7

 

Он вернулся домой лишь за неделю до начала занятий. Практика давно закончилась, но он и Листов задержались: предложили сделать выгодную работу, и они ухватились за негаданно свалившуюся возможность заработать.

Расширялась территория завода, где проходила практика; директор в целях экономии решил сделать геодезическую съемку прирезанной территории силами завода. Должны были делать её двое инженеров заводоуправления, но один из них неожиданно уволился. Он-то и посоветовал привлечь к этой работе Женю: познакомился с ним в столовой, и  тот упомянул в разговоре, что сосед по квартире взял его собой два года назад на полевые съемки в качестве рабочего, и он там освоил все приборы и поверки их. Помогал потом соседу уже в Москве делать камералку.

Оставшийся устроил Жене проверку и, убедившись, что практикант действительно не врет, предложил ему задержаться после окончания практики – сулил очень неплохие деньги. Женя, естественно, согласился, оговорив только, что в помощь себе возьмет Листова.

Виталька Стеров, узнав об этом, заныл:

– Вайс, а я?

– Что ты?

– У меня же тоже вечный дефицит башлей[1]. Возьмите меня тоже, а?

– Ха! Не хватает тебе: сходить в ресторан с очередной барухой. Отвали! У тебя родители – а нам с Вайсом деньги на жизнь нужны.

– Сиротки бедные: оба на повышенной стипендии. А ты, Вайс, вообще, Сталинскую уже получишь. Ну, не жадничайте!

Вообще, как оказалось, он не такое уж говно, как о нем привыкли думать: не сволочной и работать при желании может. Всё только из-за его пунктика: прямо таки мартовский кот – побольше девок, любых и всяких, без разбора. Хотя и врет тоже: сообщил с гордостью, что поимел и такую и такую – а оказалось, что они его даже не знают.

          Его, конечно, не взяли: он же не нуждался, как они. Ну, и ничего: поныл – и укатил домой.

          А они вкалывали: каждый день – с утра до вечера, и без всяких выходных. Уже никаких развлечений: кино, танцев. Били реперы, Юра бегом таскал рейку – он работал с теодолитом и нивелиром. Потом, не разгибаясь, делали камералку. Пришлось и не досыпать: надо было закончить до начала занятий. Но успели почти на неделю раньше, и директор добавил к обещанному и премию.

 

          Юра вылез раньше: надо было навестить мать. Дальше он ехал один.

          В Москве ли Инна? Он послал ей письмо оттуда – она ответила, что собирается с матерью в Гагру, но оттуда письма не прислала; он послал ей еще два коротких письма на московский адрес, она не ответила – и больше он ей не писал.

Почему-то он совсем не скучал по ней. Ходили довольно часто втроем на танцы, и там знакомились с девушками. Виталька часто подходил и тихонько просил его и Юру не приходить раньше определенного часа, и они провожали после танцев девушек домой и разговаривали дорогой. Местные парни за всё время ни разу не пытались затеять с ними драку; Витальку, зато, пару раз отлупили: последний раз довольно сильно, и он какое-то время боялся ходить один, без них.

          ...В Москве Инны не оказалось. Поэтому он укатил на дачу и отдыхал там от трудов праведных.

          Узнал, что Ляля за время его отсутствия не раз доставала ребятам билеты в театры, иногда совсем дешевые, и иногда даже ходила с ними. Она позвонила ему домой первого сентября. Спросила его, как прошла практика, и поинтересовалась, как у него дела. Предложила, если он скучает, сходить куда-нибудь вместе, а он вместо ответа спросил, почему Инны до сих пор нет в Москве, и когда она приедет. Ляля пообещал сообщить, когда узнает.

          Вечером приехал Юра. В общежитие ехать было уже поздно, и он ночевал у Жени. Они проговорили допоздна.

– Как мама?

– По-прежнему. Тебе привет просила передать. Все вспоминает, как ты ей уйму хороших вещей послал: есть, в чем ходить. – Это были вещи тети Беллы.

– Деньгам обрадовалась?

– Отказывалась вначале брать: “Тебе, Юрочка, они нужней – приодеться. Небось, хуже всех там одет-то!” Но уговорил: видел, рада – хоть чуть меньше ограничивать себя во всем придется.

– А приодеться нам, верно, не мешает, а? Давай завтра после института махнем по магазинам: костюмы посмотрим, а заодно и обувь.

– Ладно. Только вначале устроюсь в общежитии.

          …Они обошли немало магазинов. Перемеряли уйму костюмов, но так и не остановились ни на чем: что лучше, что моднее – для них это был темный лес. Женя всё еще донашивал то, что купила ему тетя Белла. Юра носил, что придется, лишь бы более или менее целое и не совсем страшное: лишних денег не было. Так что промахнуться никак не хотелось.

– Ну, что: отложим до завтра – еще вечером подумаем?

– А может, до приезда твоей Инны: уж в одежде-то она знаток. Как она тогда в электричке сказала: “По тому, как человек одет, сразу можно определить, что он собой представляет”.

– Уговорил.

         

Ляля позвонила через три дня: сообщила с какого вокзала и каким поездом завтра приезжает Инна. Женя был на вокзале уже за полчаса до прибытия и стоял на перроне, держа астры.

          Поезд пришел вовремя. Он быстро пошел к их вагону и смотрел, когда они появятся.

– Женя! – услышал он: Инна появилась на выходе и улыбалась ему.

Следом за ней появилась Елизавета Михайловна. Она тоже приветливо улыбнулась Жене сверху, но вдруг посмотрела куда-то и стала улыбаться туда. Женя обернулся: к вагону спешил Захар с большим букетом роз.

– Простите меня, что опоздал: выбирал их – не мог найти по-настоящему хорошие, – он протянул розы Елизавете Михайловне.

– Но выбрали, действительно необыкновенные. Спасибо, Захар! Я так и знала, что вы придете нас встретить. А где мой дорогой муж?

– Он, к сожалению, на совещании во Всекоопинсоюзе. Весьма некстати. Но вы не беспокойтесь: я вас сейчас доставлю домой на своей машине.

– Правильно: доставьте маму и чемоданы домой. А я с Женей пойду прошвырнусь по Москве: страшно по ней соскучилась.

– Инна, о чем ты говоришь? Тебе срочно необходимо домой: принять ванну после дороги и поесть.

– Ничего, мамочка: у меня есть в сумке одеколон – побрызгаюсь, если от меня будет вонять потом. А поедим мы с ним в диетической столовой. Женя, помоги только Захару донести чемоданы.

– Не нужно: мы возьмем носильщика.

– А-а! Тогда всего: мы побежали.

...– Куда махнем: в чебуречную, в пирожковую?

– Чебуречных там хватало – получше московских.

– Тогда в новую пирожковую. На углу Неглинной и Кузнецкого. Там слоеные пирожки с мясом потрясающие.

– Уговорил. А потом в кафе-мороженое на Горького: посидим там и поболтаем.

          Женя набрал пирожков. Инна с удовольствием ела их. Но отодвинула бульон:

– Дрянь: я такой не пью.

          В кафе-мороженое почти не оказалось очереди. Выбрали мороженое, заказали к нему по бокалу шампанского.

– А теперь рассказывай. Обо всем: как провел время на практике, что у тебя нового.

– Я же тебе писал. Ты не получила разве мои письма?

– Получила: мне их Миррочка переслала.

– А почему не ответила на них?

– Ну, Жень: понимаешь, просто абсолютно нечего было писать. Не про то же, что Рыжий дважды прилетал на неделю. Приносила его нелегкая.

– Захара?

– Ну да. Ладно: excuse me please, sir.[2] Лучше давай о себе.

          Женя рассказал, как прошла практика. Больше всего её заинтересовало то, что они с Юрой прилично подзаработали там.

– Молодцы! Сможете одеться с ним, наконец-то, как следует. А то умные ребята, а выглядите – ужасно.

– По мере возможности.

– Не думаю. Доктор Гродов наверняка имеет достаточно – не меньше моего папы, а одеты они все почти нисколько не лучше остальных вас. Почему?

– Они на книги много тратят: знаешь, какая у них библиотека? Еще Сергей Иванович и Валентина Петровна любят ездить по разным городам – где только не побывали. Всякое зверье, что Еж и Антоша держат, далеко не всегда дешевое. Антоша еще, я говорил уже, по театрам много ходит и Сонечку с собой водит.

– Но одеваться по-человечески ведь тоже надо.

– Наверно, да. Мы с Юрой и решили купить себе по костюму. Уже ходили по магазинам, перемеряли уйму и так ни на чем не остановились. Решили подождать до твоего приезда: уж ты-то разбираешься в этом.

– Умные мальчики!

– Поможешь нам?

– Обязательно: а то только без толку потратите деньги. Не беспокойся: одену вас так, что сразу будете на людей похожи.

          “М-да!” подумал Женя, но ответил:

Thank you very much.[3]

 

          Женя с Юрой повели Инну по магазинам, мерили снова и показывали ей выбранные ранее костюмы. Она не одобрила ни один из них.

– Дешевка и барахло!

          Попробовали мерить более дорогие – то же самое.

– Мальчики, толком одеться можно только в ателье. Я знаю очень хорошее: там мама шьет отцу все костюмы. Завтра поедем туда – выясним, какие там есть материалы.

          Хороших там не было, и она спросила:

– А когда будет завоз?

          Ей сказали, что через два дня, и этот день они трое дружно прогуляли в институте. Явились с утра, прямо к открытию, и были третьими в очереди, которую заняли у входа на улице.

          Материалов в витрине за стеклом висело много, но внимание их всех сразу привлек только песочно-коричневый в  очень красивую полоску.

– Жатка, Бельгия, – прочитала Инна. – Ого: это таки материал!

          Но и цена его тоже была о-го-го: 475 рублей за метр. Метра три надо, чтобы пошить, и за работу около пятисот; еще шелковая подкладка, пуговицы; минимум сотню надо дать закройщику. Итого, наверно, под две тысячи. Ребята задумались.

– Да вы что: совершенно шикарный материал. В таком костюме сколько лет будешь выглядеть лучше других: он же страшно прочный. – И то же самое говорили и другие в очереди, которая прибывала. – Пока будете думать, весь материал расхватают.

          И Женя решился. Юра же сказал:

– Я, пожалуй, еще не дорос до таких костюмов. И из остальных материалов тоже получится дороже, чем готовый. Так что...

          Он остался с ними, пока оформляли заказ, а потом снимали мерку. После этого они снова поехали в магазин, и Листов в последний раз померил уже несколько костюмов, доверив Инне и Жене решить, какой из них сидит на нем лучше, и купил его.

          Дома Инна показал матери и Ляльке лоскуток ткани, и те пришли в восторг. Инна не преминула тут же позвонить Жене – сообщить  с гордостью об этом.

Потом ездила с ним на все примерки – даже прихватила на самую последнюю Ляльку, придирчиво смотрела и спорила, если что-то не нравилось, с закройщиком. Женя окончательно убедился, что если она в чем-то не разбирается, то только не в этом – поэтому тут он мог целиком положиться на неё.

Что оказалось не совсем возможном во многом другом: проявлялось то, что еще не было знакомо ему в ней из-за редкости их прежних коротких встреч, хотя он так и не забыл её грубости по отношению к Ляле и Мирре Ефимовне.  Следующим неприятным случаем было их посещение театра.

 

Ляля позвонила ему, что есть совсем дешевые билеты на хороший спектакль – на галерку. Он позвонил Инне, предложил ей пойти с ними.

– На балкон? – переспросила она. – Никогда не сидела на балконе. Ну, ладно: посмотрю, что это такое.

          Ей быстро не понравилось: и видно плохо – без конца держи бинокль, и душно.

– Ты что – получше не могла достать? – недовольным тоном спросила она Лялю. – Смотри, сколько свободных мест в партере.

– Те нам не очень-то по карману.

– Подумаешь: я бы тебе добавила. А здесь – черт-те что. Пошли вниз: доплатим и сядем там.

– Я здесь останусь, – сказал Саша, покраснев. Женя знал почему: лишних денег у него никогда не водилось.

И он следом за Сашей сказал, что его здесь вполне устраивает. И Ляля тоже не собиралась идти вниз.

– Ну, как хотите! – и она ушла. Вскоре они увидели, как она внизу подошла к билетерше, потом раскрыла сумку и сунула ей деньги. Та повела её и усадила на свободном месте в одном из первых рядов.

– А нам и здесь хорошо, правда? – сказала Ляля. – Что нам – стыдиться, что мы можем сидеть только здесь? “Кто честной бедности своей стыдится, и всё прочее...”

– Точно! – сказал Саша.

– Женя, а вы не расстраивайтесь: моя сестрица, к сожалению, не пряник, хоть и все без ума от её внешности.

          …Инна встретила их в гардеробе.

– Сразу надо было туда пойти. Совсем другое дело. Нет уж: больше ни на какую галерку не иду. – И правда: больше не пошла.

         

Недели через три Ляля снова позвонила, опять предложив дешевые билеты в тот же театр. Сказала, что уже звонила Гродовым, и собираются идти все: Сережа с Сашей и “младшенькие”. Она тоже.

– Жень, ты только Инку не пытайся приглашать: опять на говно изойдет. Ой, прости за грубость: вырвалось невольно!

Но в театре вся их компания неожиданно столкнулась с Инной вместе с Захаром в буфете, куда их потащили “младшенькие” попить лимонада. Она даже не покраснела: поздоровалась только. Захар тоже соизволил поздороваться кивком головы. Никто не подал вида, что что-то произошло – кроме “младшеньких”, конечно. Когда Инна спросила:

– Сонечка, Ляля передала тебе от меня купальник? – та ответила:

– Да. Спасибо, только я его не надеваю: он мал мне, к сожалению. Я отдам его вам обратно. – Это была совершенно явная ложь: в худшем случае он мог быть ей только еще велик. И Инне пришлось проглотить это.

– Хорошо: как знаешь.

...– Жень, а Жень! Что это она себе позволяет, твоя красавица, а? Встречается с тобой, а в театр идет с этим рыжим? Почему ты это терпишь? Вызови его немедленно на дуэль и ткни шпагой в пупок, – предложила Жене Сонечка.

– Еще чего! Дело не в нем, а в ней, – перебил её Антоша. – Плюнь и забудь коварную: женщин на свете полно. Разрешаю тебе даже на Соньке жениться.

– Какой ты добрый! Значит, отдаешь мне Сонечку?

– Конечно! На кой она мне: шпана ведь – дерется.

          Ляля усиленно делала вид, что тоже смущена случившимся.

– Если бы я знала, что она с ним тоже идут сюда! – с фальшивой досадой сказала она. В действительности же всё было подстроено – теткой и ею; знал об этом и Захар.

          Инна позвонила Жене сразу же, как только он пришел домой.

– Женя? Наконец-то! Я тебе уже несколько раз звонила – хотела объяснить, почему пошла с ним. Просто он принес билеты – в партер, а я очень хотела посмотреть этот спектакль, но, ты знаешь, я сверху ничего не вижу, поэтому пошла. Ты не думай: то, что я с ним пошла, ничего не значит – ему абсолютно ничего не светит. Так что не расстраивайся, слышишь? И не забудь: послезавтра последняя примерка. Пока: целую.

         

“Целую”: никогда она не целовала его, и он её – даже не пытался. Ни разу. И не появлялось никогда желания почему-то: так – встречались, говорили о чем-то, куда-то ходили вместе, и всё. Может быть, странно, но так.

          Он чувствовал, как всё критичней воспринимает её. Уже сильней понимал, насколько они из разных миров – чтобы быть способными понимать друг друга. Так, как он, она жить не может: её удивляет, как может он обходиться почти без всего, что ей почти всегда доступно.

          Он угощал её недавно дома яблоками, привезенными им с дачи: у Деда в саду в этом году яблони плодоносили.

– Вкусные, правда? Ешь еще.

– Спасибо. Больше не хочу яблок. Я бы лучше съела персик.

– У меня, к сожалению, нет.

– Почему?

– Как почему? Их нет в магазинах.

– Ну и что? На рынке же есть.

– Дорого слишком.

– Так ты их и не ешь никогда?

– Да нет: ем, когда достаточно дешевые. Как все.

– Кто все? Мы едим, когда их можно купить на рынке. Скажи, ты и яблоки перестанешь есть, когда они станут дороже?

– Да нет же: в урожайный год Дед всегда дает их мне с собой, когда уезжаю. Он их в подвале хранит всю зиму.

– А в неурожайный?

– Тогда у него их нет.

– И ты их тогда уже совсем не ешь, да?

– Почему? Покупаю иногда – не часто.

– Ужас! Но ведь тебе хочется?

– Ну и что?

– Но как так вообще можно жить?

– Но я мясо ем регулярно. А ты у Юры спроси, что его мама ест? Она его видит редко. А что такое персики, вообще, представления не имеет. Так что...

– Причем тут Юрина мама? Ты о себе лучше думай.

          Для неё не было проблемой купить не ходу в ларьке плитку шоколада и съесть почти сразу половину. Она обязательно предлагала и ему, он неизменно отказывался.

Зато она не нуждалась в том, без чего они жить не могли: хороших книгах, серьезной музыке, регулярных посещениях музеев. В консерватории была, как оказалось, считанные разы; читала, вообще, мало. Может быть, только в театрах бывала не меньше его и ребят, но куда меньше “младшеньких”.

          Она знала кое-что, чтобы где-то во время светского разговора можно было с умным видом назвать какое-нибудь известное имя. В их компании такое совершенно не проходило, и она, чувствуя это, начинала злиться или старалась перевести разговор на тему, близкую ей: об одежде, украшениях, парфюмерии. Уровень неглубокий: ей по сути дела почти нечем было кичиться перед Захаром, с которым “ей просто не о чем разговаривать”.

          И ребятам и их родителям, как он чувствовал, она не очень нравилась. “Младшенькие” даже как-то случайно проехались по её поводу: повидимому, невзлюбили за что-то.

          Нужны ли они друг другу? Разве было ему когда-нибудь хорошо рядом с ней так, как с той девушкой, когда танцевал и, особенно, когда шел рядом, провожая её тогда?

 

8

 

          Они ухали из ателье к Жене домой – чтобы он мог переодеться в свой новый костюм: решили обмыть его в ресторане.

– Махнем в “Пекин”?

– Он дорогой?

– Как ни странно, нет. Помню, мы там отмечали свою первую стипендию: ребята даже удивились. Ты там не был?

          Он отрицательно качнул головой: не хотелось объяснять, что в ресторанах вообще был считанные разы.

– Там все делают, как китайцы: берут несколько блюд, но каждого по одной порции на несколько человек. Возьмем только самое вкусное: какое-нибудь блюдо с трепангом и вырезку с грибами. Ну, и бутылку сухого. Я сама не хочу, чтобы ты много потратил: тебе еще обязательно нужно купить к такому костюму соответствующие туфли.

          Она зашла к Тамаре, пока он переодевался. Когда он вышел, оказалось, что они обе ждали, когда он появится. Тамара восторженно заохала, и на шум с кухни вышла Клава.

– Ой, Женя, какой ты красивый в этом костюме! Носи на здоровье!

– Правда: в нем он выглядит совсем как человек? – спросила её Инна. Клава глянула на неё – так, что та сжалась, и резко повернувшись, ушла обратно на кухню.

– Ну что я такого сказала? – спросила напуганная Инна Тамару.

– Да не обращайте вы на неё внимание, Инночка: она у нас вообще немного того.

          “Сообразила же такое сказать при Клаве: будто я был только человекообразным,” подумал с досадой Женя: уже не хотелось никуда идти. Но Инна заторопила его:

– Пошли скорей. Покажу тебя маме в новом костюме и оденусь соответственно: хочу выглядеть рядом не хуже.

          Елизавета Михайловна оглядела Женю и сказала, что костюм действительно прекрасный.  Мирра Ефимовна охала, как Тамара:

– Какой шикарный! Как вы в нем дивно выглядите! Видела бы моя Лялечка вас в нем.

          Инна вышла из комнаты одетая для ресторана совершенно как в первый день их знакомства.

– Куда вы собираетесь? – спросила  её Елизавета Михайловна.

– На кудыкину гору: в “Пекин”, мамочка, – обмыть костюм.

– Не поздно только, пожалуйста!

– Как получится, мамуля.

 

          Они дошли до метро. Женя встал на эскалаторе впереди Инны, чтобы в случае необходимости смочь поддержать её, но не повернулся к ней: после её милой реплики, возмутившей Клаву, большого желания разговаривать не было.

          Он о чем-то думал, когда внезапно почувствовал чей-то неотрывный взгляд на своем лице. Поднял голову: сердце дало толчок – на него смотрела она! Та самая девушка, которую он всё чаще стал вспоминать в последнее время. Марина!

          Она ехала навстречу, кверху. Они поравнялись – и она проехала мимо, но когда он обернулся, увидел, что и она, обернувшись, продолжает смотреть на него. Опять: не сообразил сразу ничего сделать! Можно было хотя бы крикнуть: “Подождите меня наверху!” Поздно! Неожиданно он рванул против движения эскалатора, наверх – догнать её, продолжавшую глядеть на него.

          Инна ухватила его за рукав:

– Ты куда? Меня чуть не сбил! В чем дело? – она обернулась в ту сторону, куда смотрел он – увидела девушку, глядевшую на него. Та, увидев, что стоящая рядом с Женей красивая женщина смотрит на неё, отвернулась. Вскоре она исчезла из виду.

– Кто это такая? – Женя молчал, продолжая смотреть в ту сторону, где исчезла Марина. – Ты что, даже ответить мне не хочешь? – Он продолжал молчать: казалось, совсем не замечал её. – Вот так – дождалась: раньше ты обращал внимание только на меня. Видно, в тихом омуте черти водятся. Что ж: наверно, вы все, мужчины, таковы.

          Пришлось придумать что-то правдоподобное. Поверила ли она, но когда они подъезжали к “Площади Маяковского” сменила гнев на милость.

 

В “Пекине” им удалось почти сразу сесть за столик. Официант подошел не сразу. Они сидели, и она с удовлетворением переводила взгляд с него на других мужчин в зале.

–You look the most fashionable here. No man else is wearing such a great suit. We both look more fashionable than any other couple, don’t we?[4]

– Maybe, – ответил он, продолжая рассматривать роспись зала.

          Официант принес меню и снова исчез. Инна показала, что они закажут.

– Вот это обязательно возьмем: трепанга с курицей. И это – язык проглотишь: вырезку с грибами сянгу. Бутылку “Твиши”. Остальное, если есть желание попробовать, смотри сам.

– А это? – начал он называть экзотические китайские блюда.

– Бульон из ласточкиных гнезд? По мне, совершенно ничего особенного. Плавники акулы? Просто хрящики в каком-то соусе. Утка по пекински? Ту, что мы ели тогда на даче у Гродовых, была куда вкусней. А вот салат с вермишелью из гороха “маш” заказать можно.

Всё заказанное ею оказалось, действительно необыкновенно вкусным, и вместе с прекрасным грузинским вином чуть подняло настроение, испорченное неприятными моментами дня. Поэтому Инна предложила заказать кофе и мороженое и посидеть еще: может быть, и потанцевать тоже. Женя не возражал: ему нравилось здесь, среди отделанных красивой китайской росписью стен. А пока курили в ожидании мороженого.

Они сидели вдвоем: соседи по столу ушли. Говорили о чем-то, пользуясь тем, что одни.

          …Оба подняли головы: кто-то подошел и стоял у их столика. Захар! Что ему нужно?

– Добрый вечер! Надеюсь, вы не будете возражать, если я займу место за вашим столиком?

– Крайне нежелательно, честно говоря, – ответила Инна. – Как говорится, третий лишний. Я пришла сюда с Женей.

– Я всё понял: не смею настаивать. Простите, я задержусь только на минуту. Инна, прошу вас только вначале принять это, – он сунул руку в карман и достал маленькую коробочку. Открыл её, и глаза Инны широко открылись от вида кольца с очень крупным бриллиантом изумительной огранки. Даже Женя понял сразу, что стоит оно безумно дорого. – Прошу: оденьте его.

          Она колебалась, наверно, лишь несколько мгновений: достала из коробочки кольцо и стала надевать на палец. Оно почему-то не лезло, и тогда Захар сам надел ей его.

– Вот и всё!

          Вот и всё! Как ни редко играл Женя в карты, он понял, что Захар сходил козырным тузом и покрыл его карту: такого кольца он ни разу не видел ни на Инне, ни на её матери – они, наверно, и не мечтали такое иметь. И потому глаза Инны сверкали как грани этого бриллианта. А чем мог сходить он – только собой, своей молодостью? Способностями, только обещавшими что-то, но не гарантирующими ничего? Простой валет.

          Этот подпольный бизнесмен предложил ей всё сейчас – сразу. И она почти не колебалась: одела кольцо. И тем обручилась с ним – стала его невестой: Женя слишком хорошо знал это по книгам и фильмам. Всё яснее ясного: без всяких лишних слов!

– О, я даже не знаю, как выразить вам свое восхищение таким сказочным подарком!

“Ну, уж это ты врешь! Не притворяйся – ни к чему: что это подарок и не более того. Знаешь отлично, что после этого мне  нечего делать рядом с тобой”.

– Захар, я считаю, вы можете остаться. Женя, я надеюсь, ты не станешь возражать?

– Нет, конечно. Я думаю, уйти надо мне.

– Ну, зачем?

– Как ты сказала, третий лишний.

– Я тогда тоже уйду.

– Нет: тебе, я думаю, лучше остаться.

– Ты же не съел мороженое даже!

– Ничего. Официант, будьте добры: я хочу расплатиться!

– Женя, не беспокойтесь: я сам за всё заплачу, – сказал Захар.

– Спасибо: не надо, – он расплатился и направился к выходу, попрощавшись с ними кивком головы.

– Женя, вы забыли сигареты, – Захар догонял его.

– А: спасибо! – Хорошие сигареты, взятые здесь: пригодятся – особенно сейчас, пока дойдет домой.

           

Он закурил сразу же, как вышел на улицу. По Садовой катили машины, и он не пошел к улице Горького, где тоже шли они: двигался по полутемным тихим Брестским улицам. Курил почти непрерывно.

          Не хотелось думать сейчас ни о чем: был совершенно разбит. Внутри какая-то опустошенность. Хотелось только скорей очутиться дома, скинуть этот костюм, в  котором “он выглядит, совсем как человек”, и выпить крепкого чаю.

          Отпирая дверь, он слышал, как звонит телефон.

– Да, здравствуйте, Елизавета Михайловна. Женю? Его еще... Ой, простите: вот он пришел.

– Женя, я уже начала волноваться. Почему вы уже дома, а Инночки до сих пор нет?

– Она еще в ресторане.

– Как: одна?

– Нет: с Захаром. Так что не волнуйтесь, пожалуйста. Всего доброго.

– Спасибо! Всего доброго. – “Слава Б-гу!”, тихо раздалось в трубке, прежде чем она её повесила. “Да: она ему и сказала, куда мы пошли”.

Он повесил на вешалку пальто и прошел на кухню, поставил чайник на плиту. В комнате снял, не разглядывая, свой новый модный костюм, аккуратно повесил на вешалку и убрал в гардероб. Принес чайник, заварил покрепче. Закурил, пока тот настаивался – прямо тут же, в комнате, что делал крайне редко.

 

– О, наконец-то! Я уже так волновалась, – Елизавета Михайловна не делала вид, что удивлена появлением Инны с Захаром.

– Ой, мамочка, как я устала! Захар, не сердись: я сразу же лягу спать.

– Конечно: ты устала. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – Она ушла, и Елизавета Михайловна подняла глаза на Захара:

– Ну: как?

– Как нельзя лучше! – он достал из внутреннего кармана коробочку с кольцом и раскрыл её.

– О, какое великолепное! Вы мне его раньше не показывали.

– Оно у меня хранилось слишком далеко. Но сегодня, когда вы сказали, что они направились в “Пекин”, я поехал домой и достал его. Она надела его при нем: он понял сразу, что это значит.

– И...?

– Нет: всё обошлось абсолютно спокойно. Сильный парнишка: проигрывал необычайно красиво. Ни лишнего слова, ни малейшего шума – спокойно встал, сказал, что она может остаться, молча попрощался и ушел, – он рассказал ей всё произошедшее уже подробно.

– Вы говорите о нем прямо так, как будто восхищаетесь им.

– Честно говоря, да: он вызвал у меня уважение. Я не очень поверил, а теперь верю тому, что Виктор рассказал мне о нем. Что он несколько месяцев скрывал похоронное извещение на своего двоюродного брата от его матери, когда ему было лишь десять лет.

– Мне его жена это тоже рассказывала. Они о нем много хорошего говорят. Что он и очень способный. И очень развитый. Внешне, вы сами видели, тоже весьма неплох. Понятно, Инночка могла им увлечься – соперник у вас был не такой слабый.

– Плюс значительно моложе, чем я.

– Но чем трудней борьба, тем слаще победа, я думаю. Скажите спасибо Марку Анатольевичу, что он настоял, чтобы я не препятствовала им свободно встречаться, иначе не знаю, что было бы. Действительно, они так быстро узнали друг друга и стали понимать, как мало подходят друг другу. Ведь ничего хорошего у них не могло получиться. Она теперь видит, что у неё с вами больше общего, чем с ним.

– Я думаю, вы целиком правы.

– И Женя не глупый: наверно, и он это понял. Может быть, поэтому он так – внешне, по крайней мере, всё воспринял. Вы мне скажите, а почему кольцо у вас, если она его там приняла?

– О, только из соображений безопасности: мало ли кто мог видеть его не ней в ресторане. – Он не говорил, что в левом кармане пальто у него кастет, а в подмышечной кобуре припрятанный с войны пистолет, который у него хранился в недоступном тайнике вместе с этим кольцом и пачками долларов. Кольцо стоило этого.

– Но она уже дала вам твердое согласие?

– Почти. Просила дать ей еще подумать немного. Так что вам надо будет с ней еще поговорить. Уверен, всё будет нормально: вы видите, мы даже перешли с ней на ты.

         

9

 

– Вайс, это правда, что Листов девкам рассказал? – спросил Женю Виталька.

– О чем?

– Что ты пошил в ателье умопомрачительный костюм.

– Да.

– Дорогой?

– Будь здоров. А что?

– Если угрохал всё на него, то есть деловое предложение. Жильца возьмешь?

– Кто такой?

– Знакомый. Тоже студент, только не из нашего. Не хочет жить в общежитии. Платить будет аккуратно. Всё остальное тоже.

– Приводи: посмотрим. – И тот привел вечером.

          Парень показался Жене нормальным. Это был уже третий жилец, снимавший у него угол.

          Когда умерла тетя Белла, Женя предложил Листову поселиться у него. Юрка отказался – посоветовал лучше найти жильца: какие-никакие деньги. И вскоре декан их предложил ему пустить к себе аспиранта, прожившего у него около года. С тем всё было нормально.

          Второй оказался страшным неряхой: в первые же дни устроил черт-те что в комнате. Потом, напившись, облевал туалет и коридор, и Тамара с Клавой потребовали, чтобы он убрался из квартиры. Женя спорить не стал. Шла всякая халтурка с завода: сделать деталировку, скопировать на кальку – и можно было обойтись и без жильца.

          …Вечером обязательно приходил Виталька, и Стас, жилец, уходил с ним и возвращался уже ночью. Приглашали с собой и Женю:

– Пошли с нами. С такими хорошими чувихами познакомим тебя.

– Добрые очень: дают.

– Барухи, что ли?

– Они самые.

– На конец ничего не боитесь подцепить?

– Так мы же с разбором: не на всякую полезем.

– И не всякая пуля ранит.

– А ну вас!

– Ладно: как хочешь! – Они выходили все вместе, но на ближайшем углу расставались, и он шел к кому-нибудь из ребят.

Там догадывались, что у него что-то произошло с Инной, раз стал приходить чаще, но вопросы не задавали: захочет – сам скажет.

          Почему-то он вспоминал её: видимо все-таки привык за время встреч. Появилась даже раз такая дурная мысль: может быть, он ошибся – она действительно посчитала кольцо просто подарком. Поэтому она может еще позвонить ему, и они возобновят встречи.

          А зачем? Всё равно она не как та, которую он снова увидел в тот день на эскалаторе метро. Но где она – та? Москва велика: найти в ней человека не легче, чем иголку в стоге сена.

 

– Мамочка, мне надо серьезно поговорить с вами: тобой и папой. Я не хочу, чтобы даже Миррочка была. А о Ляльке, вообще, даже речи быть не может.

– Хорошо, Иннуся. Придет папа, мы поужинаем, и я выпровожу её.

          ...Когда дверь за Миррочкой захлопнулась, Елизавета Михайловна повернулась к ней:

– Теперь можешь – говори. Марик, послушай – это и тебя касается.

– Да, Лизочка: я слушаю. А о чем речь?

– О нашей дочери и о Захаре.

– Почему о Захаре? Она же с Женей встречается.

– Уже нет.

– Почему? Такой чудный бохер[5]!

– Захар сделал Инне предложение.

– И Женя из-за этого перестал с ней встречаться? Почему? Объясните толком.

– Захар сделал это при Жене.

– Хохем[6]: лучше ничего не придумал. Так прямо и сказал при нем?

– Да нет же! Погоди: Инна, достань кольцо.

Лицо Марка Анатольевича вытянулось, когда жена открыла перед ним коробочку:

– С ума сойти! Ты представляешь, сколько оно стоит?

– Больше, чем ты можешь подумать – гораздо.

– Как это было?

– Ты знаешь, что Женя заказал пошить костюм в ателье, где ты всё себе шьешь?

– Это-то, вообще, причем?

– Не перебивай – имей терпение. Притом, что они получили в ателье этот костюм и пошли обмыть его в “Пекин”. И Захар тоже пошел туда.

– С ними?

– Нет, конечно.

– А-а: случайно!

– Тоже нет: я сказала, когда он позвонил.

– А зачем ты ему это сказала?

– А почему я не должна была это ему говорить?

– Ой! Ладно, а причем здесь кольцо? Иннусь, расскажи-ка лучше ты, а то я совсем запутался.

– Он подошел к нашему столику и хотел к нам присоединиться. Я сказала: “Нет!”; а он сказал, что сейчас уйдет – только отдаст мне кое-что. И достал это кольцо. Я обалдела, как и вы. А он одел мне его. И мне стало неудобно, и я разрешила ему остаться и спросила Женю, не возражает ли он. Женя сказал, что нет, и что уйти лучше ему. Я хотела уйти с ним, а он мне, знаешь, что ответил: “Тебе, я думаю, лучше остаться”. И ушел.

– А ты осталась?

– А что мне оставалось делать? Он же, получается, отрекся от меня.

– Он? А что он, по-твоему, должен был делать? Как будто ты не понимала, что, дав другому одеть тебе такое кольцо, ты тем самым обручилась с тем у него на глазах? Ты что: не соображала? Прости, но я не верю! Ну ладно: что было потом?

– Мы остались, и Захар попросил меня выйти за него.

– И ты...?

– Попросила дать мне подумать.

– Ты дура! Позвони немедленно Жене и так ему и скажи: “Я дура!” Пока не поздно! Выйти за Захара: да ты понимаешь, что он за человек? Его Николай Семенович правильно назвал: авантюрист. Не соображает, что делает: ходит по краю пропасти – и нас туда затянет. И пойдет прахом все – останется моя дочь у разбитого корыта.

– Да не каркай, пожалуйста!

– Я не каркаю, а знаю, к сожалению. Затуманило тебе, Лизонька, богатство, что в его квартире. А ты подумай, кто у него бывал в гостях: никого, наверно, кроме нас. Потому что опасно такое открыто показывать: попадешь на заметку – начнут выяснять, откуда у тебя это всё.

– Что ты предлагаешь?

– Помириться с Женей, что еще?

– Послушай, Марик: Женя не собирается жениться.

– И понятно: ему еще учиться надо. И ей тоже. Кончат институт, тогда и поженятся.

– Подожди, Марик, – давай обсудим всё спокойно. Я не спорю, что Женя прекрасный мальчик – даже замечательный: умный, страшно способный, интересный внешне. Даже Захар восхищался, как он вел себя в тот момент. Поэтому её и потянуло к нему. Но любит ли он её? Как ты сама думаешь, дочка?

          Инна опустила голову:

– Я думала, что да. А он, когда мы тогда ехали в ресторан, поразил меня тем, что не отрываясь смотрел на какую-то девушку, поднимавшуюся на эскалаторе навстречу нам, – и она так же смотрела на него. Он даже обернулся, когда она проехала мимо, и попытался рвануть вверх, догнать её – чуть не сшиб меня. Я тоже посмотрела не неё, и она отвернулась. А он продолжал смотреть, пока она не исчезла из виду.

Я его спросила, кто это, и он мне ответил не сразу. Зато я сразу поняла, что он сказал неправду: он совершенно не умеет врать. Мне не хотелось придавать этому значение, но потом, когда он ушел, и я осталась с Захаром, вспомнила снова. И может быть, поэтому я и не сказала Захару нет, а попросила дать мне подумать.

– Прости за такой вопрос: ты целовалась с ним? – спросила Елизавета Михайловна.

– Нет. Ты же знаешь, он такой скромный. Мне хотелось иногда, чтобы он сделал это, а он...

– ...никогда не делал. Почему? Ты же такая красивая. Да потому, что он не любил тебя. Для него ты, по-моему, была лишь близкой приятельницей – и не более того. Казалось ли тебе, что он счастлив от твоего присутствия рядом? Мне – нет: я же помню, какой был твой отец, когда мы с ним встречались. Он и сейчас такой. Я не права?

– Ты уверена, Лизонька?

– К сожалению, я это слишком хорошо видела. Но я молчала – ждала, когда и она это поймет. А Захар – тот любит, совершенно очевидно.

– Тем, что делает дорогие подарки? А он думал, когда одевал ей это кольцо на глазах у всех в ресторане, что её могут потом стукнуть чем-нибудь тяжелым по голове, чтобы снять его?

 – Да – думал: снял с неё – и спрятал. У себя в кармане: вот так!

И главное, Инне подходит он – не Женя. Что скрывать: мы таки избаловали нашу дочь. Она не знала ни трудностей – за неё всё делали, ни недостатка в чем-либо. А Женя? Привык к скудной жизни и считает, что так и должно быть: его это не слишком волнует.

Если он действительно пойдет в аспирантуру, то даже если мы будем им помогать материально, сможет она как жена позаботиться о нем, поддержать в нужный момент? К сожалению, могу сказать уверенно: нет!

Сможет ли, также, сдержаться, если он чем-то не угодит ей? Тоже: нет. Как он отреагирует на это? Я же видела, как он морщился, когда она без конца хамила Ляле и Миррочке. Боюсь, их отношения слишком скоро стали бы невыносимыми.

 Кстати: ты уверен, что Женя стал бы принимать нашу помощь?

– Почему нет? Мы же были бы ему не чужими.

– Ты так в этом уверен? Я  – не очень: Тамара мне рассказала, как его тетя к ним относилась. Все, кто не живет, как они – махинаторы, спекулянты, жулики, и вообще нечестные и непорядочные люди. Можешь ты гарантировать, что он не может так же думать о нас и высказать это Инне в один прекрасный момент?

– Сколько ужасов ты наговорила, Лизочка! А я знаю только, что Женя чудесный парень.

– А я разве говорю, что нет? Но Инне он совершенно не подходит – так же, как она ему. И пусть будет он счастлив – с другой, не с ней. Почему нет?

А нам надо спуститься на землю – понять окончательно, что Захар именно тот человек, который Инне нужен. С ним у неё не будет проблем, что были бы с Женей. Ей незачем будет заниматься никакой работой по дому, отказаться от своих привычек – он расшибется, чтобы обеспечить достойную жизнь своей жене.  А с не самыми лучшими сторонами её характера, я думаю, сумеет справиться. Скажи, что я не права!

– Это уж точно: обламывать людей он умеет. Только как бы и его не обломали в какой-то момент.

– Опять ты за свое. Перестань дрожать: сколько лет мы уже так существуем. Ты становишься старым, Марк. А он – это другое поколение, более активное: вы, старики, им в подметки не годитесь.

– Ладно: тогда дальше решайте сами.

– Наконец-то! Ой, дочка, дочка! Знала бы ты, сколько я с твоим отцом намучалась, пока он не научился обеспечивать нас с тобой.

Ты же не помнишь – ты же еще маленькая была – как ты просила у меня мандарин или пирожное, а у нас не было денег, я вынуждена была как-то уговаривать тебя. И игрушки, которые тебе так хотелось иметь, тоже не могла тебе купить тогда.

Ты уже взрослая, теперь я могу тебе сказать: я вынуждена была пригрозить ему, что уйду от него и заберу тебя. Только это на него подействовало – и мы начали жить неплохо. Именно неплохо!

А что такое жить хорошо, я поняла, только когда впервые очутилась в квартире Захара. Ты же видела: это другой совершенно уровень – куда выше. Так пусть ты будешь жить на этом высоком уровне, Иннуся.

– Не любя его?

– Откуда ты знаешь? Любовь ведь не всегда приходит сразу: привыкнешь к нему – и полюбишь. Тем более что – честно – ты, как я думаю, Женю тоже не любила: так – просто нравился.

– Но меня тянуло к нему.

– Но не безумно – а значит, что это еще не была любовь. Любовь – это совсем другое. Ты вспомни, как этот твой Женя рванул, как ты сказала, по эскалатору, чтобы догнать какую-то девушку – даже чуть не сшиб тебя. Вот это, наверно, была любовь.

– Что же мне делать, мама?

– Подумать – только спокойно – еще.

          ...Через несколько дней Елизавета Михайловна позвонила Захару на работу и сказала, что им надо поговорить втроем: он, Инна и она – без Марка Анатольевича. Предпочтительней всего у него дома. Он вскоре заехал за ними на своей машине и увез к себе.

          Оттуда они приехали не скоро. Отец был уже дома: сказали ему о предстоящей свадьбе в ближайшее время. Он поцеловал дочь, поздравил её и Захара и сразу ушел курить.

 

10

 

          В субботу занятия кончались раньше. Виталька увязался за Женей: ехать вместе – к нему. Тот не протестовал: уже привык к Стерову за время совместной практики.

Тем более что не хотелось всё время оставаться одному; последние три дня он не ходил к своим ребятам: может быть, она всё же позвонит. Объяснит, что он был не прав: она не невеста Захара. Хотя – может быть – это всё ни к чему. Но все-таки!

          Они ехали в метро; Виталька непрерывно что-то говорил – Женя его почти не слушал. Когда подымались, Стеров сказал:

– Давай Стаса подождем: пойдем уже все вместе.

– Ну, ты жди – а я пойду: мне могут позвонить.

– Кто?

– А тебе обязательно знать надо?

– Да ладно, Вайс: чего ты злишься – я ж просто так спросил.

– Как всегда: не по злобé, а сдуру.

– Ладно, ладно. Погоди – не уходи: вон и Стас.

          Они шли втроем, и Стас пытался втянуть Женю в разговор – в основном, как всегда, о “добрых” девушках. Женя почти не отвечал.

          …Когда входили в квартиру, из своей комнаты вышла Тамара.

– Женечка, тебя ждут.

– Кто? – Неужели Инна?

– Здравствуй, Женя, – из комнаты вышла Ляля. – Мы можем с тобой поговорить?

– Здравствуй, Лялечка! Сколько лет, сколько зим. Как поживаешь, дорогая? – затараторил Виталька.

          Ляля окинула его уничтожающим взглядом:

– А: Виталя! Успокойся.

– Знакомься: это мой друг Стас, – зачем-то представил он ей Стаса.

– Очень рада. Мальчики, вы не покурите где-нибудь, пока мы поговорим?

– Конечно, моя радость. Сколько угодно! Можете не торопиться, – он заржал и ушел со Стасом на лестничную площадку.

– Заходи, – Женя отпер дверь комнаты.

– Женя, прости: я должна сообщить тебе неприятную новость, – она смотрела ему в глаза, всем своим видом выражая глубокое сочувствие.

          Всё ясно!

– Инна выходит за него?

– Ты уже знаешь?

– Она же обручилась с ним у меня на глазах. – Он встал и заходил по комнате. Вытащил сигарету и закурил, положив пачку на стол – Ляля взяла оттуда и закурила тоже.

          Он выкурил сигарету в несколько затяжек и погасил её в пепельнице. Потом сел – уже не на стул, а на диван.

– Так! Ну, ладно: спасибо, что сказала. Теперь я знаю это наверняка.

– Жень, – она встала и пересела рядом с ним. Положила руку на его: – Ты только не переживай: ты радоваться должен сейчас.

Я понимаю, что у тебя голова закружилась, когда познакомился с ней: красивая она – да, это так. Но поверь – я-то знаю, это только снаружи: она недобрая, избалованная, ленивая.

Ты не смог бы с ней долго быть – замучила бы она тебя своими капризами и претензиями: характер у неё, как у её матери. Да ты, наверно, и сам многое успел увидеть: как она хамила мне и моей маме, которая как инвалид не в состоянии работать, и которую тетушка Лиза, не считаясь с этим, заставляет везти у них воз за то, что дядя сколько-то помогает нам.

Не переживай: слышишь?

– Да, – он закурил следующую сигарету.

– Она и Захар больше друг другу подходят: он ей даст всё, что она пожелает, но не станет обращать внимание на её взбрыки – у него она будет шелковая.

А тебе нужна совершенно другая: неизбалованная – вроде меня. Такая, которая будет рядом с тобой в твоих делах, будет помогать тебе и заботиться о тебе.

Дядя правильно говорил: с такой головой, как у тебя, тебе прямая дорога в аспирантуру. И твоя жена должна быть готова, пока ты будешь делать диссертацию, освободить тебя от всего по дому и даже, может быть, обеспечивать обоих.

Что такого: меня, например, это не испугало бы.

          “А: вот что! Вот почему именно ты пришла сообщить мне о замужестве Инны: чтобы утешить и потом предложить себя вместо неё. Ну, понятно, почему ты так скромненько стала одеваться в отличие от первого раза, когда ты мне и грудь, как Тамара, демонстрировала. Может быть, и сейчас охотно расстегнешь блузку и покажешь? Или даже позволишь расстегнуть самому?”

          Лялька почему-то никогда ему не нравилась: казалась слишком подозрительной та разительная скромность её одежды в сравнении с первым разом; всегдашняя услужливость и вечная готовность поддакнуть.

А Антошка как-то раз обмолвился, что узнал её: она спекулировала билетами у входа в театры. Он даже один раз купил их с переплатой у неё; дело было зимой, и он был в меховой шапке с опущенными ушами – она его не запомнила и потому не узнала, а он её – да.

          Он встал:

– Спасибо, Ляля, за твое трогательное внимание ко мне. Я этого не забуду. А теперь прости: ребята там ждут.

          Она сделала вид, что не заметила его иронию.

– Да, конечно. Я буду звонить вам, если подвернутся билеты на что-нибудь. Ты и сам можешь позвонить, если захочешь куда-то пойти или станет тоскливо одному. Звони туда – тете Лизе: если подойдет она или мама, попроси передать мне.

          “Ясно: и тетя Лиза в курсе твоих планов!”

– Кстати: откуда ты знаешь Стерова?

– Витальку? Столкнулась случайно в какой-то новогодней компании. Совершенно невоспитанный: ведет себя с девушками так, что мне пришлось врезать ему по мозгам. Неужели ты с ним общаешься?

– Мы с ним в одной группе. Он приятель Стаса, который снимает у меня угол. Мне же сейчас деньги нужны: я на костюм почти всё потратил.

– Я о нем столько наслышалась от мамы, твоем костюме. Можно мне его посмотреть?

– Извини: мне не хочется его сейчас видеть.

– Да: понимаю. Ладно, до свидания, Женечка. Не горюй: не жалей ни о чем. Звони, если понадоблюсь: я всегда готова помочь тебе всем, чем только могу. – Она неожиданно нежно поцеловала его в щеку – его внутренне передернуло.

         

Ляля быстро пролетела мимо ребят, даже не взглянув в их сторону.

– Всё – заходите.

– Долго вы. Что: успел?

– Что успел?

– Да отодрать её.

– Стеров, ты, вправду, больной.

– Ой, ой: а то я не знаю её?

– Она тебя – тоже. Сказала, что врезала тебе когда-то по мозгам.

– Что ж: было дело. Я ей пятерню засунул, чтобы с максимальной нежностью коснуться сосочка и пощупать всё остальное – она мне и сказала, тихо спокойно: “Не прекратишь лапать, получишь по яйцам!”. Пришлось вынуть – а так не хотелось: буфера у неё классные. Зато осталось приятное воспоминание.

Вообще-то, она дает с большим разбором. Мне, врать не буду, так ни разу и не дала – даже когда крепко надирались. Но она не только это может – девка вообще умная. На такой и жениться – не прогадаешь: с ней не пропадешь. Я бы, пожалуй, не отказался. Ты, Жень, я думаю, имеешь у неё шансы на всё.

– А может, он ими и воспользовался, пока мы там в карманный биллиард играли? А, Жень?

– Да отвяжитесь вы, придурки, сексуально озабоченные.

          Стас с Виталькой заржали:

– Так что вы с ней так долго делали?

– Разговаривали.

– О чем?

– Она пришла сказать, что её двоюродная сестра выходит замуж.

– Ну и что? Тебя это шибко касалось?

– Ага. Мы встречались с ней.

– Лялькина двоюродная сестра? Подожди: да я её видел, по-моему, как-то с ней вместе. Красивая очень.

– Красивая.

– Тогда жаль. Наверно, сам виноват. Скажи честно, ты её не трахал?

– Опять! Нет, конечно.

– Потому и остался с носом, – авторитетно заявил Стас. – А успел бы сделать её немножечко, ну совсем капельку, беременной, никуда не делась бы.

– Да он и целоваться с ней даже не пробовал, – ржал Виталька.

– О чем это говорит, товарищи студенты и абитуриенты? Лишь о том, что платонические отношения – вещь не прекрасная, как утверждают поэты и философы сгоряча и по пьяному делу, а опасная, если судить спокойно и трезво, дорогие товарищи. И потому мы обязаны как можно срочно помочь товарищу Жене, страдающему застарелой хронической девственностью. Ну ладно: кончаем ржать, садимся жрать. – Стас достал из чемоданчика колбасу и батон. – Жень, ты к нам присоединяешься?

– Присоединяюсь. Только схожу на кухню – разогрею котлеты и жареную картошку.

– Это уже солидно! Тогда можно открыть заседание. Ты поставь греть всё на маленький огонь и принеси три стаканá. – Он вытащил из своего чемоданчика бутылку белой головки. – Взял на вечер, если понадобится, да сейчас, я вижу, нужней. Обсудим под это дело наши действия по оказанию помощи пострадавшему. Жень, давай иди и побыстрей возвращайся.

          Когда Женя вернулся, бутылка была откупорена.

– Тонкие? Самое оно. – Стас налил один стакан почти до краев и по немного в остальные два. Пододвинул полный Жене: – Пей, старик: это тебя подлечит. А нам с ним пока не стоит. Пил стаканами?

– Было.

– Только одним махом.

– Знаю.

– Ну, тогда вздрогнули.

– Ого: умеешь! – сказал он. – Давай заешь-ка.

          Батон был мягкий, и колбаска отличная – но почему-то плохо лезло в горло. Стас сбегал на кухню и притащил сковороду с котлетами и картошкой. Но и это не лезло. Он отодвинул тарелку и закурил. Ребята продолжали с аппетитом наворачивать.

– Что, можно курить в комнате? – спросил Стас, когда они кончили.

– Сегодня можно.

– Вот и хорошо! Ты как, чувак, после стакана-то?

– Отлично!

– Пьяным себя чувствуешь или еще трезвым, как дурак?

– Средне, – он чувствовал, что алкоголь взял его почему-то сегодня сильней, чем всегда, но это было только приятно: ушла досада, утихло ущемленное самолюбие – появилось только спокойное равнодушие, и эти два кобелька казались довольно неплохими ребятами.

– Ты как насчет того, чтобы организовать сегодня кир и бар?

– Что? – не понял Женя.

– Возьмем спиртного и приведем кадров: будем кирять и бараться с ними. Усек?

– Незнакомых?

– Почему? Закадрим вначале, то есть познакомимся, конечно, и пригласим сюда. Идет? Учти, что это делается сегодня в основном для тебя.

– Прямо на улице будем знакомиться?

– Ну, ты прямо с луны свалился. На улице, в кино, в троллейбусе – да какая разница?

– Нет, ты скажи: подойти к совсем незнакомым и предложить ехать трахаться с тобой?

– Нет же: просто пригласить – они и сами поймут зачем. Иначе просто не станут разговаривать.

– Не представляю.

– Посмотришь, как мы делаем – научишься.

– Привезти и начать трахаться?

– Ну, не сразу, конечно: посидим вначале – выпьем, закусим. Я смотрю, ты вообще в этом деле как младенец. Давай – приобщайся: пригодится.

Чего ты боишься? Не захочешь её трахнуть? Ну, так и не сможешь тогда: у тебя он просто не встанет. Хоть будешь иметь представление, как люди это делают. Давай, Жень, решайся: да с твоей внешностью ты у них знаешь, какой успех иметь будешь.

          И он с помощью Витальки сумел уломать Женю.

– Только, чувак, куда мы бедного Виталика положим?

– А если перину снять с кровати?

– Гениально: из тебя толк явно будет. Порядок: можем двигаться. Я думаю, сразу на «Бродвей».

– Ага, – подтвердил Виталька.

         

Они доехали троллейбусом до площади Пушкина и перешли на другую сторону улицы Горького. Эта сторона её до гостиницы “Москва”, заполненная не спеша идущими людьми, преимущественно молодыми и достаточно модно одетыми, и была «Бродвеем», главным в Москве местом вечерних гуляний. Гуляющие шли от площади Пушкина к центру, до Манежной площади,  и оттуда, навстречу, не мешая друг другу. Останавливались, встретив знакомых, чтобы перекинуться несколькими фразами.

          Но Стасу и Витальке некогда было просто прогуливаться – не для этого они сюда пришли. Быстро шли, обгоняя других, и внимательно всматриваясь – как охотники в поисках добычи. Женя старался не отставать. Пару раз Стас и Виталька кивком головы указывали друг другу на девушек в толпе, и Виталька спешил к ним и  заговаривал. Потом он возвращался к своим компаньонам и отрицательно мотал головой: не получилось.

          Так они пробежали до проезда Художественного театра. Три девушки шли навстречу им, и Стас услышал, как одна из них сказала, указывая на Женю:

– Какой кадр!

          Он молча подтолкнул Витальку в их сторону, и тот тут же рванул и встал, загородив девушкам дорогу.

– Здравствуйте, девочки! Можно с вами познакомиться? Меня зовут Артур.

– Здравствуй, мальчик Артур. Очень хочется ... познакомиться?

– А как же! Это вот мои друзья: Роберт и Эдик.

– Очень приятно, мальчики. А нас зовут Ванда, Гелена и Тереза, – они захохотали.

– Ты Роберт? – спросила та из них, которая первая заметила Женю. – А я – ...Ванда. – Женя ничего не ответил.

– Девочки, есть предложение культурно провести время в приятной и совершенно спокойной обстановке. У Роберта комната: снял вчера, и мы хотим отметить. Составите нам компанию?

– Наверно, да. Мы вам скажем через пару минут. – Они отошли на несколько шагов.

…– Ну, как: идем?

– Почему ж нет? – ответила “Ванда”. – Только этот кадр, Роберт, мой. На остальных у меня не стоит.

– Вечно ты, Лидка, лучших кадров себе берешь. Давай по очереди.

– Как же! Он тебя и сам не захочет.

– Девки, кончайте спорить: чуваки ждут. Пошли: там посмотрим. – И они подошли к ребятам.

– Ну что ж: вы нас уговорили. Далеко?

– Нет, совсем недалеко. Только вначале зайдем в магазин, возьмем закусить и... Что вы пьете: вино?

– И водку. – Девки опять заржали.

– Это недолго: нас много – быстро выберем и встанем сразу в несколько очередей.

         

Тамара вышла в коридор, когда они ввалились всей оравой в квартиру. Ничего ему не сказала – молча ушла к себе.

– Ой, тут и пластинки есть: сможем потанцевать! – обрадовалась “Ванда”.

– Не получится: танцевальных нет, – возразил ей Стас.

– Как же нет? Вон написано: “Вальс”.

– Ага. Только Шопена: эта классическая музыка – под ней не попляшешь.

– А-а! – разочарованно протянула она. – Роберт, а чего ты такую мутоту держишь?

– А это не его: хозяина комнаты – он в экспедицию уехал, а комнату на это время Роберту сдал, – ответил за Женю Виталька.

– Девочки, мальчики! Кончайте базарить: давайте накроем и приступим, – Стасу не терпелось.

          Все скоро стали достаточно тепленькими. Ребята скинули пиджаки, девушки расстегнули верхние пуговки блузок. Задымили, и понеслась: Виталька стал сыпать анекдотами, приличными только сперва, а затем всё солоней. Девчонки подыхали со смеху.

          …Жене казалось, что он видит это со стороны. Всё казалось ему каким-то нереальным – даже он сам был не он, а какой-то Роберт. Он пил не больше других – но и не меньше, почти механически ел всё, что “Ванда” накладывала ему – и не говорил, только смотрел. Постепенно начал чувствовать, что с каждой рюмкой начинает трезветь.

И становилось всё трудней. Стас и Виталька уже обнимались с “Геленой” и “Терезой”, спокойно трогая там, где нравилось; горела только настольная лампа. Он почти не двигался. “Ванда” старалась сама расшевелить его: придвинулась к нему, распустила галстук, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки – он позволял ей это делать, но почти не смотрел на неё.

 

Потом ребята совсем погасили свет, и вскоре он услышал всякие звуки оттуда, где они улеглись с партнершами. Только он сидел за столом. “Ванда” несколько раз тянула его за руку, но оно продолжал оставаться на своем месте.

Наконец, она встала и пошла к кровати, которая досталась им. Глаза уже привыкли к темноте: он различал, как она раздевалась, и с ужасом ждал, что будет дальше. Его всего трясло: лечь с совершенно незнакомой женщиной, коснуться её тела и совершить половой акт с ней – так просто и легко, как выкурить сигарету.

А она уже встала и подошла к нему: голая совершенно. Взяла его руку и положила себе на грудь – он тут же отдернул её. Вскочил, успев схватить сигареты со стола, и выскочил в коридор, а оттуда на лестничную площадку.

Он выкурил, стоя там, не одну сигарету. Потом тихо прошел на кухню, включил свет и сел на табуретку. В голове стояло: как он мог допустить такое – шлюха на кровати, на которой умерла тетя Белла?

...Клава, выходя из туалета, увидела, как из двери Жениной комнаты выглядывает смазливая девица, закутанная в одеяло: видны были голые рука, плечо и часть груди. Заметив Клаву, она моментально исчезла.

В чем дело? Тут она заметила, что с кухни идет свет, и пошла туда. Женя сидел у кухонного стола, положив на него руки и склонив на них голову. Похоже, спал.

Она подошла и разбудила его. Молча, не задавая ни единого вопроса, взяла за руку и увела к себе. Усадила на стул и осторожно переложила к себе на кровать спавшего на диване Толика. Постелила на диване другую постель.

– Будешь спать сегодня здесь, – сказала Жене и вышла из комнаты.

          Он быстро разделся и лег. Спать хотелось мучительно. Клава, войдя, подошла к нему, погладила по плечу:

– Спи, спи. – И пошла, легла на кровать рядом с посапывающим во сне Толиком.

         

11

 

          Толик проснулся первым. Удивился, обнаружив, что лежит не у себя на диване, а с мамой на кровати. Но писать, всё равно, уже очень хотелось, и он решил – чтобы не разбудить маму, которая его сразу оденет и начнет умывать, а потом кормить – тихонько перебраться через её ноги. Пробрался к задней спинке и, переступив, не задев, через них, сполз на пол.

Сидя на горшке, разглядел, что на диване спит Женя. Здорово: можно будет забраться к нему под одеяло. Он делал так несколько раз: прокрадывался к нему в комнату и тихо укладывался рядом. А потом Женя просыпался, и они лежали и разговаривали. Он встал с горшка, осторожно накрыл его крышкой и прошлепал босиком к дивану.

…Женя проснулся от ощущения, что что-то теплое прижимается к нему. Он обрадовался, увидев рядом Толика: Женя ни разу не сердился, что он забирался к нему. Помнил, как сам, маленький, забирался к Толе и тихонько лежал рядом. Клава назвала сына в честь Толи, и теперь он для Толика то же, что Толя был когда-то для него. Толик его очень любит и слушается даже больше, чем мать, с которой можно и покапризничать. Когда он её не слушается или не хочет есть, она говорит:

– Смотри, я Жене скажу! – и он делает всё. Это же страшно, если Женя узнает!

          Вспомнил вдруг сразу, что произошло прошлым вечером, и снова обрадовался: Толик, а не та девка рядом с ним. Сейчас опять всё по-прежнему: он в своем привычном мире – снова Женя, а не вымышленный Роберт.

          Хоть Толик старался говорить потише, Клава проснулась.

– Так: ты уже всех разбудил, Анатолий Батькович. Ну что ж: вставайте – одевайтесь и умывайтесь. Сейчас оладий дрожжевых напеку: будем завтракать.

         

Но когда Женя вместе с Толиком вышел в коридор, отворилась дверь его комнаты и оттуда вышли Стас и Виталька:

– Можно тебя?

– Сейчас, – он отвел Толика к Клаве на кухню.

– Предупреди их обязательно, что больше подобного я не допущу. И приходи завтракать ко мне.

          Против его ожидания, всё в его комнате было прибрано и подметено – на столе только стояли остатки водки и закусок.

– Опохмелиться не желаешь, чувак? Мы тебе вот оставили.

– Нет.

– Ты вчера разве не окосел?

– С чего это ты взял?

– А чего такое отчебучил? Имел самое удобное место и самую лучшую баруху – и сбежал.

– Потому что тошнило.

– Значит, все-таки, перебрал.

– Тошнило от того, что видел. Разрешил зачем-то сдуру: дал вам себя уговорить.

– Ты чего: так и будешь оставаться монахом, что ли?

– Буду тем, кто есть. Я так – по животному – не могу: противно.

– Вольному воля. Только и мы будем теми, какие есть. Возьмем от жизни всё: живем-то один раз.

– Как хотите – но больше я здесь вам ничего такого не позволю. Да и соседи тоже.

– Какие: Клавка, что ли? Да ей бы в тряпочку помолчать: сама ребеночка без мужа нагуляла.

          “От Тамары, конечно, услыхал”.

– Советую поосторожней во избежание осложнений.

– А почему, скажи, другим можно, а нам нет? Нет: ты скажи?

– Зачем? Бардаки я здесь устраивать всё равно не дам: резвитесь где-нибудь в другом месте. Понятно?

– Жень, ну ты чего? Мы же только хотели тебя человеком сделать: с женщинами познакомить. Тебе ж почти любая из них сразу даст: небось, видел вчера, как Ванда в тебя вцепилась. Ты ой как много потеряешь!

          “Все хотят меня человеком сделать. Инна хотела, эти придурки – тоже”.

– Зато себя не потеряю. Есть еще вопросы?

– А как же! Скажи, чувак, за каким, мягко говоря, хреном буду я тебе тогда башли отдавать? Я это всё  могу и за бесплатно в том же общежитии иметь. Притом, что и там иногда кое-что соорудить удается.

– А это как хочешь. А когда выедешь?

– Прямо сейчас. Я из общежития ведь не выписывался: заберу вещи и исчезну отсюда. – Он быстро сунул в чемодан то, что повесил в шкаф. – Сколько я должен за прожитые дни?

– А сколько с меня за то, что купили вчера? Так что считай, что друг другу ничего не должны. Устраивает?

– Вполне.

          Они вышли на площадку.

– Ладно, чувак, не поминай лихом: мы тебе же добра желали.

Спасибо: очень тронут! – Женя захлопнул дверь.

 

Зашел к себе в комнату и открыл настежь окна. Потом постучался к Клаве.

– Наконец-то! Садись, поедим с тобой: Толика я покормила.

– А сама чего: зачем ждала меня? Мог же и застрять.

– Как вы договорились?

– Никак: он выехал. Ну и черт с ним! Выкручусь без него.

– Выкрутишься, конечно. Ешь давай: потом поговорим.

          Поначалу даже вкуснейшие Клавины оладьи не очень шли.

– Может, тебе выпить после вчерашнего чуть-чуть надо? Налить тебе? У меня есть: Толику компрессы делала.

– Сиди – не надо. Там от вчерашнего осталось: сейчас принесу, – он ушел и вернулся с бутылкой. – Тебе налить?

– А-а, налей: капля не помешает. Хватит, хватит! Ну, будь здоров, Женечка!

          Рюмка водки пробудила в нем аппетит: он уже с удовольствием ел.

– Всё: спасибо – больше не могу.

– Тогда попьем чаю и поговорим. Что вчера приключилось?

– Вспоминать даже не хочется. Уговорили вчера эти друзья устроить это самое.

– Как же ты поддался?

– Настроение было дурное: опрокинул целый стакан водки, а потом было всё как-то всё равно.

– Почему? Настроение дурное почему было?

– Тамара тебе ничего не говорила?

– А много мы с ней разговариваем? Ну, так?

– Понимаешь: пришла Ляля и ....

– Кто такая Ляля?

– Двоюродная сестра Инны. Пришла сказать, что Инна выходит замуж.

– Да?!

– Что ты радуешься?

– Так это же замечательно. Я понимаю: нравилась тебе – красивая, и даже очень. Это от неё не отнимешь, да. Но остальное: ведь для неё человек, недостаточно хорошо одетый, не совсем человек или совсем не человек. Что хорошего тебя бы с ней ждало? Не жалей – радуйся, что так кончилось: вы были совсем не пара.

– Это оказалось не так просто, хотя я и чувствовал, что она нравилась мне всё меньше. И хотя я, вроде, сам же уступил её другому. В тот самый день, когда получил свой костюм и пошел с ней в “Пекин” обмывать его. Именно там, – и он рассказал ей всё: про появление Захара и обручальное кольцо с огромным бриллиантом, которое он одел ей.

– Ну что ж: наверно, от него она получит то, что хочет. Это совсем другой мир, и тебе в нем не место. Тебе бы не было с ней хорошо, поверь!

– Я тоже думаю: да. Ты знаешь, мне почему-то никогда не было с ней так хорошо, как с девушкой, с которой познакомился накануне знакомства с Инной.

– Что? Ты ж об этом ни разу даже не обмолвился.

– А что я мог рассказать: что вел себя в тот день совершенно как дурак – и даже хуже?

– Почему?

          И он снова стал рассказывать. Про то, что в этой девушке было  что-то очень знакомое, и как хорошо почему-то было, когда танцевал с ней и потом провожал. Про то, как он нелепо повел себя в последний момент. Как понял уже потом, что было в ней какое-то неуловимое сходство с его мамой. Как в день, за пару часов до того, как он фактически сам разорвал с Инной, увидел эту девушку в метро на встречном эскалаторе и рванул, чтобы догнать её.

– Похожа на твою маму, говоришь? Я её хорошо помню, тетю Розу – вы тогда все приехали в Москву. Такая милая: недаром все вокруг любили её.  Именно такая жена, какой она была твоему папе, нужна и тебе. Эх, Женечка, Женечка! Может, она и была твоей судьбой. Неужели вы больше уже не встретитесь?

          Надо – снова встретиться. Просто он не искал её: потому что встречался с Инной – хотя и всё чаще вспоминал её. Нужно искать: если захотеть – наверняка найдешь. Пусть нескоро – и даже, может быть, очень. Но найти – обязательно: может быть, Клава права – именно она, Марина, и есть его судьба.

– Клава! А я найду её – во что бы то ни стало.

– Как?

– Буду искать.

– Где и как: что ты о ней знаешь?

– Что её зовут Марина, и что она студентка какого-то института.

 

          Только то, что сказал Клаве, знает он – ничего больше. Это всё для начала – и от этого придется пока отталкиваться в поисках Марины.

          Он встретил её на вечере в институте. Так: наверно, есть возможность встретить её опять на вечерах, если ходить на них во все институты, какие только есть в Москве. Может быть, удастся вспомнить что-нибудь, что позволит хоть приблизительно определить, в каких из них может она учиться. Нет: она об этом не сказала тогда ни слова. О том, откуда она – из Сочи, да: это он знает. Но живет ли она в общежитии или у кого-то – тоже – сказать трудно.

          Женя долго ломал себе голову, но ничего лучше сверхтрудного варианта посещения студенческих вечеров в голову не приходило. Стоять целый день у входа в какой-то институт еще трудней и не более надежно. Еще всякая ерунда приходила в голову: например, пройти в институт и пройтись по коридорам – вдруг её фотография где-то на стене висит. Наверно, ничуть не лучше стояния у входа, тем более что и не во всякий институт пройдешь просто так. Так что, куда ни кинь, везде клин.

          Размышления прервал стук в дверь.

– Женечка, тебя к телефону: Юра! – сказала, не входя, Тамара.

– А – спасибо! – Во время как!

– Вайс, ты разве не уехал к Деду? Я-то думал, ты из-за этого так вчера домой сразу улетел.

– Нет: я не поехал – так получилось. Ты сам-то, что сейчас делаешь?

– Ничего: дурью маюсь. Свидание сорвалось: позвонил девушке, которая мне дала свой телефон, как договорились, сегодня, а она извинилась – занята, к сожалению, никак не сможет. Ничего: не смертельно.

– Тогда вали ко мне: разговор есть. Не телефонный. Come as soon as possible.

– Yes, sir.[7] Пива прихватить?

– Блестящая идея.

          Юрка может подсказать что-то еще! К тому же он видел Марину тогда на вечере.

 

          Листов, войдя, первым делом обратил внимание на палку у двери:

– Это зачем?

– Сейчас узнаешь.

– Случилось что?

– Случилось: Инна выходит замуж.

– И ты переживаешь? Зря! Вспомни: “Если к другому уходит невеста, то не известно, кому повезло”. Можешь мне поверить: тебе. Ты, я думаю, и сам понимал, что она не вариант для тебя.

– Уже уговорил.

– Да? Тогда давай откроем пиво. Стаканы ни к чему – лучше прямо из горла.

Они откупорили бутылки и сделали несколько глотков.

– Молодец, Вайс: всё сразу понял. Значит, умный.

– Глубоко ошибаешься: дурак – да еще какой.

– Если только в том, что предпочел встречаться с этой красоткой, а не с той симпатичной девочкой, с которой тогда танцевал у нас на вечере.

– Ты мудрый человек, Листик: сразу узрел, в чем я не только дурак – полный олух. Но всей правды ты еще не знаешь. Всё было тогда куда хуже.

– Что именно?

– Что? То, что я тогда провожал её и... Представляешь: постеснялся спросить, как я смогу её снова увидеть. Вот так! А она явно ждала. Как я только мог так по-идиотски вести себя: понял, лишь когда она уже уехала. Я потом всю ночь заснуть не мог: грыз себя. А на следующий день к Виктору Харитоновичу с Тамарой гости пришли: Иннины родители, Инна, тот, за кого она сейчас замуж выходит, и еще один. Тамара меня с Инной возьми и познакомь – и начали мы встречаться. Только ту девушку почему-то, все-таки, вспоминал – под конец всё чаще. Особенно когда Инна выкидывала что-то. Так что бери эту палку и бей меня по голове: глупей уже не стану.

– Ой, Женька, что ж ты натворил! Она же тебе сильно понравилась, та девушка?

– Да: меня сразу потянуло к ней. Знаешь, почему? Я тогда – ну, когда не спал из-за этого всю ночь – понял: она ведь чем-то похожа была на мою маму.

– И что теперь-то?

– Юр, я должен отыскать её – обязательно.

– Решение правильное, хотя и трудное неимоверно. Как ты собираешься её искать? Где?

– Начну ходить на студенческие вечера, куда только можно.

– Для начала это уже кое-что. Но как будешь узнавать, в каком институте и когда вечер?

– Ты же ходишь на них. Неужели не поможешь?

– Помогу чем смогу. Но туда, куда я ходил, я её не встречал.

– Кто из наших часто на них ходит?

– Я думаю, только Виталька. Может, подключить его? Он ведь её видел – даже попытался в ресторан пригласить: может быть, её узнает.

– Не уверен, захочет ли он помочь. – Пришлось рассказать всё про события вчерашнего дня и сегодняшнего утра.

– Ну, ты даешь! Так и быть: Витальку возьму на себя. Поговорю с ним через недельку: он ведь не злопамятный. Нам с тобой от него будет нужно две вещи: знать место и дату, да еще, может быть, помочь попасть туда, и сообщить нам, если случайно увидит её где-то. Считаю, что ему самому подходить к ней ни к чему – ни в коем случае: это может только повредить. Ты хоть знаешь, как её зовут?

– Марина. Еще она мне рассказывала про свой город, Сочи.

– Еще хоть что-нибудь знаешь о ней?

– Абсолютно ничего.

– Плохо. Ну что бы нам еще придумать? Давай-ка помозгуем. Шансы найти её, все-таки, должны быть.

          Они расставили шахматы и долго играли, не прекращая обсуждение, как искать. Но придумать что-либо, кроме поисков её на институтских вечерах, так и не удалось.

          ...Тамара, столкнувшись на кухне с Клавой, заговорила с ней:

– Ну что: Женечка-то наш – с расстройства, что Инна выходит не за него – наконец тоже разговелся. Ему это давно уже было не вредно.

– Рано слишком, Тамара, радуетесь. Этого не было: у меня он сегодня ночевал, к вашему сведению. Вот так! – отрезала Клава.

 

          Виталька, действительно, сразу же согласился помочь насчет вечеров: зла на Женю не держал, тем более что почему-то уже поссорился со Стасом. И они стали появляться на всех институтских вечерах, где только было можно.

          Разглядывали девушек, пытаясь найти среди них ту, из-за которой пришли. Потом приглашали кого-то танцевать. Знакомство с Инной что-то дало: Женя чувствовал себя достаточно спокойно, приглашая девушек – не боялся отказа как раньше. Уверенности сколько-то добавляло и то, как они были одеты: ходили на вечера в своих новых костюмах. И девушки шли как с Юрой, так и с ним; чувствовалось, что некоторые из них были бы не прочь и познакомиться.

          Только не затем приходили они, не для этого приглашали девушек на танец: заговорив с ними, как бы невзначай спрашивали, не учится ли в их институте девушка по имени Марина – она из Сочи. Придумали какую-то довольно правдоподобную историю, почему хотят найти её, если об этом спрашивали. Очередной раз убедившись, что приход сюда ничего не дал, обычно быстро уходили.

Юра не всегда делал это охотно. Иногда даже добивался, что они оставались до конца и провожали потом тех, с кем танцевали. Общий разговор при этом приходилось поддерживать ему одному: Женя всегда отмалчивался – только отвечал на вопросы. При прощании Юра старался брать телефон, по которому можно было позвонить.

Пару раз оказалось, что девушки москвички, и им пришлось разделиться в какой-то момент.

– Ты телефон взял? – спрашивал Листов назавтра.

– У кого?

– У неё: у вчерашней девушки.

– Зачем? Это же не она.

– Но весьма не плохая тоже.

– Но, всё-таки, не она.

– Вайс, а если мы её не найдем? Ты же будешь тогда жалеть, что и этих девчат упустил.

– Не буду.

– Ты уверен?

– Да: они ведь совсем не похожи на мою маму. И потом, я верю, что обязательно встречу её.

“Эх, если только тогда не обнаружится, что у неё кто-то есть – или она даже уже замужем. Это будет пострашней сегодняшней неизвестности”. Эта мысль мучила Листова с самого момента, когда Женя сказал ему о решении разыскать ту девушку.

          ...Иногда в один день вечера были в нескольких институтах сразу. Приходилось идти поодиночке, а то даже подключать к делу Витальку. Еще раз предупредив его, чтобы сам к ней, если увидит, не подходил; если же нет – тогда чтобы попытался выяснить то же, что они. И чтобы позвонил потом Жене. Виталька, в расчете на консультации Жени по курсовым, старался делать всё, что просили.



[1] Денег (сленг)

[2] Извините, сэр. (англ.)

[3] – Большое спасибо. (англ.)

[4] – Ты смотришься здесь самым модным. Ни на одном нет такого великолепного костюма. Мы оба выглядим здесь модней других, правда? (англ.)

   – Может быть,

[5] Парень (идиш)

[6] Умник (идиш)

[7] Приходи: как можно скорей. (англ.)

   Слушаюсь!

 

[Up] [Chapter I][Chapter II] [Chapter III] [Chapter IV] [Chapter V] [Chapter VI] [Chapter VII] [Chapter VIII] [Chapter IX] [Chapter X] [Chapter XI] [Chapter XII] [Chapter XIII] [Chapter XIV] [Chapter XV] [Chapter XVI] [Chapter XVII] [Chapter XVIII] [Chapter XIX] [Chapter XX]

 

Last updated 05/29/2009
Copyright © 2003 Michael Chassis. All rights reserved.