маленький зеленый самец; два вильчатых самца – один с черными плавниками, другой весь ярко, чисто красный – и две крупные самки такого же подбора. И еще два жемчужно-серых гурами, шевелящих грудными плавниками-усиками.

Робот подкатил с молоком и лепешкой. Не переодеваясь, Дан взял кружку и сделал большой глоток. Как не старался, медленно, тщательно жуя, есть не мог. Не терпелось!

Наконец-то: сделал последний глоток – и включил графики. На стене. Жадно впился в них взглядом. Группы, удивительные группы: островки закономерности в кажущемся общем хаосе!

В тетради автор дал их полный перечень: посмотрим его еще раз. Интересны данные им названия: лесенки – с одинаковыми разностями соседних интервалов, на гистограмме действительно похожи на лесенки; симметриады! Группы дополнительно сгруппированы: выделены симметричные друг другу; указан уровень, то есть с какого интервала группа начинается; даны номера первых простых чисел в начале каждой группы; указаны количества повторений группы и их условные обозначения, которыми автор пользовался до начала классификации, еще только выделяя их.

Во всем явно чувствовался труд дилетанта, хотя, в то же время, тщательно проделанный. Впрочем, может быть, это и хорошо, что он был дилетантом – и потому ничего не повторял из того, что хорошо было известно всем математикам, занимавшимся простыми числами. Результаты, несомненно, интересны.

Вдруг он, действительно, прав? "Поскольку в природе все взаимосвязано, то не должно быть таких математических закономерностей, которые не отражались бы в каких-то физических явлениях" – так он считал. Эта идея ведь не была никем публично сформулирована и доказана или опровергнута. Если он был прав, она может быть методически весьма плодотворной.

Только почему именно элементарные частицы? Впрочем, это его первое предположение. Но попробовать его проверить надо: кажется, он это заслужил. Несмотря на самоуверенность, с какой брался за эту задачу: он явно не был физиком. И все же: аналогия одиночных симметриад с нейтрально заряженными и двойная взаимная симметрия асимметричных групп с разноименно заряженными частицами и античастицами подмечена им правильно.

С ХХ века физика элементарных частиц претерпела несколько раз целый ряд фундаментальных изменений, но периодический закон их еще не создан, критерий его построения так и не найден. А характеристика каждой элементарной частицы, действительно, связана с набором нескольких чисел, которые пытались научиться вычислять с помощью очень сложных формул, дававших приближенные результаты. Попробовать использовать простые числа ни разу никому не пришло в голову.

Итак... Но элементарные частицы были до сих пор в стороне от работ Дана, и нужных материалов в его архиве нет. Досадно! Теперь жди до понедельника, целых четыре дня, пока не включат общую внешнюю связь Центрального архива. Если бы хоть на день раньше: в рабочие дни недели, с 6:00 понедельника до 22:00 среды по местному времени, им можно пользоваться беспрепятственно! Размещенный в огромном подземном сооружении, он давно полностью заменил библиотеки – хранилища больших количеств отпечатанных на бумаге книг, каждым экземпляром которой мог одновременно пользоваться лишь один человек. Именно оттуда можно получить изображение текста старой книги, любого документа, статьи, фильма, даже свежих результатов произведенных экспериментов.

А впрочем... Точно! В одной из его работ эксперимент строился на ряде свойств элементарных частиц, и там приводились связанные с ними характерные числа. Эта работа, насколько он помнит, в Центральный архив не передавалась, осталась в черновом виде в его личном архиве. А им – можно пользоваться в любое время. И Дан вводит в компьютер объект поиска, указывая все необходимые элементы для его ускорения.

Компьютер начал поиск, и теперь надо ждать. И довольно долго: придется произвести сплошной перебор всех черновых записей за много лет, невероятно огромной части его архива. Но делать нечего! И Дан сидит и смотрит на графики, горящие на стене.

Может быть, лечь спать? Сигнал разбудит его, если компьютеру что-то удастся разыскать. Впрочем, бесполезно: сам он не уснет. А применять искусственные средства он пока избегает. Да и рассвет уже недалек. Он включает время на экранчике радиобраслета, потом поворачивается к оркестриону, имитированному под старинный орган: музыка поможет, как всегда.

Приглушенные звуки Адажио Токкаты до-мажор Баха[1] плывут, как разговор с самим собой, и с ними волны сменяющих друг друга цветов заливают стену, окрашивая так и не выключенные графики.

...Сигнал раздался перед самым рассветом. Взяв свернутый в трубку плоский экран, Дан быстро развернул и включил его.

Всего одна частица с необходимыми числовыми характеристиками. Всего одна! Ту работу он, видимо, когда-то, все-таки, отредактировал и передал в Центральный архив.

Ладно! Пусть компьютер продолжает поиск, а он посмотрит, что можно сделать с этой частицей.

Так: порядок расположения чисел – пожалуй, не случайный. Действительно! Строим гистограмму. Асимметричная. Частица – заряженная, положительно.

Используя полученную гистограмму как трафарет, Дан медленно пустил ее вдоль графика по стене. Поразительно! Есть, несомненно: есть сходство, хотя и не прямое – какое-то отдаленное.

А если попробовать для начала хотя бы прологарифмировать характерные числа? Ого! Уже лучше: явное подобие вот с этой группой. Если изменить основание логарифма, фигуры могут стать одинаковыми. Так и сделаем – произведем пропорциональное уменьшение; основание логарифма подсчитаем потом. А теперь опустим вниз, и...

Они слились!!! Фигура графика и гистограмма частицы. После проделанных простеньких операций.

Дан даже на минуту закрыл глаза: не верилось, что так – вдруг, сразу!

Значит... Да нет, пока еще ничего не значит: одна частица из десятков известных. И все же!

Если бы удалось найти еще данные по частицам! И Дан ждал, с надеждой посматривая на компьютер. Но так и не дождался: дальнейший поиск закончился ничем. Жаль! Теперь уже точно – терпеть до понедельника.

... Дан вышел в сад-террасу, уселся в кресло под яблонькой. Солнце уже взошло и начало пригревать. Было очень тихо и все казалось прозрачным и свежим. Немного кружилась голова после бессонной ночи. Ничего, поспит днем, в бане.

Да, очень, очень интересно! Пока 1:0 в пользу Михайлы. Надо проверить все частицы: есть – есть вероятность правильности его предположения! Если даже удастся проследить частичное проявление закономерности, не для всех частиц, и это уже не мало.

А что тогда? Что может крыться за связью элементарных частиц и простых чисел? Дан усмехнулся: слишком рано ставить подобный вопрос! Это совпадение пока единственное, оно может оказаться случайным. И никакой связи нет. Посмотрим!

Скоро шесть часов: в динамиках раздастся крик петуха. Солнце все ярче заливает размещенный на террасе блока садик, размером 7 на 7 метров, засаженный двумя карликовыми яблонями, кустами роз и сирени. Есть и кустик полыни и бархатцы: Дан любит разминать пальцами цветки бархатцев и листики полыни, ощущая их горьковато-пряный аромат.

"Кукареку!" Переодевшись в спортивное трико, Дан спускается вниз. Сначала идет, потом трусцой бежит по дорожке между опор каркаса. Так всегда начинается утро.

Он добежал до физкультурного комплекса и вошел в огороженную кустами площадку. Сегодня он самый первый. Четверг, первый нерабочий день недели, – день утренней бани, дневных зрелищ и вечерних пиров. Сюда придут не все: многие пропускают зарядку в этот день. Только когда он, закончив упражнения, умывшись и переодевшись, выходил, направляясь завтракать, начали появляться и другие, приветствуя его. И в столовой он один, никого больше.

Длинный зал одноэтажного здания, стоящего на земле, ярко освещен утренним солнцем через полупрозрачные стены. После бессонной ночи Дан проголодался. Быстро включил свою картотеку, почти сразу нашел творог и ряженку, – послал команду заказа. И через пару минут вынул их из отверстия между верхней и нижней столешницами.

Здесь каждый питается по своему вкусу. В любом личном архиве имелся для этого большой набор программ приготовления блюд – нужно было только включить название нужного и вариант его исполнения: программа будет передана в память одного из многочисленных кухонных автоматов, который сразу даст заказ на нужные продукты и быстро, используя ток высокой частоты, все приготовит.

В общем-то, повседневная еда не была слишком замысловатой: главное внимание обращалось на то, чтобы она была здоровой, полезной и правильно сбалансированной – с учетом особенностей организма. В рацион обязательно входили сырые овощи и зелень, фрукты, орехи и мед. Притом она не была обильной, так как все, как правило, ели в одно и то же время. И, исключая легкий ужин, едят все в столовых.

Дан завтракает в одиночестве, – это непривычно. Поев, чуть совеет; начинает дремать, и потому сердится, когда кто-то, войдя в столовую, начинает разговаривать и будит его. Но это группа молодежи, а на нее смотреть он любит. Как и многие.

Студенты. Шумя и смеясь, они бросают жребий, и тот, на кого он выпал, посылает общий заказ. Они дружно жуют свежий лаваш, намазанный маслом, завернув в него по куску сыра и запивая чуть терпким желудовым кофе. И непрерывно болтают: никакой солидности – зато их жизнерадостности позавидуешь. Держатся дружно, явно дорожа своей принадлежностью друг другу. Даже одеты совершенно одинаково – и юноши и девушки: в коротких платьях с одним открытым плечом, со всевозможными переходами окраски от ярко-желтого до темно-коричневого, как на любимых Даном цветах бархатцев; в открытых сандалиях с ремешками до колен.

В этом возрасте они еще учатся вместе. А позже, занимаясь в аспирантуре по индивидуальным программам, станут видеть друг друга все реже. Даже вечером, даже в нерабочие дни. Каждый уйдет в свою работу, свои мысли. Это естественный процесс в мире, где связи многочисленны, но непрочны.

Еще приятней смотреть на детей. Во время их экскурсий в научные центры.

...Дети жили отдельно от взрослых, в самых лучших местах на Земле, специально отведенных для них, где их растили и воспитывали педагоги.

Совсем маленькими занимались педиатры с помощью нянь. А рожали женщины, не способные к интеллектуальному труду, которым имплантировали искусственно оплодотворенные яйцеклетки других женщин. Благодаря этому женщины-ученые могли не прерывать своей работы, не терять время и силы на вынашивание и уход за детьми.

Роль "родителей", в генетическом смысле, сводилась исключительно к обязанности сделать в молодом возрасте свой взнос в генофонд, хранившийся в запечатанных ампулах. Используя огромный массив информации о нем и суперкомпьютер, производился оптимальный подбор пар для искусственного оплодотворения. При этом часть пар составлялась случайным подбором, чтобы исключить возможность безвозвратной потери каких-либо качеств, и, ничтожная, часть, – по однородным расовым признакам с целью их сохранения. Это была сфера деятельности исключительно специалистов-генетиков, целиком взявшим в свои руки воспроизводство человечества; ими же регулировалась и его численность.

В свое время это привело к целому ряду крупных социальных изменений: "родители" полностью освободились от каких-либо забот о собственных детях – и семья, став ненужной, полностью исчезла. Люди приобрели полную свободу в личной жизни, полное отсутствие в ней всяких запретов. Партнеров не связывало ничего, кроме взаимного желания – ни дети, ни общее хозяйство, ни материальные заботы, от которых их давно освободил прогресс; они жили раздельно, каждый в своем блоке. Как и прочие, интимные связи легко возникали и так же легко распадались без каких-либо последствий. К этому подходили как к чему-то второстепенному; оно было сугубо личным делом каждого и абсолютно никого больше не касалось и не интересовало.

В основе все сводилось к простому удовлетворению своей потребности. Как исключения были и длительные связи, некоторые в течение всей жизни. Но и в них сношения одного из партнеров с кем-то еще не считалось чем-то обидным для другого: не мешает же одному человеку разговаривать с другим то, что он разговаривает не только с ним.

А дети находились в руках специалистов, обеспечивающих наиболее правильный уход и воспитание. Жизнь их разделена на ряд последовательных стадий, в течение каждой из которых они живут в определенном детском заведении, а затем перемещаются в другое, с другим составом детей. Чтобы стабилизировать однородность общества, избежать возникновения замкнутых сплоченных групп людей, росших вместе с ранних лет.

Первые три стадии – ясли, детский сад и школа. Небольшая часть детей с очень низкими способностями, не пригодные в будущем заниматься интенсивным интеллектуальным трудом, постепенно отделяются на этих стадиях от остальной массы детей; в дальнейшем они уже не получают нормального образования. А полноценные дети продолжают учиться: последовательно в гимназии, лицее, колледже и университете, переходя после окончания каждой ступени в другое учебное заведение, состав которого комплектуется из учеников, близких по уровню способностей, в зависимости от чего определяется срок обучения их на этой ступени.

По мере прохождения ступеней меняется их образ жизни. В гимназии и лицее они, как и в школе, продолжают заниматься с педагогами в классах и кабинетах, но начиная с лицея спят уже не в общих спальнях, а в индивидуальных. В колледже занимаются преимущественно самостоятельно, но с регулярной проверкой педагогами; в университете – исключительно самостоятельно.

Обучение проводилось с помощью специальных компьютерных программ. Роль педагога сводилась главным образом к методическому руководству учебным процессом и выявлению, в какой области могут наиболее полно раскрыться способности ученика.

Кроме изучения наук дети приобретали необходимые навыки: работы на компьютерах, обращения с приборами, ведения лабораторных работ, ручных работ и на не автоматизированных станках. Огромное внимание уделялось их физическому воспитанию под непрерывным наблюдением врачей-физинструкторов.

И не меньшее эстетическому развитию: обучению игры на оркестрионе, пению, танцам, рисованию, лепке. Часто проводились экскурсии в научные центры, заводы, в музеи, к историческим и архитектурным памятникам – в самые разные места планеты, а в старшем возрасте и за ее пределы.

Выпускник университета считался уже взрослым: он самостоятельно выбирал себе будущую профессию и поступал на какой-либо факультет специализированного учебного института в одном из научных центров. Его кроме учебы привлекали к участию в выполнении научной работы, в процессе которой он начинал общаться с учеными, работавшими в избранной им области. Жил он уже в отдельном блоке.

В аспирантуре занимались по индивидуальным программам и выполняли самостоятельную научную работу при наличии руководителя. Завершающим этапом являлась докторантура, где человек выполнял совершенно самостоятельно достаточно крупную работу, после чего становился доктором – ученым. Это была общая норма – вне зависимости от специальности. Затем в течение жизни можно было – по желанию или необходимости – снова учиться: либо по общей факультетской программе института, либо по индивидуальной аспиранта.

Так все росли и учились. На полном попечении общества. Совершенно не зная своих родителей. Общие дети всего человечества.

От былых времен остались слова: отец, мать; сын, дочь; сестра, брат – но теперь это лишь ласковые обращения. Друг друга чаще называют "коллега", ласково "друг" или уважительно "сеньор" в его первоначальном значении – "старший". Но самыми почтительными обращениями были "учитель", "учительница": связь учителей и учеников была самой близкой из существующих связей людей разных поколений.

Детей видели ничтожно мало: не всегда находились там, куда их привозили – чаще работали дома, используя телесвязь. Эти редкие встречи с детьми всегда доставляли удовольствие, а беседы с ними, как ни странно, оказывались порой очень полезными. Вопросы их, иногда ставшие в тупик, часто позволяли вдруг увидеть многое с совершенно неожиданной стороны.

...Студенты продолжали громко спорить, часто прерывая оживленную болтовню громким смехом. Дан не раз улыбался их шуткам и уже подумывал примкнуть к их разговору. Но они, сунув грязную посуду между столешниц, исчезли так же быстро, как и появились.

Делать в столовой было больше нечего, и он поднялся – пора идти в баню.

Сегодня с утра все люди в банях – огромных, великолепных. Лучшие архитекторы строили их, отделывая камнем и настоящим деревом: там все, что душе угодно, чтобы интенсивно смыть усталость и наилучшим образом выглядеть на пиру. Отделанные смолистыми сосновыми досками влажные и сухие парилки; мыльные отделения с каменными ваннами; огромные плавательные бассейны с прохладной, ледяной, морской водой; мелкие бассейны для лежания. Высокие залы для отдыха с журчащими фонтанами; тенистый сад в защищенном от ветра внутреннем дворе. В каждой парилке своя банная компания, которая парится по особому.

Дан блаженствует, забравшись на полок. Горячий пар делает тело легким; березовые веники переходят из рук в руки – в парилке нет роботов: сами хлещут друг друга, подбавляют пар, выплескивая воду на раскаленные камни. Все, как у предков.

Дан теперь парится сравнительно недолго: возраст не тот. Он вскоре перешел в мыльное отделение и залез в розово-серую мраморную ванну, наполненную душистой пеной. Намылив голову шампунем, погрузился в нее до самого подбородка. Моющий раствор бурлит, приятно пощипывает кожу.

Через несколько минут он уже под душем, массирующим тело бьющими со всех сторон струями. Потом стал нежиться в мелком бассейне с прохладной пузырящейся водой, окрашенной какими-то солями.

Отдохнув, снова забрался в парилку и на этот раз попарился всласть; выбежав оттуда, прыгнул в бассейн с холодной водой. Разгоряченная кожа не чувствует холода: кажется, что плывешь в воздухе, совершенно не ощущая температуру воды. Только легкость и удивительная бодрость: как будто ты еще молодой, как будто тебе еще нет и ста лет.

Накинув простыню, он устроился на широком диване около фонтана.

Многие отдыхают перед новым заходом в парилку, потягивая легкое пиво, лучше всего утоляющее жажду. Но Дану уже довольно: он сразу стал пить зеленый чай, подливая его в пиалу. Все из его парильной компании, перебросившись с ним парой слов, уходят париться дальше.

Он пьет маленькими глоточками. Легкая, приятная испарина покрывает тело; от фонтана веет освежающей прохладой. Спать совершенно не хочется.

Надо бы связаться с Лалом, сообщить ему об обнаруженном, хотя пока единственном, совпадении. С этой мыслью он вдруг мгновенно засыпает.

Люди приходят, чтобы отдохнуть, и снова уходят париться и плескаться. Кто-то заботливо укрыл Дана простыней.

...В полдень большинство, переодевшись в вызванную из дома одежду, ехали – на стадионы, в театры, концертные залы. В четверг все зрелища и концерты исключительно дневные: заканчиваются не позднее 16 часов. Но самые заядлые любители бани остались; они отнюдь не отказывали себе в зрелищах: лежали с развернутыми экранами на диванах и даже в мелких бассейнах, заложив звукоприемники в уши.

А в саду-дворе перед огромным экраном расположились любители роллинга – хоккея на самоходных роликах. С этой игрой по темпу и напряженности не могла сравниться ни одна из когда-либо существовавших, поэтому она была самой популярной. Игроки как молния носятся по полю, гоняя клюшками небольшой яркий мяч. Игра всегда идет с крупным счетом и вызывает бурные эмоции зрителей. Хотя звукоприемники у них в ушах, сами они шумят так, что могут разбудить любого.

Но не Дана: он спал как убитый.

В 16:00 громкий сигнал разбудил его: пора была одеваться к вечернему пиру. Домой ехать не хотелось: он включил картотеку своего гардероба, тщательно выбрал одежду для пира и послал команду привезти ее в баню, а сам тем временем окунулся в бассейн с ароматической водой.

Куда ехать, в какой ресторан – Дан, как всегда, не помнил. Выбором занимается Арг: он каждый раз записывает ему имя ресторана в блок памяти. Дану, в общем-то, не так уж важно, где они будут пировать: он небольшой гурман, да и особой веселостью не отличается. Главное, провести вечер с очень хорошо знакомыми людьми: несколькими своими учениками, с которыми пирует каждый четверг уже много лет.

Но одет он для пира всегда соответствующим образом. Сегодня на нем длинное белое платье из тонкой мягкой шерсти и широкая накидка с длинной бахромой из крученого шелка поверх, сколотая на левом плече золотой пряжкой с головой зверя. Его белые волосы и борода свисали длинными вертикальными локонами; голова повязана идущей через лоб широкой лентой, концы ее свисают с левого виска до плеча. Сегодня он нарядней, чем в предыдущие четверги: безусловно, благодаря своему настроению после прошедшей ночи.

Кабина доставила его в вестибюль ресторана. Вся группа уже ждала его там: без него за стол они никогда не садились.

Кулинар, как радушный хозяин, встречал у входа своих гостей. Здесь он – главное лицо. Все блюда пира подбираются только им: никто здесь не может сам заказывать по имеющимся у него программам – для этого существуют столовые.

Люди не всегда пользуются готовыми программами – многим нравится самим выдумать новое блюдо или приготовить уже известное по особому и потом в столовой угощать им, переписывая всем желающим программу изготовления. Иногда, действительно, получается неплохо, но, все же, это – чистой воды любительство.

Настоящее, высокое искусство представляли кулинары-профессионалы: их считали композиторами вкуса. Каждый из них выступал по четвергам в своем ресторане с программой пира, составленной из тщательно подобранных блюд и напитков, созданных самим и заимствованных из современной или многочисленных старинных национальных кухонь. Незначительно дорабатываясь и меняясь, программа длилась до тех пор, пока все желающие не успевали побывать на ней; и в это время кулинар готовил свою новую программу.

С ним вместе в подготовке ее принимал участие художник, создававший оформление блюд, сервизы и приборы к каждой их смене, интерьер зала и его элементы: мебель, скатерти, драпировки. Каждый четверг он украшал ресторан свежими цветами.

Но кулинар не был главным лицом во время самого пира – его роль сводилась лишь к управлению сменой блюд в наиболее подходящие для этого моменты. Царил в зале шут – он организовывал веселье: был режиссером праздничного концерта, участниками которого должны были быть все гости без исключения. Стать шутом мог лишь одаренный артист, обладающий большим обаянием и неистощимый в остроумии. Он вел стол: рассаживал гостей, провозглашал тосты и здравицы и первым запевал застольные песни.

...Искрится вино. В высоких хрустальных бокалах, отделанных металлом рогах, плоских фиалах. Легкое виноградное вино, которое пьют по глотку, которое пьянит чуть-чуть; или безалкогольное – бодрящее.

Шут поднимает свой фиал, протягивает его вперед. Всё замолкает.

Будем все мы вместе, едины,

И радость пусть будет на лицах видна!

Будем все мы вместе! Будем все мы вместе!

Выпьем немного вина![2]

Что это за песня? Шут случайно наткнулся на запись ее исполнения среди собрания песен былой эпохи. Потрясенный песней и ее исполнением, он решил воскресить ее: перевел текст и приберег для очередной программы, не меняя ничего ни в мелодии, ни в исполнении, шедшем ин хоро, без сопровождения.

У каждого в одной руке вино, в другой – раскрытый веер-экран, на нем текст и ноты. Гости начинают подпевать шуту – его голос звучит над хором; ширится и становится мощным всеобщее слаженное пение.

Шут идет к Дану, протягивает к нему свой фиал:

–...И радость на Дана лице пусть видна!

Дан сегодня старейший на пиру; он протягивает свой бокал с безалкогольным вином навстречу: по древнему обычаю, они чокаются.

Шут идет дальше, подходит к самым почетным гостям, своими успехами заслужившими сегодня эту честь, поет здравицы им. Под конец – здравицы хозяевам пира – кулинару и художнику. После этого замолкает – хор гостей провозглашает здравицу ему.

Звенят чаши, чокаются соседи по столу. Все отдают должное блюдам – плодам творчества кулинара.

После третьей смены блюд началось веселье. Опять раздалось пение – поют почти все. И танцуют потом тоже почти все. Эти люди умеют веселиться: их должным образом обучили этому – они знают множество песен, и современных и старинных, текст которых переведен на современный язык; они умеют танцевать невероятное количество танцев. Шут разжигает веселье, первым начиная танец, запевая, заставляя гостей по очереди солировать.

Надолго выходить из зала не полагается, но многие всё же стараются выйти хоть ненадолго, чтобы в вестибюле поговорить о работе: в зале подобные разговоры не считаются уместными. Как всегда, тут же начинают говорить о ней, обсуждать свои проблемы и спорить. Тут же появляются и другие, чтобы начать то же самое. Таковы уж они, современные люди.

Дан первым сегодня сделал это, и следом один за другим в вестибюле появились Арг и остальные из их группы. Дан сразу стал рассказывать о полученном у Лала материале, о найденном им совпадении.

– Нужна вся выборка характерных чисел по элементарным числам. Иначе придется ждать три дня. Целых три дня!

– Друзья, что есть у вас из нужного учителю? – спрашивает Арг.

– На три частицы у меня, – говорит Лия. Но это – все: подобный материал никому из них у себя в архиве держать было незачем.

– Попытаемся найти еще у кого-нибудь, – предложил Арг, самый практичный из всей группы.

– Как? Придется ведь говорить о работе в зале. Как-то не совсем... – попытался возразить ему один из них.

Но остальные – не колебались: Дан заразил их своим нетерпением. Ждать до понедельника?! Ладно: надо в зале как можно тактичней провести разведку, а при обнаружения нужного потихоньку увести владельца его в вестибюль. Как будто это делается в первый раз! И они поспешно вернулись в зал: до новой смены блюд ходить от стола к столу, от группы к группе, чтобы перекинуться со знакомыми парой слов.

Они шли по цепочке: сначала к своим знакомым, с ним и – к их знакомым. Но вся трудность была в том, что физическом центре Звездограда никто не занимался непосредственно элементарными частицами: они стояли несколько в стороне от основных тем, над которыми здесь работали.

...Дан сидел в своем кресле с высокой спинкой, смотрел на танцующих. Никто не догадывался, что нетерпение гложет его.

Шут вел хоровод: два огромных кольца, мужчины и женщины, двигались, извиваясь в танце. Тем, кто не танцевал, трудно оторвать от них взгляд.

Особенно прекрасны были молодые, сверкающие наготой своего совершенного тела: если ты прекрасен – одежда не нужна. Совсем. Или пусть будет прозрачной. Стыдно обнажать лишь то, что уже перестало быть прекрасным.

Танец – то быстрый, исступленный; то медленный, наполненный скрытой страстью. Те, кто нравятся друг другу, стараются очутиться поближе. И если твоя протянутая рука встречает ответное прикосновение, а пальцы крепко сплетаются с твоими – значит, сегодня ночью вы будете вместе.

Гай, аспирант Лии, танцует с девушкой в прозрачном кимоно. Оно очень подходило ей: она чисто японского типа, из числа тех немногих, "родители" которых подбирались по расовым признакам. Прекрасно ее тело, прекрасно лицо. И глаза с нежностью смотрят на Гая, подобного бронзовой античной статуе, в набедренной повязке из шкуры леопарда, с золотыми лентами на торсе и голове.

Они уже знают, что он – Гай, а она – Юки, в соответствии с ее японской внешностью. Он аспирант-физик. А она?

– Я тоже уже аспирантка. Занимаюсь общими проблемами систем. Вернее, только начинаю.

– С чего?

– Переписываю в свой архив различные системы. Пытаюсь их сравнивать.

– А элементарные частицы? С ними ты имела дело?

– Да. Не так давно.

– Правда?! Тогда прошу тебя, очень: давай выйдем!

– Что с тобой, милый? Ты хочешь говорить о работе? Мне сейчас не до нее: страсть к тебе туманит голову – я хочу танцевать с тобой!

– Очень, очень надо, Юки. Прошу тебя, сестра! – взмолился он. Его руководитель, Лия, и Арг обратились к нему за помощью после того, как поиски среди их сверстников кончились ничем. Они попросили его разузнать что-нибудь у молодых: докторантов, аспирантов, студентов; польщенный их доверием, Гай пообещал сделать все возможное. И даже увлеченный танцем с девушкой, с которой он уже успел сплести пальцы, не забыл об этом.

Он взволнованно рассказал ей о ряде разностей простых чисел, о поразительном результате его сравнения с единственным имевшимся набором характерных чисел элементарной частицы.

– Если бы можно было найти больше материала, чтобы не ждать до понедельника! Пока нашли только еще три частицы в архиве моего руководителя. И все.

– Тогда у меня именно то, что вам надо: я пробовала обрабатывать полную их систему.

– Да?! – на такую удачу, да еще так сразу, Гай никак не рассчитывал.

...– Учительница, это Юки: у нее в архиве есть полная выборка элементарных частиц! – возбужденно сообщил он Лие.

– Учитель! Есть полная выборка! – в свою очередь поспешила та к Дану.

Для них остаток пира превратился в сплошное томительное ожидание его конца. Они бы ушли немедленно, если бы это не было равно оскорблению хозяев пира. Но они уже не притронулись к десерту, не принимали участия в пении и танцах; даже оба молодых аспиранта, присоединившихся к группе. Чаще других выходили из зала и совещались, распределяя между собой работу.

А пир все продолжался, и веселье не утихало. И когда, наконец, он кончился, они сразу отправились по домам. В кабинах. Они одни.

Остальные, как всегда, двинулись домой пешком. Шли не спеша, с пением и смехом. И многие разошлись парами, чтобы достойно завершить пир.

[Глава 1] [Глава 2] [Глава 3] [Глава 4] [Глава 5] [Глава 6]

[Оглавление]